Забытая история
Шрифт:
Сначала Энтони силился изобразить улыбку, но потом ему пришлось сдерживать её.
— Как вы считаете, дядя Перри, дядя Джо очень болен?
— Болен? Да брось. У всех нас, бывает, болит живот. И у тебя наверняка, болел. Но разве это серьёзно? Да видит Бог, нет!
Дядя Перри извлёк из-под стойки здоровенную кружку пива и осушил её. Осталась только тонкая полоска пены у него на губах, и ту он слизнул длинным розовым языком. Потом причмокнул.
И в этот момент вошли три клиента. Последовали объяснения, дядя Перри шутил и смеялся, и, наконец, преуспел, продав им три тарелки говядины. Затем раздались треск и скрежет. Говядину он нарезал неумело,
— Три недожаренных говядины трём клиентам, — сказал Перри. — Три говядины с кровью, клиенты ждут. Ну наконец-то явилась, Фанни, малышка. В чём дело? Повредила ногу?
— Вывихнула колено, — сказала Фанни. — Вывихнула на этих тёмных ступеньках…
— Притирание Эллимана, — сказал Перри. — Эллиман — то, что нужно. Делает отличную мазь. Вотри ее хорошенько, малышка. Нет, давай я сам вотру. Я эксперт по массажу. Султан Куалы наградил бы меня орденом за то, что я сделал для его четвертой жены, да я никак не мог остаться. Оно опухло? Дай-ка посмотреть…
Фанни захихикала, раскраснелась, схватила три тарелки и убежала.
Дядя Перри открыл ещё одну бутылку пива.
— Все они одинаковы, мальчик мой. Все хотят немножко внимания. Все, от графинь до служанок, белые, чёрные, жёлтые или красные. Чтоб мне лопнуть, если не так.
— Спектакль сегодняшний был про маркизу, — сказал Энтони.
— Бог мой, точно. Ты же сегодня вечером смотался на пьесу как юный господин, пока я трудился до потери сознания. До потери сознания. — Дядя Перри почесал затылок зубцами разделочной вилки и испытующе воззрился на Энтони. — Что думаешь о спектакле? Нет, не говори. Я и так вижу, что тебе понравилось. Везучий паренёк. Не шибко это по моей части — продовольственное дело. Не стал бы я так унижаться и мараться, если бы не долг перед родным братом.
— Она называлась «Последний из его рода», — сказал Энтони. Про…
— Нет, я, конечно, смог бы справиться, если б взялся, — продолжал дядя Перри. — Зимой восемьдесят девятого во Фриско я две недели помогал одному китайцу вести дела в ресторане. Приятелю моему — никогда я не верил в эти расовые предрассудки.
— И в пьесе китаец был, — сказал Энтони. — Правда, думаю, это просто белый китайца изображал, но…
— А вот, кстати, жил-был один человек. — дядя Перри отклонил свой стул назад и закинул ноги на стойку. На несколько мгновений его лицо заслонила большая пивная кружка. — Он был из кулинаров. Но не из тех, что готовят жирное и нежное мясо, срезанное с сочной тушки молодого бычка. Этот парень скупал потроха, мой мальчик, он скупал их без меры и мог сготовить из них всё что пожелаешь: жареного голубя, грудку жаворонка, лапшу и побеги бамбука. Разные блюда с разными вкусами. А если потроха бывали с плесенью, так ещё лучше: тогда они шли в похлёбку. Этот повар был гений. Он никогда не подавал всякую недожаренную, но узнаваемую дрянь, от которой у любого желудок вывернет наружу. Неудивительно, что твой дядя Джо заболел. И, разумеется, у него нет аппетита. Сидит здесь день за днём с кусками баранины и тушками больных уток под носом. Чёрт возьми, как же они воняют! Ещё немного, и отобьют всякое желание выпить.
— Спасибо, Перри, — раздался голос. — Теперь тебе пить ничто не помешает.
