Забвение истории – одержимость историей
Шрифт:
Балканские войны унесли жизни более 100 тысяч человек, в основном мирных граждан. Международный трибунал признал резню в Сребренице, которую не предотвратили «голубые каски» ООН, актом геноцида, уничтожившего около 8000 боснийских мусульман. Не умаляя значимости человеческих жертв, Богданович как архитектор и урбанист занимался изучением материальных разрушений в ходе военных действий. В уничтожении культурного наследия ему виделась «рука сладострастного убийцы городов», поэтому его интересовали мотивы подобных преступлений. Осиек, Вуковар, Задор, Мостар или Сараево с их богатой историей и архитектурой становились наиболее заманчивой целью ритуального «убийства городов».
Взгляды Богдановича особенно примечательны тем, что описание и оценка разрушений делались им в категориях памятования и забвения. Разрушения, по его словам, имели характер яростного иконоборчества, избирая своим объектом города как «уникальные хранилища памяти». Богданович сравнивал архитектуру города с палимпсестом. Так называлась рукопись на пергаменте, текст которой соскабливался средневековыми монахами, чтобы нанести на пергамент новые письмена. Однако использование соответствующих средств дает возможность прочесть первоначальный текст. Палимпсест – это филологическая метафора,
В городском пространстве история выглядит слоистой и гетерогенной, различные пласты концентрируют в себе те или иные фазы освоения этого пространства разными группами жителей. Это касается прежде всего восточноевропейских городов, на которые наложили свой отпечаток волны миграции, политики имперских экспансий, принудительных переселений и депортаций. Локальная история содержит на небольшой территории удивительное разнообразие: В городском пространстве одновременно присутствует многое, однако это вовсе не означает, что гетерогенные слои воспринимаются и осознаются как таковые. Город, благодаря своему архитектурному палимпсесту, имеет гораздо более долгую память, нежели тот или иной политический режим, в темпоральных рамках которого он существует. В дискуссии о культурном наследии, состоявшейся в Вене, польский историк Роберт Граба рассказал, что это понятие имело для него негативный оттенок в тех городах, где он провел свое детство. Люди не могли и не хотели идентифицировать себя с чужими культурными слоями, которые воспринимались национальным сознанием как «мешающий фактор», а потому игнорировались. Польско-американский писатель Чеслав Милош также подчеркивал гетерогенность пластов времени на примере таких городов, как Данциг, Кёнигсберг, Бреслау или его родной город Вильнюс, когда писал: «Скажем, поляк в Данциге сталкивается с немецкой культурой, пласты которой накапливались веками и которая теперь присутствует в каждом архитектурном элементе». После крушения коммунизма в Польше Милош видит растущую готовность к восприятию «longue dur'ee» [76] (большому времени) этого города, а значит, и к признанию его многослойной истории. «Поляки, чувствующие себя жителями Данцига или Бреслау, поскольку здесь прошли их детство и юность, учатся уважать культурное наследие. А это наследие досталось им благодаря труду многих немецких поколений» [77] . После распада Советского Союза и крушения коммунистического государства обрели влиятельность либерально-буржуазные круги. Поэтому теперь, пишет Малгожата Омилановская, польская специалистка по истории культуры, все больший интерес вызывает «прошлое этих городов, особенно следы немецких жителей XIX века, а вместе с этим и их архитектурная история» [78] . В образцовых городах-палимпсестах – Данциге, Вроцлаве, Риге или Вильнюсе, – где различные этнические культуры скрещиваются, наслаиваются друг на друга и где произошла резкая смена политических систем и национального состава, для следующих поколений, по наблюдениям Милоша, возникает насущный вопрос: «Как воспринять культурное наследство в качестве своего собственного, как примкнуть к цепи поколений жителей этого города?» [79]
76
Время больших длительностей (фр.) – концепт Фернана Броделя. По оппозиции к традиционной историографии событий и фактов история la longue dur'ee занимается изучением исторических (социальных, экономических) феноменов на протяжении длительных периодов времени их развития. Методология была разработана в рамках французской Школы «Анналов». – Примеч. ред.
77
Milosz Сz. «Magisch ist die Sch"onheit dieser Stadt». Juden, Polen, Litauer, Weissrussen, Dichter und Historiker: Wilna im Fadenkreuz der Nationalismen // FAZ. 21.10.2000.
78
Omilanowska M. Rekonstruktion statt Original – das historische Zentrum von Warschau // Informationen zur Raumentwicklung. 2011. Heft 3/4. S. 227–236, 234. Омилановска, впрочем, замечает, что ценителям «старого Данцига» не мешают фасады, изготовленные из современных материалов.
79
G"unter Grass, Czeslaw Milosz, Wislawa Szymborska, Tomas Venclova // W"ade M. (Hg.) Die Zukunft der Erinnerung. G"ottingen, 2001. S. 53–55.
Архитектора и скульптора Богдана Богдановича также восхищала долговременная память юго-восточных городов бывшей Югославии, которая намного превосходила короткие жизненные циклы как жителей этих городов, так и политических систем: «Насколько краток срок различных этнических периодов, если сравнивать их с долголетием некоторых городов, не говоря уже о политических разделах страны. Жизнь языка и нации зачастую гораздо менее продолжительна, чем судьба большого количества городских поселений, в которых проживали многие этнические группы и в которых говорили на разных языках» [80] .
80
Bogdanovic B. Architektur der Erinnerung. Klagenfurt, 1994. S. 20.
