Забытые смертью
Шрифт:
Федор хотел отойти, дождаться, пока она уйдет, но Настя, подняв голову, сказала:
— Прости меня…
Никитин не поверил, что эти слова обращены к нему, и ничего не ответил.
— Отпусти мне мою вину, Федор. Если можешь…
Никитин молчал.
«Ругать ее? Но, видно, не сладко живется, коль старухой стала. С кем теперь счеты сводить? С этой развалиной? Верно, и ее судьба наказала. Да и нельзя ругаться на погосте», — вспомнил он вовремя.
— Скоро и я уйду. К сыну. Немного уже осталось мучиться. Наказана я, Федя. За всех разом. Больше, чем имею, уже невозможно. Знаю, что ты неделю назад приехал. Не хотела беспокоить. Не имею права. Всяк за свое зло ответ несет. И мне его держать придется.
Федор смотрел на нее изумленно.
Где тот веселый блеск в глазах, куда исчезла беспечная улыбка, румянец, заливавший щеки? Дряблое зеленое лицо, сморщенные губы, тусклый, угасающий взгляд, худые до прозрачности руки… Что это с ней? Уж не привиделось ли, не примерещилось ли ему?
— Рак у меня. Умирать отпустили домой. Кое-как доплелась сюда. Не думала тебя встретить. И не хотела. Само так получилось. Разреши, чтоб рядом с сыном меня похоронили. Не стоит меня ненавидеть. Я прощаюсь с тобой. Мы уже не увидимся. Ты оказался прав. Живущий в празднике — умирает в горе. И за тебя, и за сына теперь отвечу. А ты уж не кляни. О мертвых нельзя говорить плохо, — повернула она к Никитину усталое лицо. Внезапно его исказила гримаса боли.
Федор вышел за ограду. Он шел по дорожке, не оглядываясь. До слуха его доносился вопль боли от приступа и запоздалые слова:
— Господи! Помоги отойти скорее! Отведи мученья! Избавь от жизни!
Никитин не скоро избавился от увиденного. Но дома ничего не сказал о встрече с Настей.
А через три дня, поздней ночью, позвонили соседи. Сказали, что Настя умерла. Попросили разрешения похоронить ее рядом с Олегом.
— Можно, — коротко ответил за всех Федор и тут же закрыл дверь за бывшей родней. Он не пошел проститься с бывшей женой. Не хоронил ее. Не пришел на поминки. И с того дня будто забыл имя бывшей жены, никогда не вспоминал о той, которая стала причиной его отъезда в Якутию.
В Москве он пробыл три недели. Дольше не вынес. Заела тоска по Якутии. Не давала покоя натура, отвыкшая от отдыха. Какие полгода? Месяца не выдержал. Каждую ночь снилась тайга и бригада. Он тосковал по ним, не находя себе места. И вскоре объявил своим об отъезде.
— Да ты хоть на дачу съезди, посмотри ее! Ведь для тебя купили, чтобы отдыхал после северов на природе. Погрелся бы на солнце, своих овощей и ягод поел, позагорал бы, порыбачил. У тебя полно времени! С чего ты уезжаешь, даже не переведя дух? Чем дом опротивел или мы что-то не так сделали? — изумилась мать.
— У меня в Якутии сплошная природа. И рыбалка! И загар! А дачу — оформите на Андрея! Ему она скоро нужна будет. Я же попробую сыну на шасси заработать. Нельзя без транспорта. Пусть внукам память останется. И чем скорее мы к ним подготовимся, тем лучше.
— Наверно, Настина смерть тебя огорчила, что не можешь в Москве находиться? — предположила мать.
— О ней не стоит. Все прошло и забыто. Дело совсем в другом. Там, в Якутии, я в себя пришел. Обрел заново лицо, имя и достоинство. Получив все это, не заметил, как душою врос в те места. Мне в каждом дне их не хватает. И бригады, и тайги. Здесь меня железная кукушка будит по утрам. А там целый птичий хор. С утра до ночи. На все голоса заливаются. Там воздух чистый, как родник. А наш Алдан! С ним никакая Москва-река, Яуза и Клязьма не сравнятся, если даже их воедино собрать. Не обижайтесь. Тянет меня туда. Как старого волка в снега манит. И ничего с собою сделать не могу. Не сердитесь! Отпустите!
— Что ж, езжай, коль мочи нет в городе оставаться. Только не озверей, не обрасти шерстью в своей тайге. Хоть иногда наведывайся. Побудешь с нами, сколько сможешь. Мы силою держать не станем, — пообещал отец.
Федор обежал все магазины, готовясь к отъезду, старался ничего не запамятовать. Ведь сюда он не скоро приедет. А потому — забывать ни о чем нельзя.
Заранее купил билет на самолет. И торопил время. Ждал, когда уедет из Москвы.
О, если б кто-нибудь сказал Никитину в юности, что так несносно долгим покажется ему неполный месяц отпуска в Москве, он не просто избил бы, он возненавидел бы того человека и никогда не поверил бы ему. Но это произошло.
За три дня до вылета собрал он рюкзак и чемоданы. Их набралось немало. Все нужное, необходимое в тайге. Да и мужиков порадовать хотелось. Купил приемник для всех. Переносной. «Спидолу». Фотоаппарат. Часы Петровичу. Карманные на цепочке. Как в старину. Сереге — портсигар серебряный. Митеньке — подтяжки для брюк. Очень просил. Ваське-чифиристу — сухой спирт и детский слюнявчик. Пусть посмеется. А всерьез — свитер купил ему. Плотный, теплый. Полный рюкзак деликатесными продуктами забил. Хоть немного мужиков побаловать. Пусть каждый, совсем ненадолго, вернется памятью в свою семью. В светлое, дорогое время, когда каждый еще был любим и нужен дома.
Никитин затолкал в чемодан душистый табак. Там, на деляне, каждую его щепотку беречь будут. Не часто такое курить приходится. Случалось, пускали в ход сухие листья, от которых в горле петухи звенели на всю тайгу.
Вот и последний день подошел. Завтра — вылет. С утра — в Домодедово и прощай, Москва! На годы. На много лет и зим. А может… Ведь всякое случается. Тайга — хозяин над лесорубами. Ее не упросить, не умолить. Приуныли отец с матерью. Молчат. Каждый поневоле думал, доведется ли еще увидеться? Вслух такое высказать не решался. А на сердце — тоскливо.
Андрей у эскиза сник. Все хотел портрет отца нарисовать. Но не решался, пока не схватил, не увидел главного. Что станет стержнем настроения? Без него портрет не получится.
Федор пытался расшевелить своих. Ему это удалось ненадолго. И, сославшись на ранний вылет, дальний полет, лег спать, чтобы скорее дождаться утра.
В аэропорт его провожал Андрей. И перед самой посадкой вдруг схватил за руку:
— Ну подожди! Побудь еще! Дай мне к тебе привыкнуть! Нельзя же так! Полеты и отъезды! Неужели я и тебе совсем не нужен?
У Никитина руки опустились:
— Я заберу тебя к себе, нам тоже нужны хорошие врачи! Я не могу без дела. Я должен помочь выучиться тебе. Создать запас прочности хочу!
— Не надо мне машину, отец! Зачем она мне и детям? Деньги — не то, что нужно нам. Сам не задерживайся надолго! Отца и деда ни деньгами, ни машиной не заменишь! Знай, я тебя всегда ждать буду, — дрогнули знакомо, совсем как в детстве, губы Андрейки, и Федору показалось, что перед ним не парень, а тот мальчонка у больничной постели, одинокий и несчастный.