Заблудившийся во сне
Шрифт:
Если это так и было, то Минаев прав: тогда исполнителей надо искать прежде всего в Производном Мире. Потому что наводка, давление на подсознательную область совершаются именно там; там вам, фигурально выражаясь, продают билеты и усаживают на место в кино, а уж смотреть вы будете, понятно, сами…
– Интересная мысль, – осторожно проговорил я.
– Я тоже так думаю. Теперь дело за тобой. Я, как ты понимаешь, с Производным Миром уже никак не связан…
И он невольно вздохнул. Но тут же усмехнулся и добавил – скорее всего, чтобы не наводить лишнего уныния:
– Если поспешишь – успеешь на мои похороны там, в яви.
– Да, – согласился я. – Но и для меня это не так просто, как может показаться.
Он наклонил голову к плечу, ожидая продолжения.
– Предположим, – сказал я, – в Институт сообщить можно, хотя курьера пока найти и не удалось, но попробуем напрямую: моя подкорка, надеюсь, в состоянии передать им достаточно членораздельно хотя бы не очень сложные понятия. Однако Институт, к сожалению, сам ничем помочь не сможет: наши возможности в мире яви ничтожны.
– Ты же говорил, что СБ…
– Да. Но связь с СБ идет через того парня, о котором я тебе, по-моему, рассказывал.
– Капитан… как его там?
– Халдей. Но его – я убежден – ведут те же, кто сделал наводку на Груздя. И вовлечь его – то же самое, что напрямую доложиться им.
– Ты говорил, однако, что он помог тебе слинять.
– Но так, чтобы не засветиться перед ними. Видимо, они его контролируют и, значит, имеют над ним какую-то власть. Спокойнее было бы не рисковать.
– А обойти его нельзя? Выйти сразу на начальство?
– Может быть, Тигр с командой так и сделал бы – если бы я смог пересказать ему все, о чем мы тут толкуем – слово за словом. Если бы сумел убедить его логикой… А так – он будет иметь дело всего лишь с записью импульсов подсознания, а в этом, могу сказать откровенно, и лучшие дешифровщики и интерпретаторы иногда плетут такую чепуху… Тут ведь ни логики, ни математики, а если она и есть, то какая-то, какой мы еще не владеем. Из таких записей нельзя делать однозначных выводов. Как с Боричем мы словили бабочку: нам показывали, что он пьян вдребезги, и все прочее, а на деле – он мне рассказывал уже тут – ничего такого не было… Словом, здесь еще надо думать. Но это все – дело второе. А первое – где все-таки Груздь? Как выйти на след?
– Узнать, что он видел и слышал в том выходе – только и всего.
– Легко сказать. Только кто нам в этом поможет?
– Мы сами, – сказал Минаев. – Больше некому. Надо рассуждать. Другого пути просто нет.
– Согласен. Рассуждаем. Начинай: ты его лучше знаешь. Для меня он – только звуки.
– Поехали. Итак, общая обстановка: предстоит пуск завода и сразу же – массовая атака на международный рынок, запуск колоссальной рекламы, выброс на биржу акций новой компании – словом, шум на весь мир. Шансы на успех – девять к одному. Так?
– Насколько могу судить, соответствует.
– Он сам уверен в победе. Он ее хочет. И не просто ради честолюбия или любви к науке или бизнесу. Он – личность творческая. Так сказать, если надо вытаскивать из грязи машину, засевшую по дифер, он не станет толкать ее; он немного подумает и найдет – или на месте сделает из ничего – и трос, и лебедку – все, что нужно. И вытащит. Что касается его будущей – предполагаемой – деятельности во всех направлениях, то у него все было продумано до последнего. Мысленно он уже пришил последнюю пуговицу к мундиру последнего солдата. Так?
– Судя по тому, что я узнал за эти дни, – так. Я, правда, раньше всей этой музыкой не очень-то интересовался: в Институте о Грузде почти не говорили, да и большая часть моего времени прошла не там, а здесь, в ПС. Но, насколько я улавливал – все обстояло именно так.
– Верно. Пошли дальше. И вдруг накануне решающих дней он все бросает и исчезает – туда, где, по его убеждению, найти его будет практически невозможно. Заметь: он не высказывает никаких сомнений, ничего не отменяет, не отказывается от борьбы; он просто исчезает. Почему?
– Хотел бы я знать.
– Не ты один. Но смотри. Все его планы и намерения во время подготовительной кампании не раз публиковались, пусть и не в открытой печати, туда попадали какие-то клочки, – обсуждались, критиковались, – словом, обсасывались со всех сторон. Кое-что он потом подправлял, но это были мелкие детали. Следовательно, чего он не мог ни увидеть, ни услышать – это доказательств того, что его программа ошибочна, что она не годится. Логично?
– Вроде бы да.
– Мало того. Ты же знаешь, должен знать: если он сходит с дистанции – поскольку все люди в Производном Мире смертны, – то первый кандидат в руководители проекта и президенты компании…
– Сысоев? Его зам по науке?
– Ну и аналитик из тебя… Сысоев – второй, а первый – это Зурилов, тот, что свалился с сердцем, когда узнал, что Груздь не просыпается. Да ты слыхал, наверное… Директор головного института, практически чуть ли не соавтор проекта…
– Ну черт с ним. Так что он?
– Я о том, что Зурилов, заняв место руководителя, станет проводить ту же самую программу Груздя – просто потому, что лучшей нет. Так что с его программой все в порядке. И не какие-то просчеты в ней заставили его сбежать.
– Принято. Что еще могло? Здоровье?
– Давай посмотрим. Допустим, ему показали, как через небольшое время он в страшных мучениях умирает от какой-нибудь особой пакости: ну там рак чего-нибудь, СПИД, есть и другие прелести… А болезнь эта возникает то ли вследствие перенапряжения, ненормальных усилий на новом посту, то ли в ситуации, которой ему на этой работе никак не избежать. То есть предлагается выбор: отказ от этой деятельности – или скорая и очень неприятная смерть. Может он в такой ситуации скрыться?