Заботы пятьдесят третьего года
Шрифт:
– Ну, что ты, Валюша, - дежурно утешил он, - все хорошо.
– Что, что хорошо?
– спросила она, не переставая плакать.
Он не знал, что в данном случае хорошо, а что плохо. Сказал:
– Успокойся. Мы же вместе. Вот и хорошо.
– Кому хорошо? Тебе? Мне?
– И тебе, и мне.
– Как же, как же! Ты измучил меня, понимаешь, измучил! Я, как воровка, пробираюсь к тебе, когде нет твоей матери, я боюсь, что кто-нибудь увидит меня, услышит! Я никому не могу сказать, что я люблю тебя!
– Господи!
–
– Я измучилась, Саша, и тебя измучила. Ну, прости меня, прости!
– Эх, жизнь-жестянка.
– Только и сказал он. Опять лежали молча.
– Я тебе киевскую котлету принесла и салат. Утром позавтракай, как следует. А то все сухомятка. Язву заработать можно. Только разогрей обязательно.
Валя работала официанткой в ресторане "Загородный" в Покровском-Стрешневе.
– Ладно, - согласился Александр, подумал и спросил, чтобы был разговор: - Как там у вас в "Загородном" мои уголовнички?
– Теперь все, как уголовники. Нахальные, рукастые, - забрюзжала вдруг жлобским голосом Валя.
– Даже твой Алька разлюбезный. Недавно с компанией был.
– Что, руки распускал?
– Язык свой поганый распускал.
– Удивительное дело профессия, - тихо посмеявшись, сказал он. Говорила нормально, а как о работе своей вспомнила, так официанткой заголосила.
– А ты иногда, как милиционер говоришь.
– Да уж, куда деться, - согласился он и зевнул.
– Устал?
– Работы много, Валюша.
– И завтра рано вставать. Спи милый.
– Она теплой ладошкой прикрыла ему глаза. Он с готовностью их закрыл.
– Спи, любимый, спи родной.
– А ты?
– уже расслабленно спросил он.
– А я пойду. Спи, спи, спи...
Он тотчас заснул, а она ушла.
С утра неожиданно образовалось окно, и Казарян решил попытать удачу. К десяти он устроился в обжитом местечке за забором на улице 1905 года. Малолетняя шпана просыпается поздно, и он был уверен, что Геннадий Иванюк еще не ушел.
В половине двенадцатого тот наконец явился на белый свет. Видимо, очень любили родители своего Гену. В щегольской буклевой кепке-лондонке, в сером пальто с широкими ватными плечами, в ботинках на рифленной каучуковой подошве, Геннадий Иванюк выглядел полным франтом. Прямо-таки студент-стиляга.
Студент-стиляга перешел улицу и стал спускаться вниз, к метро. Казарян вел его на достаточном расстоянии, проклиная про себя свою заметную внешность. И чернявый, и перебитый, расплющенный боксом нос, и четкий след на скуле. Все это наверняка запомнил Стручок и доложил приятелю, какой мент к нему приходил.
В киоске у Пресненских бань Иванюк взял кружку пива и выпил ее не спеша. Ехали они недолго, одну остановку. На "Киевской" вылезли наружу. Иванюк, нарушая, пересек проезжую часть и вдоль штакетника чахлого
– Смотри, не обоссысь!
– негромко пожелал Казарян, развлекая сам себя.
Неторопливый паренек был Гена Иванюк. Высосал пиво и тихо так, нога за ногу, побрел к углу Дорогомиловской улицы. У пивного ларька остановился.
– Неужели еще пить будешь?
– злобным шепотом осведомился Казарян. Нет, Гена передумал-таки, направился к Бородинскому мосту. Невесть откуда рядом с ним оказался быстрый гражданин. Скорее всего из-за молодых деревьев, высаженных в честь трехсотлетия объединения Украины с Россией.
Ромка Цыган? Гражданин обнаружил свой профиль, повернувшись к Иванюку и продолжая что-то темпераментно втолковывать ему. Точно, Ромка Цыган. Казарян перебежал к молодым деревцам - поближе бы, поближе. Длинный поводок чреват неожиданностями. Двое взошли на Бородинский мост. Зазвенел трамвай, и это был конец. Казарян смотрел, как трамвай поравнялся с любезной его взору парочкой, и Ромка Цыган побежал, наращивая скорость, рядом с ним, уцепился за поручень, прыгнул на подножку, сделал приветственно ручкой и уехал к Плющихе.
Не догнать. Казарян без интереса наблюдал за Иванюком, который возвратился к метро и исчез в его дверях.
Со злости Казарян зашел в деревяшку, ту, которую так и не посетил любитель пива Гена Иванюк, и взял кружку. Казарян стоял за столиком у окна, пил пиво и смотрел на прохожих. Люди в черном, синем, коричневом невеселая серая толпа. Казарян вздохнул и допил остатки. К часу дня он был в МУРе.
Ты где шлялся?
– нелюбезно осведомился Смирнов.
– Где надо, - огрызнулся Казарян.
– Надо здесь. Следователь требует уточнений по делу Витеньки Ящика и Сени Пограничника. Отправляйся-ка к нему.
– А ты?
– А я наконец складское дело полистаю.
Обиженный Казарян ушел. Смирнов открыл сейф, достал дело и углубился в чтение. Сей момент раздался звонок. Конечно же, Верка-секретарша.
– Александр Иванович, срочно на совещание.
...Все-таки не выспался. Комиссар из главного управления журчал о профилактике, о неравнодушном подходе и о пользе коллективных комплексных мероприятий. Укачивало. Александр пялил глаза, чтобы не заснуть, приказывал себе не спать, старался всерьез думать о не сделанной еще работе. Не помогало. По-прежнему вело. Тогда он упер локоть в колено, ладонью решительно закрыл лицо - как бы для глубоких раздумий. И заснул. Проснулся от криков - начались прения. Кричали долго. Тут не поспишь. Но все когда-нибудь кончается. Кончилось совещание. Комиссар-начальство пожал руку нашему комиссару и отбыл.