Забытые смертью
Шрифт:
А вечером, умывшись и переодевшись во все чистое, они пошли в гости к соседям.
Пока ребятня веселилась около елки, Петрович с Валентиной разговорились на кухне.
— Где хозяин, давно ли без него маетесь? — глянул Ованес в усталое лицо женщины.
Та ответила, не задумываясь:
— В тюрьме он.
— И много ему еще осталось?
— Столько же… Прямо с войны в Магадан отправили. На раненья не посмотрели. Он контуженным в плен попал. Без сознанья. Бежал. И не один. Их восемь человек было. К своим пробрались. До Берлина дошли. До самой Победы. Там и вспомнили про плен.
— Вы к нему ездили на свиданье?
— Конечно. И здесь мы остановились не случайно, сорвались из Ленинграда. Все ж тут рядом. Ездить недалеко. А там, у себя, совсем невыносимо стало. Меня на работу не брали, потому что муж в заключении. А жить на что? Дочке во двор не выйти. Моя родня отвернулась. Никто не помог выжить. Продали все, что было. И к мужу. Он и посоветовал в Якутию.
— Когда в последний раз с ним виделись?
— В ноябре. О вас ему Мария сказала. Муж обрадовался, что сосед фронтовик оказался. Не даст пропасть нам. Поможет, поймет…
Ованес согласно головой кивнул.
— Я ему говорила о сплетнях. Но муж у меня человек умный. Велел нам не опасаться пересудов и не сторониться вас. Держаться вместе, как на передовой. И помогать друг другу. Он сказал, что война еще идет. Но и она не вечная. Скоро конец будет…
— Вы в войну поженились?
— Да. Он Ленинград защищал. А когда блокаду сняли, вместе со своей частью пошел дальше воевать. Я с грудной дочкой осталась. Ждала его с войны. В беде, пока голод людей косил, все держались друг за друга. Чуть отлегло, научились кляузы, доносы строчить. И на меня самая близкая подруга написала в органы. Мол, в войну аморально вела себя. Всю семью перетряхнули чекисты. Начиная с прадедов. Не за что им было зацепиться. А тут — плен. Но не я, муж попал. И пока они не спохватились, добровольно убежали из Ленинграда. Пусть в Якутию. Но не за решеткой, не в зоне. На воле живем. Что до людей здешних, так они дальше сплетен не идут. Это пережить можно. Лишь бы не кляузничали. Нам важно своего дождаться, — вздохнула Валентина и, подперев щеку кулаком, продолжила: — Тут мы не единственные, кого беда из дома выгнала. Тоже лучших времен ждут. Наступят ли? Доживем ли до них? — выкатилась слезинка.
Ованес тоже приуныл. Он шел сюда с совсем иными намерениями. Думал семьей обзавестись. Оказался ненужным в качестве хозяина. Здесь его воспринимали вовсе не так, как хотелось и мечталось.
О себе он ничего не рассказал соседке. Та и не спрашивала. Не хотела бередить, а может, не осмелилась добавлять к своему горю чужое.
Дети, наигравшись вдоволь, пришли к столу. Застав взрослых в нерадужном настроении, удивились. Пытались растормошить. Но не удалось. И они снова убежали к елке.
Ованес вскоре ушел домой, разрешив Климу побыть недолго у соседей.
Всю эту ночь он проворочался в постели, пытаясь уснуть хоть ненадолго. И лишь под утро сон сжалился.
Утром он пошел на работу словно избитый. А в обед к нему прибежал Клим:
— Тетка Валентина просит тебя прийти, что-то случилось, наверно, у них. Плачет она. Руки
— Телеграмму получила. Из тюрьмы. Велят срочно забрать мужа. Значит, мертвого, — рыдала баба, показывая на зареванный бланк.
Ованес прочел.
— Зачем расстроилась? Видно, болен. Иначе сообщили бы, чтобы забрали тело покойного. Да и то, как я слышал, мертвых они не отдают, хоронят в зоне, забыв зачастую родию уведомить. Тут что-то другое. За живым едешь.
— Вы за Машкой присмотрите? — вмиг исчезли слезы с лица бабы. Поверила, успокоилась, ожила Валя.
— Конечно, — пообещал он уверенно.
А через три дня вернулась женщина домой с больным мужем. Его она привезла в повозке к самой калитке. И внесла в дом вместе с Петровичем.
Юрий был реабилитирован…
Он не мог встать на ноги. Ослабевший от голода и болезней, говорил с трудом и очень нуждался в уходе. Если бы не реабилитация, этот человек не дотянул бы и месяца. Живой труп… Он сам не верил в свалившуюся на него свободу и тихо, беззвучно плакал, по-детски беспомощно ловил руку жены, прося прощенья за доставленные заботы и хлопоты.
— Помоги, браток! Если встану, отработаю свое. Нынче, как брат, пойми, — просил Ованеса. И Петрович помогал мужику, как родному, вырваться из лап смерти и болезни.
Он вытаскивал этого человека из беды так, словно был обязан ему жизнью. Ованес не досыпал. Он даже забыл о том, что когда-то строил совсем иные планы в отношении Валентины.
Петрович радовался, когда Юрий впервые встал на ноги и сделал несколько самостоятельных шагов. Даже Клим помогал Юрию передвигаться по дому, оживать.
Валентина теперь ходила по селу, высоко подняв голову.
— Ты глянь на эту вертихвостку! С двумя мужиками живет! Во приспособилась! Бесстыжая! — неслось ей вслед. Но женщина лишь усмехалась.
Эти пересуды и домыслы дошли до ушей Юрия. Пока он нуждался в Петровиче, ничего не говорил ему. Но едва окреп и почувствовал себя мужчиной, начал подозрительно коситься на человека, раздражаться его приходам. И Ованес, заметив эту перемену, решил не навещать соседей и даже Климу посоветовал пореже там появляться.
Все дни он пропадал на работе, чтобы обеспечить жизнь себе и мальчишке. О бабах решил не думать, считая второе невезение роковым.
От Клима он иногда слышал, что Юрий ругался на Валентину за то, что она плохая хозяйка и не умеет быть бережливой, как другие бабы, — не завела вклад. Машку побил за то, что она мало по дому помогает. А потом и вовсе выпивать стал.
Петрович возвращался домой затемно. Лето — пора забот. Работы навалилось столько, что не только о соседях, о себе забывал. Но однажды, придя в дом, застал Клима избитым дочерна.
Сосед постарался. Застал Клима, помогающего дочери в огороде. Ну и сорвался. Много раз выгонял, требовал, чтобы забыл мальчишка порог дома. Но дети продолжали дружить.
— Что нашло на него?! Я ж ничего плохого им не сделал. За что звереет? Мы ж помогали им, — всхлипывал Клим.
Ованес не стал дожидаться утра и пошел к соседу, хрустя кулаками. Но тот лежал в постели пьяный и не узнал Петровича.