Забытые смертью
Шрифт:
— Уведи ее! — упрямо повторила мать.
— Но я с нею уйду. Навсегда. Я не останусь с тобой. И если уйду, то никогда уж не вернусь сюда, — встал Ованес и ждал, на что решится мать.
Но та отвернулась к окну и беззвучно плакала.
— Прощай, мама, — сказал Ованес, уходя. И, взяв Ленку за руку, не говоря ни слова, вывел на улицу, пошел к вокзалу.
— Куда мы идем?
— Поскорее и подальше отсюда, — ответил Петрович.
— Твоя мать меня не захотела принять? — остановилась Ленка.
— Тебе не с нею жить. А я с тобой — навсегда, — взял под руку.
Куда они ехали в том поезде, Петрович и сам ответить не мог. Лишь по дороге решил завернуть к своему другу — в Белоруссию. Ведь приглашал тот навестить после войны.
Бесхитростный, обезлюдевший после войны поселок встретил ребят пожелтевшими от пороха и невзгод ивами, склонившими ветви к земле.
Березы, удивленно перешептываясь, смотрели на молодую пару, все не веря, что есть счастливые И в это лихое время.
Старухи в черных платках сидели на завалинках, шепча молитвы.
Ох и не все дождались домой кормильцев! Оттого и льются слезы по впалым щекам.
Дело не в сытости. Нет войны. Прогнали немца мужики. Но… Многие не вернулись. Осиротели семьи, опустели дома. Кто продолжит род, кто даст новую жизнь фамилии? Некому… И плачут бабы, заворачивая слезы в концы платков. Если б все отжать и собрать воедино, не одна Березина получилась бы. Но и это не оживит, не поднимет погибших! И горят свечи в память… Сколько их зажигалось каждый день в Белоруссии? По каждому погибшему плакали. Всех отпевали грустными перезвонами церковные колокола.
— Приехали? Ну и добре! Заходьте, — пригласил запросто в избу Юрий и крикнул из окна: — Мам! Мои фронтовые друзья приехали! Иди в хату! Встречай гостей.
Пока женщины у стола хлопотали, мужчины во двор вышли перекурить. Там и рассказал Ованес Юрию, почему он в Смолевичах оказался, а не дома отмечает победу и возвращение.
— А ты не тушуйся. Оглядись. Может, оно и у нас неплохо. Хата найдется вам. Все поможем, коли надумаете остаться. Землю получите под огород. Заведете хозяйство и живите. Чего переживать? Работы везде полно. Хоть в колхозе иль на торфозаводе. Можешь на стройку пойти. Лена тоже не останется без дела.
Юрий долго не уговаривал. Да и деваться было некуда. Остались…
Петрович, присмотревшись, пошел работать на стройку. Ленка на почте устроилась.
Вскоре им и вправду дали небольшой домишко с участком, сараем для хозяйства. Ленка с Петровичем, ступив в него, впервые поверили, что и для них закончилась война.
Ованес быстро привел дом в порядок. Из старой завалюшки соорудил крепкий дом. Работал допоздна, забывая об отдыхе и праздниках.
Ленка целыми днями — в заботах. Едва с работы, скорее по дому управляться, на огороде.
Дружно жили. Никогда не ссорились. Одно удручало. Не было детей.
Петрович, конечно, считал, что жена виновата. Сказалась на ней война… Шутка ль было выдержать и пережить ее? Но вслух не упрекал.
А через три года стал замечать, что и Ленка изменилась. Часто раздражалась. Стала замкнутой. С работы начала поздно возвращаться. А как-то, придя в потемках, села напротив. Глянула на Петровича и расплакалась:
— Побил бы ты меня. Ведь знаю, злишься. Но я не виновата. Не могу больше так жить. Ведь баба детей иметь должна. А их у нас не было. С тобой — не было. Теперь будет. Но не твой… Слышишь, Овик? Это не твой ребенок родится. Он от другого!
Петрович не поверил в услышанное. Думал, жена решила хоть так заставить его сходить к врачам, провериться.
— Я устала ждать. Я не смогу жить без детей. Ты хороший, добрый. Но не станешь отцом. Никогда… Прости меня. Я ухожу к нему насовсем.
— К кому? — удивился Петрович.
— К Юрке. Он — отец. Я от него рожу ребенка.
— И у тебя будет ребенок?
— Да! Но не твой!
— Зачем же тебе уходить? Лишний здесь — я! Выходит, сам виноват. — Он вышел во двор. Там долго курил, обдумывая, куда податься.
Война приучила человека держать себя в руках в любой ситуации. Не давать волю кулакам и языку. Да и кого винить? Петрович знал, что та контузия не пройдет ему даром. Но… Потом все наладилось. И все же не бесследно.
Петрович уехал из Смолевичей через два дня. Никого не упрекая — молча рассчитался. Пока жена была на работе, собрал свои вещи в чемодан. И рано утром, тихо открыв дверь, чтобы не вспугнуть спящую Ленку, ушел на станцию, оставив после себя на столе короткую записку.
«Прощай! Ты всегда была моей радостью! Прости, что я был твоим горем».
А через час, когда взошло солнце, он уже уезжал из Белоруссии навсегда.
Нет, он не вернулся в Армению, не написал матери о случившемся. Он поехал в Якутию, где жила фронтовая медсестра, вытащившая его из лап смерти, из-под огня на передовой.
Вместе с военврачом сделали они Петровичу операцию. Под бомбежкой вытащили семь осколков из тела. Без наркоза.
Ованес не слышал грохота боя. Стучала кровь в висках, гудело в голове. От боли день казался ночью.
Петрович выжил. И с того дня никогда не забывал двух женщин. Он писал им. И к общему празднику — дню Победы — всегда посылал в знак внимания скромные подарки.
Так было два года. На третий — вернулась бандероль от врача с обратной пометкой почты — получатель умерла в начале года…
Медсестра — пожилая якутка Ачена — приветливо встретила Ованеса.
— Не сложилась семейная жизнь? А почему? — удивилась искренне.
— Не было детей. Виноват в том я. Она теперь ждет ребенка, но не моего…
— Успокойся, Петрович, выслушай меня. Пусть я не врач. Но стаж и опыт имею немалый. И знаю, о
чем говорю. Поверь, твоя жена поторопилась с выводами. Дело в том, что ты на войну попал мальчонкой. Не созревшим, не сформировавшимся. И сразу — в бой. Сорвал нервную систему. Затормозилось гормональное развитие. Тебе нужно вдвое или втрое больше времени, чтоб организм восстановился, успокоился. И будут у тебя дети. Твои. Родные, кровные. У женщин период адаптации проходит быстрее, чем у мужчин, во много раз. Они гораздо легче переносят стрессы. Если б она была чуть терпеливее — дождалась бы. Ну, а не веришь, давай проверься. Это недолго. И тогда уже будешь знать точно, — предложила Ачена настоятельно.