Забытые смертью
Шрифт:
Только эти двое утихли, через пару дней придавило деревом вальщика. Не успел вставить клин в надпил. А верховой ветер опередил. Окалечил, измял мужика. Пришлось в потемках в больницу везти, вздрагивая при каждом крике.
Пока в больнице осмотрели человека, Федор лет пять жизни потерял. Ждал врача.
— Жить будет. Но в тайгу — ни шагу! — сказал тот, едва появившись.
Федор сидел в машине, ссутулясь. Курил одну папиросу за другой.
— Пошли поедим. С самого обеда вчерашнего дня не жравши! — напомнил Серега и потащил Никитина в ближайшую столовую. Она с минуты па минуту должна была открыться, и около нее, пряча в карманах и за пазухами поллитровки, роились мужики. Одни по двое, по трое ходили друг за дружкой, чтобы не потеряться. Раз скинулись — распить вместе надо, но и закусить хоть чем-то дежурным. Иные искали собутыльников, с кем можно скинуться на портвейн.
Едва Федор с шофером подошли, алкаши облепили их со всех сторон.
— Скинемся?
— На троих…
— Давай на склянку!
— По рваному, мужики!
— Не будет навара. Похавать нарисовались. На поддачу ни хрена нет. Сам бы не прочь. Да в карманах ни шиша, — лукавил водитель, зная норов этих свор.
Алкаши вмиг потеряли интерес к лесорубам А те, сев на подножку, курили.
— Дай папиросу, — подошел угрюмый лохматый мужик. И протянул грязную ладонь.
Сергей уже приготовился шугануть его, но Никитин опередил, протянул папиросу, водитель так и остался с открытым ртом.
— Сшибаешь? — спросил Федор мужика, не торопившегося уходить.
— Бичую. Вкалывал на судне. Да сорвалось. Опоздал. Без меня ушли на путину. Хотел с попутным нагнать, да застрял, как говно в проруби мотаюсь.
— А чего ж опоздал?
— Своих навестил. Двое девок у меня растут. У сестры. Неподалеку. В Приморье. Пока их навестил, судно ушло.
— Кем работал?
— Рыбачил. Как все.
— Что ж теперь делать будешь? — поинтересовался Никитин.
— Работу надо найти.
— Чего ж тебя на другое судно не взяли? — прищурился Сергей.
— Желающих рыбачить много. Не я один. Берут охотнее тех, кто помоложе. Вот и остался я за бортом.
— А к нам поедешь? — спросил Федор. Уже в столовой Костя согласился уехать в тайгу, работать в бригаде. Попросил лишь об одном:
— Хоть раз в год, хоть на недельку к своим я должен наведываться. Нельзя девкам без отцовского глаза расти.
А жена? Где их мать?
Костя отмахнулся. Сказав хмуро:
– Не дано блядям быть женами. С моря не дождалась. Я и выкинул, чтоб дочек с толку не сбивала, не испортила бы их. Так и живут с сестрой. Но кормить-то я должен детвору!
Когда поели, вышли к машине, Костя сразу в кузов влез. Из него даже по малой нужде не выскочил ни разу. Все боялся отстать, опоздать, остаться за бортом еще раз.
Федор, как и Костя, каждый месяц отправлял домой переводы. Детям…
Никитину теперь шли письма от отца и старшего сына, который любил высылать свои рисунки.
«В школе говорят, что у нашего Андрейки — талант художника. Учителя им не нахвалятся. Считают особо одаренным. Выходит, и с внуком мне не повезло, не сумею из него хирурга — замену себе вырастить. А уж так мечтал», — писал отец.
«Папка, а Олег часто у нас бывает. Он всегда спрашивает про тебя. У него вместо игрушек — шприцы. И он Айболиту, какого ты ему купил, то уколы, то компрессы делает. А недавно поставил ему горчичник, и тот совсем облез. Краска слиняла. Так теперь он за дворовых собак взялся. Две уже в гипсе по уши. А у одной — только шея. Но ты не бойся. Они лечатся. И Олега не кусают. Он их тоже. Потому что слушаются. Пап, а можно я ему свою синюю куртку отдам? Мне она мала стала. А ему как раз. И он в ней уже в школу ходит. У Олега уже любовница есть, настоящая невеста. Она во второй класс ходит. И тоже любит уколы делать. Сучком. Шприцев у нее еще нет. Они на уколах с Олегом подружились. Ну, я им пока не мешаю. Посмотрю, что дальше будет», — писал Федору Андрейка.
«Сынок, это как же тебе достается, что ты такие деньги зарабатываешь? Хоть себе оставляй половину. Того, что присылаешь, нам на полгода хватит. Подумай и о своем будущем. Нам тут легче. Отец тебе дачу купил. Рядом с Москвой — в Тушино, Андрюшку туда на лето повезем, чтоб свежим воздухом подышал. Но он без Олега не хочет ехать. А мы не можем себя заставить говорить об этом с соседями. Прости ты нас. Посоветуй, как быть?» — писала мать.
Федор не ответил на последний вопрос. Предоставив все самой судьбе, и она не промедлила вмешаться.
Следующее письмо было страшным.
«Мужайся, Федя, держись, сынок! Я не случайно не мог ответить на твое письмо сразу. Рука не поворачивалась. Но делать нечего. У тебя теперь только один сын — Андрей. Олега нет. Он утонул в реке. Его повезла на дачу мать. Не на нашу. К своему очередному любовнику. Ребенок пошел купаться. Один. Его свело судорогами. Помочь было некому. Та женщина хватилась сына лишь через два дня. Не обижайся, не ругай, что не вызвали на похороны. Постарайся держать себя в руках…»
Федор ночами не спал. Корил себя, упрекал стариков за то, что не сумели сберечь Олега, не взяли к себе на дачу. Но в письме о своей обиде и словом не обмолвился.
Женщины… Они частенько оглядывались на Федора. Манили улыбками, шутками. Давали знать всем видом своим, что нравится он, пусть не робеет, не сомневается. И Никитин отвечал взаимностью. Но не дольше, чем на ночь. Вторично ни к одной не пришел, чтобы не привыкать, не повесить на шею новый хомут. Он не верил ни одной из них.
И хотя в селе Федора знали многие, ни одна не стала дорога ему. Ни к какой не тянуло.
Когда минул год со дня отъезда, отец разрешил Никитину поработать в Якутии еще.
«Силенки есть. Андрейка растет добрым и послушным. Мы с ним не просто ладим, а и дружим», — сообщил весело.
Приехал Федор домой в отпуск лишь через пять лет. Когда позвонил, едва узнал в парне, открывшем дверь, своего сына.
— Андрей! Сынок! Ты уже совсем взрослый, мальчишка мой! — обнял за плечи.