На пороге ресторанчика, аккуратно придерживая дверь, стоял Прокуренный Джо, полностью одетый, но с пепельно-серым лицом. Его острые глазки слезились и покраснели, говорил он с трудом. Позади него в темноте коридора маячила Патриция..
Дядя Перри поставил кружку и убрал со стойки ноги.
— А это ты, Джо, приятель! А я как раз говорил Энтони, что тебе пора бы уже вернуться. Я знал, что ты скоро спустишься к нам. Добро пожаловать, работа ждёт!
— В самое горячее время пришел, как я вижу, — сказал Джо.
— Но я старался как мог, Джо. Правда, парень? Ни один клиент не остался неудовлетворённым. Так ведь? Я продал половину говядины, да и утятину тоже. И сдачу давал правильно, до последнего пенни. Что твой Матфей, собирающий подати. Всегда рад помочь, когда хозяин покинул свою стряпню.
— С кружкой пива и ногами на стойке, — сжав губы произнёс Джо. — Хороший получится бизнес с пьяным за кассой.
Перри моргнул, отбросил волосы с глаз.
— Да брось ты Джо эту зло… зловредность. Если думаешь, что я пьян — так это ты лаешь не на то дерево. Как пёсик Фидо из песни, — он засмеялся. — Ну, если…
— Позволь Джо сесть, — сказала Патриция. — Ты разве не видишь, он очень болен. Сегодня вечером ему не следовало спускаться.
— Ну, не я виноват в том, что он спустился, — внезапно надулся Перри. — И не моё это дело. Да чёрт возьми! Как будто я ему не услугу оказал, а навредил.
— Не надо мне никаких услуг, — сказал Джо, опускаясь на стул. — Я сам справляюсь со своими делами…
— Ага, больной и в постели.
— Когда я болен, делами займётся Патриция. Она моя дочь.
— А с братом, значит, можно обходиться как с грязью! Ну, так ты ошибаешься! Мне надоел этот дом и его дела! Я больше ни единой недели терпеть не желаю. Со мной обращаются как с пустым местом! А ты, братец Джо, можешь и дальше сидеть и гнить на своём стуле, я больше не стану тебе помогать!
Дядя Перри прошёл мимо Энтони и хлопнул за собой дверью.
Патриция, опустив взгляд, положила руку на стойку. Медленно и с трудом двигаясь, Джо занял своё привычное место, переставил тарелки и разделочные ножи, звякнул кассой и стал изучать деньги в отделениях выдвижного ящика.
— Папа, я могу ещё чем-то помочь? — спросила Патриция.
— Нет. Но ты лучше пока оставайся со мной. Может быть, и понадобишься. — Прокуренный Джо медленно поднял голову и взглянул на Энтони. — А тебе не пора в постель?
— Да. Просто, знаете, мы гуляли.
— Это же не повод сейчас торчать здесь, верно? Ночные бдения замедлят твой рост. Если твой отец увидит тебя бледным и слабым, мне придётся перед ним отвечать. Доброй ночи, мальчик.
— Доброй ночи, дядя. Доброй ночи, Пэт. И спасибо за сегодняшний вечер.
На прощание Патриция ему улыбнулась.
Однако в постель он пошёл не сразу.
Глава девятая
Энтони спустился в кухню, пахнущую так знакомо, словно он всю жизнь знал этот запах. Большую и квадратную кухню с низкими балками освещал неяркий, мерцающий среди чада газовый свет. Четыре ступеньки слева вели в тёмные глубины буфетной и кладовой. Вдоль одной стены разместились серванты для утвари, большой стол посередине был заставлен блюдами, противнями и кастрюлями, на стуле кучей сложены фартуки, за приоткрытой дверцей буфета виднелись кухонные принадлежности. На другом столе находились два кочана капусты и банка кипячёного молока. На стропилах, достаточно высоко, чтобы не цеплять ничьи волосы, висела связка лука, несколько липких лент-мухоловок и дюжина кухонных полотенец. А напротив шкафа, у другой стены, шипела и гудела огромная кухонная плита.