Забытые смертью
Шрифт:
— Крепись, сынок! Мы скоро увидимся! — обнял сына Федор.
А через два дня Никитин вернулся на деляну, где его еще не ждали.
Никого не было в палатке, пусто около костра. Лишь рыжие бурундуки сновали совсем рядом у ног, растаскивая оставшиеся после людей корки хлеба. Сколько дней минуло… А здесь ничего не изменилось. Все так же звенели топоры в тайге, захлебывалась воем бензопила, ревел тягач. И вспотевший лесовоз едва успевал отвозить на нижний склад готовые хлысты.
Чумазые, пропыленные люди не поверили глазам, увидев бригадира, возникшего на деляне совсем внезапно.
— Федька! Мать твою! Ты что, на
— Да так. Наверно, осточертело отдыхать. Отвык бездельничать. Вот и смотался. Не смог пить хлорированную воду. В тайгу потянуло. Сам не знаю почему. Все опостылело. Кроме моих… Но и там я — не очень. Все заняты своими делами. Вернулся. Больше не смог, — распаковывал чемоданы Никитин, вернувшись в палатку с бригадой.
— Как там Москва? Что нового? — спрашивали Федора мужики. И тот, пожимая плечами, достал в ответ сверкающую «Спидолу».
— Она вам все расскажет. И за меня. На все вопросы ответит за ночь. — Включил приемник. И мужики, как дети, притихли, слушали новости из Москвы.
Федор достал табак. Выложил на стол все пачки. Их никто не увидел.
Никитин выгрузил продукты, подарки. И только тут люди зашевелились. Словно проснулись. Вспомнили — пора и ужин готовить.
Ничто не изменилось в тайге с того дня, как уехал бригадир в отпуск. Не хватало лишь его самого. О нем каждый день, вслух и молча, вспоминали все. На работе и в палатке. Его не хватало всегда. Но о том никогда не скажут вслух. Не сознаются… Ведь приехал. Теперь все в порядке. Можно как заново. И полетело время, как прежде. День за днем складывались в месяцы.
Кто сказал, что мужики стареют? Никогда такого не бывало. Вон как работают люди! Вековые ели головами качают от удивления. Вроде нет сносу лесорубам. Зато, когда наступил Новый год, самую большую елку зацепили тягачом и, облепив трактор муравьями, в село поехали — праздник справлять. С гиком, с песнями, с частушками мчались. И орали во всю глотку:
Эге-гей, привыкли руки — к стопарям!
Только сердце непослушное — блядям!
Выскочившую на лед за зайцем лису-огневку и то обматерили, заулюлюкали, испозорили так, что рыжая забыла, как и зачем на реке оказалась в такое время.
Тягач ехал на праздник. Пусть короткий, но все же отдых.
И снова повезло. Сманили, уговорили к себе в бригаду двоих мужиков. Одного, Никитку, из рыбнадзора увели.
Никитин его полутезкой звал. И долго смеялся, как вырвали они мужика на праздник из-под бабьей каталки. Замахнулась дурная уже по голове. Но каталка в пустоту опустилась. Никитка уже сидел в тягаче вместе с лесорубами.
— Микита! Вернись, кобель паскудный, чтоб твои яйцы отсохли! Иди в дом! Чего тебе с этими прощелыгами делать? Они, срамные козлы, всю жизнь сломают! Воротись, скотина, пока я добрая! — уговаривала баба, перекрикивая грохот двигуна, взревевшего на все село. Тягач развернулся и пошел на спуск к Алдану. Там водовоза подсадили кому-то на колени. Его напарница — толстая, неряшливая сожительница, не глядя на холод, окатила ведром воды с головы до ног.
Долго бежала она по льду следом за тягачом. Остановить хотела, отнять своего тихого, беззащитного мужика. Но не хватило сил или прыти. И, плюхнувшись в жесткий снег толстой задницей, взвыла на весь свет протяжно, жалобно. Поняла — не вернуть.
А
Тех и уговаривать не пришлось…
— С чего баба каталкой тебя грела? — спросили Никиту мужики.
— Сын у меня во Владивостоке учится. Я ему высылал иногда деньжат. А эта — на квитанцию о переводе наткнулась! Смекнула, что не впервой отправил. И давай вонять, вроде я у нее из зубов вырвал…
— А сын не ее?
— Да нет. От первой…
Лесорубы понимающе умолкли.
— Да ведь не то обидно, что ударила каталкой. Я б ей мог звездануть и кулаком. Но ведь баба пополам развалится. Боялся насмерть уложить. Она тем пользовалась. И грызла все время, что меня чуть не из милости держит. Будто на мой заработок не только сыну помогать, самому не прокормиться. Что я в семье не кормилец, а иждивенец, дармоед. Короче, выводила из себя. Сам бы ушел, да некуда было податься. С первой не повезло. А тут и со второй не склеилось. Что делать? Годы уж немалые. Терпел, пока не лопнуло б, — сознался Никита.
Второй «трофей» сидел у печки, грелся. Его уже переодели в сухое. И ни о чем не спрашивали. Видя, как давится мужик воздухом, проталкивая обиду.
Не скоро рассказал, что случилось с ним. Лесорубы, слушая его, едва сдерживались.
Александр был в свое время известным человеком. Физик. Работал с Королевым. Конечно, в газетах о них не писали. Их имена, как и открытия, были строго засекречены. И знали их лишь военные. Их берегли и охраняли. Над ними тряслись, пока ученые создавали и были нужны. Но случилось непоправимое. И очередное открытие едва не стало роковым. Александр не избежал облучения, отнявшего здоровье и способность работать в военной промышленности. Сначала болезнь отразилась на памяти. А там и на всей мозговой деятельности, расползлась по организму, поедая его клетку за клеткой.
Александра поместили в клинику. Болезнь затормозили. Но излечить от нее не смогли. Назначили пенсию. Этого пособия перестало хватать семье. Дочь-студентка не умела жить экономно. Жена и тем более. Начались ссоры. И вскоре Александр услышал, что он — кретин и импотент, что жить ему осталось не больше полугода, что от него уже воняет трупом и могилой.
Он терпел, потому что не представлял себе жизнь без семьи, пока не приехал в гости его отец — лесничий из Якутии.
На третий день, назвав невестку и внучку сбесившимися дурами, собрал в чемодан кое-какие вещи сына и увез его к себе, не очень интересуясь его согласием на переезд. Лечил его травами, настоями. Поил отстоем древесного угля. Заставлял есть салат из сырой свеклы, пить чай, заваренный на шиповнике, потом применил и настой женьшеня. И поставил на ноги.
От того ли, что весь год мужик жил в тайге и ел не консервы, а свежие овощи и ягоды, выращенные своими руками? От того ли, что пил самую чистую на свете воду из родника? А может, потому, что каждый день, утром и вечером, молился отец Богу, просил о сыне, умоляя Его вернуть дитю здоровье, и Он услышал, сжалился и пощадил? Александр почувствовал, что силы постепенно возвращаются к нему. Он уже спокойно спал по ночам, не мучился от потливого удушья и разламывающей боли во всем теле. Он ел с аппетитом и охотно помогал отцу в работе.