Забытая история
Шрифт:
Он сочувствовал дяде Джо, который женился на ней, несмотря на полную непривлекательность — для коммерции тётя Мэдж была на самом деле полезна. Когда тётя хлопотала на кухне, Патриция очаровывала клиентов своим обаянием, а сам Джо контролировал торговлю у двери, ресторану был обеспечен успех.
Лишь вечерами в пятницу и субботу Энтони чувствовал себя неуютно. Может быть, после судебного разбирательства ситуация и улучшилась, но по-прежнему в эти ночи происходило много дебошей. Он мало задумывался об этической стороне дела, но ему не нравилось, что Патриция общается с толпой пьяных гуляк, он всегда испытывал облегчение, когда суббота без единой
Только по вечерам в субботу и пятницу дядя Перри позволял себе побыть в ресторане простым посетителем. Когда веселье было в разгаре он, с пиратской ухмылкой и по-испански чёрными волосами, обычно оказывался где-то в самой гуще. Иногда он поддавался на уговоры спеть, и в его репертуар входили комические песни, иногда дополненные непристойностями. Он вставал под носовой фигурой с «Мэри Ли Мелфорд», затонувшей в Маенпорте, игриво улыбался и пел под аккомпанемент хромого аккордеониста, а толпа в зале вторила дружным рёвом.
Как-то вечером выбор Перри пал на песню «Баллада о Трегигле», и Энтони сразу узнал ночного певца, который время от времени тревожил его сон.
То Тёмный охотник! И холод пронзил
Сердца тех, кто страха не знал.
Охотника клич не оставил им сил!
И лай гончих псов их надежду убил!
А сбруи звон волю сковал.
За эти недели Энтони много узнал о Фалмуте — он постоянно гулял, возил на лодке из бухты на корабль дядю Джо, сопровождал Пэт за покупками или ходил один по поручениям тёти Мэдж, бродил по городу с дядей Перри, когда в ближайшей лавке не было любимого дядиного табака.
Постепенно он научился разбираться в кипучей портовой жизни. Выяснилось, что один из больших судов с селитрой попал в штиль у Силли, и тотчас же, соревнуясь друг с другом, ему навстречу отправились боты. Один за другим на протяжении многих недель огромные балкеры прибывали в бухту и застревали там в штиль — впервые за полгода за столько рейсов по всему миру они наконец убрали паруса. Порой там одновременно скапливалось от пятнадцати до двадцати кораблей в ожидании приказаний; затем, по мере их получения, они один за другим тихо отплывали ночью: кто в Квинстаун, кто в Ливерпуль, кто в Клайдбанк, кто-то направлялся к Темзе.
Экипажи этих судов не сходили на берег, но помощники и капитаны часто собирались за едой в заведении Прокуренного Джо, говорили о стихии и штормах, в которые невозможно было поверить, глядя на плещущееся у старых стен безмятежное море. Говорили о том, как шли сквозь ревущие сороковые, о жаре и скуке в полосах штиля, о том, как в черноте ночи огибали мыс Горн, как теряли людей, смытых с обледеневшей палубы гигантской волной.
Порой в бухте и на рейде развевались паруса целых двухсот кораблей, и среди них мог затесаться едва ли не единственный пароход, принадлежавший к числу ирландских каботажных судов. В самую горячую пору дальнозоркие старики сидели на Вудхаус-Террас — самой высокой улице в городе — и осматривали горизонт через мощные подзорные трубы. Стоило появиться очередному парусу, как весть о прибытии корабля распространялась по секретным каналам, а соперничающие маркитантские лодки и боты пытались втихаря выйти в море, не вызывая подозрений со стороны своих конкурентов. Когда же известие становилось достоянием общественности, начиналась открытая гонка среди тех, кто первым хотел достичь парусника, чтобы заключить с прибывшими сделку и снабдить запасами и продовольствием.
О Томе Харрисе больше ничего не было слышно, вероятно, он отказался от своей заблудшей жены как от скверной работы. А Патриция продолжала вести беззаботную жизнь, и случалось, что кто-нибудь из симпатичных молодых людей приглашал её на прогулку, но внимательный взгляд мог заметить непреклонность, скрытую за её весельем.
Её жизнь теперь явно омрачало лишь состояние Джо, к которому вернулись тошнота и приступы старой болезни. Он неуклонно продолжал заниматься привычной работой, проводил утро в кабинете и сидел за стойкой остаток дня, высохший, но энергичный и несгибаемый. Но хотя его дух оставался бодрым, плоть слабела — он практически ничего не мог есть, маленькие глазки терьера ещё глубже утонули в глазницах, узкое лицо посерело. Его вид даже начал сказываться на посещаемости ресторана по вечерам в пятницу и субботу — людям не нравилось веселиться рядом с больным, который подаёт им еду.
Тётя Мэдж заставляла его полежать пару недель в постели — может станет получше, все остальные, соглашаясь с ней, уговаривали Джо обратиться к доктору, однако он отказывался что-либо предпринимать. Если он сляжет, кто станет следить за его многочисленными делами? Ну, а доктор только выпишет мерзкие зелья, от которых никакого толку не будет. Кроме того, доктора стоят дорого, это роскошь для богатеев. Нечего выбрасывать шиллинги за получение никчёмных советов.
А врачи, считал Джо, не сумеют избавить его от червя, который он подцепил. Он и сам знал, что тут предпринять, и лечился как мог. Много слабительного, голодная диета — и скоро приступ пройдёт, и силы к нему вернутся.
В августе город посетила труппа Поултонов, компания бродячих актёров, ездивших по юго-западу с мелодраматическими постановками. В жизни местного общества это стало событием чрезвычайной важности. Мамаша и папаша Поултоны были личностями уважаемыми, их визитов все с удовольствием ожидали. Выступления в странных залах со случайным декором и непредсказуемым освещением не годились для труппы Поултонов. Они возили с собой шатер, как улитка домик, он и был развёрнут на Пустоши. Труппа прежде всего играла для избранной аудитории, которой предоставлялось удобное размещение — лёгкие кресла и стулья для разодетой публики, приходившей вечером из больших домов города, плавно переходили в жёсткие деревянные скамьи для тех, кто не имел денег на лучшее.
Патриция с одним из своих друзей посетила раннее представление, и ей так понравилось, что она уговорила отца отпустить с ней Энтони следующим вечером. Энтони ни разу в жизни не был в театре, и они с Патрицией покинули дом, трепеща от восторга и предвкушения.
Пустошь находилась посреди города, и идти пришлось совсем недалеко. Патриция облачилась в подчёркивавшее её тонкую талию синее платье с отделкой бархатом и боа с перьями. Лицо под маленькой соломенной шляпкой выглядело хорошеньким и пикантным. Они с Энтони живо беседовали по пути, но внезапно Пэт негромко ахнула и замолкла. На другой стороне улицы Энтони увидел её супруга, очевидно, тоже идущего на представление.
В тот же миг Том Харрис обернулся и увидел их, остановился и, сняв шляпу, пересёк улицу.
Его поведение выглядело более дружелюбно, чем в прошлый раз.
— Полагаю, — произнёс он, — вы не откажетесь принять в своё общество обитателя старого Пенрина?
После краткой минуты растерянности Патриция, очевидно, решила сыграть с ним по его правилам.
— Значит ты, Том, тоже идешь на спектакль, — сказала она. — А я думала, он не должен бы казаться тебе достаточно респектабельным.