Тем тяжелее переживал он разрушения городских центров в Вуковаре, Мостаре, Сараеве, Дубровнике по приказам, которые исходили из Белграда, где ранее он сам служил мэром. В своей книге «Город и смерть» Богданович проанализировал побудительные мотивы тотального разрушения, которыми руководствовались «современные варвары». Он считал «урбицид» (уничтожение городов) выражением страха перед сложностью и неисчерпаемостью архитектурного языка прежних эпох и поколений, которых разрушители городов не могут понять, поставить под контроль и покорить [81] . Благодаря строительству новых сооружений поверх старых и наслоению все новых пластов культуры друг на друга, запечатленная в пространстве, опространствленная история (verr"aumlichte Geschichte) имеет, особенно на Балканах, органически сформировавшуюся структуру, в которой культуры и этнические группы сосуществуют в «тысячелетнем взаимопереплетении» [82] . Целью националистов, разрушающих города, является уничтожение этого исторического многообразия во имя абсолютизации собственной истории.
81
Термин «урбицид» заимствован мною из работы Ренаты Лахман, которая содержит ряд важных положений: Lachmann R. Bogdan Bogdanovic und seine Zerst"orungsphilosophie // Beganov'ic D., Braun P. (Hg.) Krieg Sichten. Zur medialen Darstellung der Kriege in Jugoslawien. M"unchen, 2007. S. 105–127, 107. Пьер Кластр (Clastres P. Arch"aologie der Gewalt. Aus dem Franz"osischen von Marc Blankenburg. Z"urich, 2008) подчеркнул тесную взаимосвязь между «урбицидом» и «этноцидом», указав на стремление к установлению единства за счет уничтожения многообразия как на двигатель не только национального, но и колониального насилия.
82
Bogdanovic B. Die Stadt und der Tod. Frankfurt a. M., 1993. S. 42–44.
Разрушительной ярости балканских войн предшествовало множество символических акций разделительного характера: пространственное отчуждение, языковые конфликты и конкуренция национальных символов, которые превращаются в боевые сигналы и военные знаки. Разрушители городов нацеливаются прежде всего на объекты, имеющие символическое значение: мосты, колокольни, минареты. Рената Лахманн, занимавшаяся культурологическими исследованиями Богдановича, подытожила один из основных его тезисов: «Речь шла об уничтожении именно истории, причастность других к которой была нежелательна и которая не должна была восприниматься в качестве общей, то есть чужой истории, являющей себя в зримых символах, архитектурных памятниках» [83] .
83
Lachmann R. Bogdan Bogdanovic und seine Zerst"orungsphilosophie. S. 118.
По мнению Богдановича, урбицид направлен против городов как хранилищ памяти, то есть он к тому же оказывается и «мнемоцидом». Те, кто насаждает новую национальную память, стремятся ликвидировать все прежние слои истории, чтобы эти слои не мешали историческому нарративу об однородной и сплоченной нации. Город с его культурной многослойностью воспринимается разрушителями как угроза, как зримо и чувственно данное многообразие культурного наследия, противоречащее насаждаемому историческому нарративу. Поэтому Богданович считал записанную в культурных слоях историю города и чтение исторических следов формой политического протеста против цензурирования и фальсификации истории.
Европейские города разрушались в ХХ веке не только войнами. В мирные годы разрушительная энергия исходила из проектов форсированной модернизации, с помощью которых архитекторы и урбанисты хотели создать ситуацию «чистого листа». Архитектура модерна и послевоенного постмодерна, как на Западе, так и на Востоке, породила, особенно в годы холодной войны, пренебрежительное отношение к старым постройкам, которые планомерно ликвидировались, то есть пласты прошлого целенаправленно уничтожались. Все устремления ориентировались исключительно на будущее, на технические инновации и социальный прогресс, поэтому исторические реликты служили помехой и должны были уступить место визионерским проектам нового мира. (Например, взамен парижских «Les halles», места памяти вполне мифического характера, возник Центр Помпиду.)
«Художественные и исторические объекты подлежат этике сохранения, а не этике постоянного обновления, как это бывает с обликом города или региона» [84] . Автор этих строк, американский литературовед и культуролог Филип Фишер, руководствуется, очевидно, тем, что города подлежат исключительно «этике постоянного обновления». Однако ему же принадлежит важная мысль, что «история (пре)небрежения так же важна, как история сбережения. Пренебрежение является формой пассивного вандализма. <…> В любом искусстве нужна не только история творений, но и история исчезновений, всевозможных форм пренебрежения, отбраковки, невнимания» [85] .
84
Fisher Ph. Local Meanings and Portable Objects: National Collections, Literatures, Music, and Architecture // Wright Gw. (Hg.) The Formation of National Collections of Art and Archaeology. Washington, D. С.; Hanover, N. H., 1996. P. 15–27, 19.
85
Ibid. P. 23.
Пальмира
Центры античной культуры, которыми мы сегодня восхищаемся, не всегда занимали нынешнее место в культурной памяти Европы и мира. На протяжении многих веков храмы и другие архитектурные памятники пребывали в забвении и запустении. Никто не рекламировал их в культурно-политических целях, но они и не вызывали возмущение, которое могло бы диктоваться идеологическими соображениями. Отсутствие интереса, пассивный вандализм выполняли до известной степени охранительную функцию. После разграбления движимых античных сокровищ архитектурные сооружения оставались стоять заброшенными, постепенно разрушались и возвращались в природную среду.