Забытые смертью
Шрифт:
— Папка, ты не бойся! Я летом работать пойду. Только не переживай. Смогу обувь чистить за деньги или в столовой посуду мыть. Сам себе на форму заработаю. А игрушек больше мне не надо. Я уже большой, — говорил старший сын.
— А я бабушке дома помогать буду, — обещал младший и просил тихо: — Только ты не отдавай нас обратно. Ладно? Мы слушаться будем. И уже перестали драться…
Никитин слушал детей и понимал, как нужно ему поскорей встать на ноги.
Отец ничего не говорил о Насте. Молчал, словно и не было ее. А когда сыновья
— Я сделал все возможное, что в моих силах. Дальше дело за тобой. Нужно захотеть прочно встать на ноги. Сам понимаешь, мы с матерью не бесконечны. А у тебя — сыновья. Их вырастить надо. Выучить. Дать в руки специальность земную, а не мечту дурной бабенки, — сорвалось ненароком злое.
— Не злись, но и теперь смириться не могу, моим советом пренебрег, послушал пустышку. Исправить еще не поздно. Но сначала здоровье укрепи. Взял я тебе путевку в Болгарию. На месяц. В санатории будешь долечиваться! Там условия получше. И врачи требовательнее. Процедуры хорошие назначат. У нас таких возможностей нет. Я уже звонил. Договорился. Тебя ждут. Обещают на ноги поставить. Поезжай. Вернешься, подумаем, как дальше жить…
Через две недели Федор улетел в Болгарию. Там его и впрямь встретили ученики отца. И тут же увезли в санаторий, к морю, к солнцу, к пляжу.
Видно, отец обмолвился о трагедии сына. Федьку ни на минуту не оставляли одного, постоянно отвлекая на процедуры, упражнения, массажи, тренинги, ванны и души. Он уставал до изнеможения. А нагрузки увеличивались с каждым днем.
Начинал с неспешных пробежек по лужайке, а вскоре бегал утрами по пляжу. Вначале понемногу. Быстро выдыхался. Но через две недели мышцы ног перестали подводить. И Никитин делал по две пробежки в день.
Там же в санатории он познакомился с Евгением Кокориным — управляющим Якутлесом. Они жили в одной палате. Кокорин прошел войну и лечил фронтовые раны. Федьку сразу признал. Когда Никитин скупо рассказал ему о себе, управляющий предложил не задумываясь:
— Давай к нам — в Якутию! Тебе не столько тело, сколько душу надо вылечить. Ту болячку, какая внутри сидит. После этого все остальное в момент пройдет. У нас для того все условия. Отдаленность от всех людей. Всегда на природе, на свежем воздухе. Тишина. И самые высокие заработки…
— А дети? Их я с кем оставлю?
— Я же тебя на пять лет зову! Они те годы с бабкой и дедом поживут. А ты окрепнешь и заработаешь неплохие деньги! Главное — нужно изменить обстановку Оторваться от бабы, от инвалидности! Вроде ты у нас с юности! Поверить в это! Сам почувствуешь, когда готов в Москву вернуться. Даю слово, держать тебя не стану силой. Будешь сам себе хозяином.
Никитин вначале не воспринял всерьез предложение Кокорина. Он даже думать не хотел о том, чтобы покинуть Москву. Но тот, возвращаясь домой, дал Никитину свой адрес, советуя не терять, и добавил:
—
Никитин ничего не обещал. А когда через неделю вернулся в Москву, вошел в квартиру без костылей и сопровождающего, даже отец разулыбался.
Федор сделал двадцать приседаний, отжался на полу на руках и встал с нормальным дыханием, родители успокоились. Сыновья висли на нем, визжа от восторга.
Никитин еще по дороге в Москву решил вернуться к полетам. Но отец, услышав об этом, побагровел:
— Я этого не перенесу! Один раз едва не потерял тебя. Не мог простить себе, что не воспрепятствовал глупости. Во второй раз — не допущу!
— А как жить буду? Ведь без дела сидеть не смогу! Да и мальчишки… Есть, конечно, одно предложение: поехать в Якутию, — и рассказал о Кокорине через усмешку.
Он ждал, что мать с отцом возмутятся. Но те задумались.
— Видишь ли, Федя, я не хотел опережать события, но ничего не поделаешь. Настя вернулась. Не ужилась с генералом и уже побывала у нас. Говорила, что не смогла без ребят. Да и с тобой помириться не прочь. Если ты вернешься к полетам. Это ее условие. Тогда она согласна снова перейти к нам и жить, будто ничего не случилось, — дрогнул голос отца.
— Ты с нею виделся? — спросила мать.
— Нет.
— Как сговорились. И ты про полеты, — вздохнула трудно.
— Она постарается увидеть тебя, — подтвердил отец и добавил: — Свой уход она назвала недоразумением, короткой, внезапной истерикой. Правда, к чему отнесет второе замужество — не знаю. Но, главное, подлость назвать капризом — это уж слишком…
— Отец с нею говорил недолго. Потом она ко мне подошла. Сказала, что, если мы будем препятствовать, она устроит всем нам такую жизнь, что на край света рады будем сбежать из Москвы, — продолжила мать.
— С чего бы это? Я не собираюсь сходиться с нею, — встал Федор открыть дверь звонившему.
— Приехал? Ну, здравствуй, Федя! — подошла Настя вплотную. Никитин отступил на шаг.
— Что нужно? — спросил холодно.
— Поговорить пришла с тобой. Разве не о чем? Мы ведь не просто соседи, — уверенно прошла в комнату
— Вам кто-либо предлагал пройти сюда? Что нужно? — нахмурился Федор.
— Не кипятись. Я не та девчонка, которую ты год назад вышвырнул отсюда, как собаку!
— Это дало тебе повод бросить меня в том состоянии, оставить детей на стариков и выйти за генерала? Ты не человек! Сука! Даже проститутки помнят о детях. И навещают их. Ты — падаль! Дрянь! Потаскуха! И чтобы больше не приходила сюда! Шлюха! Не ты меня, я тебя опозорю на весь свет! Вываливайся живо, негодяйка! Убийца! — не давал открыть рот бабе и теснил ее к выходу, не давая опомниться.
— Псих! Дегенерат! Кретин! Лучше б ты сдох! Больной на голову! — выскочила она на площадку.