Забытые смертью
Шрифт:
И лишь в сумерках, когда люди перестали видеть, прозвучало громкое:
— Шабаш, мужики!
Сергей, подогнав трелевщик к палатке, заглушил его, вывалился из кабины и — мигом к реке, нырнул в воду. А она что парное молоко. Теплая.
— Сергей! Давай на ужин! — позвал Никитин. Но так не хотелось вылезать из воды.
— Садись, ешь. И спать. Дня три тяжело будет. Потом привыкнешь, — успокаивал Никитин.
— Силен мужик! У нас в трелевщике никто из новичков больше часа не выдерживал, — сказал кто-то, хлопнув Сергея по плечу. И вдруг, совсем внезапно, за спиною взвыло
Приморили, суки, приморили И сгубили молодость мою,
Золотые кудри поредели,
Знать, у края пропасти стою…
— Хлебнул чифиру, падла! — встал Никитин. И, грохнув по столу кулаком, рявкнул: — Заткнись!
Песня оборвалась. Бригадир спросил, насупясь:
— Был договор завязать с чифиром? Я вас всех спрашиваю?
— А кто чифирил?
— Я — ни в зуб ногой, — спрятал Вася в карман пачку чая за спинами мужиков.
Сергей привыкал к новому месту тяжело. Мерз ночами, задыхался от жары днем. Насильно заставлял себя есть рыбу, которую не терпел с детства. Курил махорку до скрипа в горле. Не мог смириться с постоянной грязью в палатке.
Так, вернувшись с работы на третий день, увидел окурки на своей раскладушке. Приметил, что чужие руки шарили в чемодане.
Оглядев ноги мужиков, увидел свои носки у того, кого вся бригада звала Шиком.
Дождавшись, когда Никитин выйдет из палатки, подошел. Схватил за грудки. Притянув к себе растерявшегося от неожиданности мужика, сказал глухо:
— Башку сверну, если еще раз станешь рыться в моем чемодане. Мелкий воришка! — откинул от себя резко. И, повернувшись к мужикам, обступившим со всех сторон, добавил: — Я в геологии пахал. Там вашего брата — бывших зэков, — хватало. И фартовые были. Но они не шарили у своих, не трясли тех, с кем хлеб делили. Западло считали такое. Выходит, вы хуже щипачей. Срываете все, что под рукой. И после всего зовете себя мужиками? Не смешите, фраера! Но если засеку кого еще раз, пожалеете, — пригрозил тихо.
В это время вошел Никитин. И никто из мужиков не подал виду, что произошло.
Но Сергей чувствовал, что его «пасут». Следят за каждым шагом, карауля миг, чтобы свести счеты. И стал осторожным, осмотрительным. Но случая не представлялось. Все ж однажды возмутился кто-то из бригады и потребовал, чтобы Сергей, как и все, тоже дежурил на кухне.
Как ни упирался Никитин, что работать на трелевщике — не кашу варить, пришлось уступить бригаде.
Сергей уже приготовил обед, когда к нему подошел чифирист Вася.
— Дай кайфа, — потребовал настырно и пошел к полке, где лежали пачки чая.
— Бери, чего мне дурака жалеть. Но если найдет бригадир или мужики, на себя обижайся. Выкинут с деляны, — предупредил Сергей. Он не стал запрещать, отнимать. И это удивило. Сергей понимал, что Вася не один. Кто-то есть за его спиной.
Так и оказалось. Через несколько минут, едва Вася нырнул за палатку, на лошади подъехал Никитин и спросил:
— Серега, тут Васька с Шиком не появлялись?
— Не знаю, не приметил, — но бригадир уже нырнул в кусты за палатку. Вскоре оттуда послышался глухой звук удара, треск кустов, кто-то бежал, а вслед ему неслось злое:
— Глотку порву гаду!
Едва Сергей оглянулся на голоса, за спиной увидел Шика. Тот быстро положил на место пачки чая и, приложив палец к губам, попросил Сергея молчать. Он отвернулся, сделав вид, что не приметил. И тут же из-за палатки появился разъяренный Никитин.
— Еще хоть раз увижу тебя у палатки в рабочее время, смотри, обратно в зону отправлю! — пригрозил Шику.
— А я что? За куревом! Махры вот взял. Иль тоже запретишь?
— За махрой? Ты кому мозги сушишь? Условничек! Иль воля надоела?
— Не стоит, Федор! Не перегибай! Не грози клеткой! Не по-мужски такое! Не он, так за него кенты отпашут. А зоной не стоит. В ней всяк оказаться может. И без вины. Тот чифир того не стоит. Не мотай на душу лишнего. Пусть Живет, как может. Ты не благодетель. Не попрекай, — остановил Никитина Сергей. И бригадир, досадливо махнув рукой, поехал на деляну.
Следом за ним поплелся Шик.
С того дня пятеро условников, работавших в бригаде, перестали присматриваться к Сергею.
Но и сам водитель, привыкнув к новому месту, работе, людям, забыл, что рядом с ним живут те, кого в любое время злой случай может вернуть в зону.
Так бы оно и случилось, но судьба уберегла. И поваленное Шиком дерево не убило, лишь оглушило Петровича, обрубавшего сучья со ствола, готовя его под хлыст.
Ованеса до вечера приводили в себя. А условники бледными тенями просидели у костра до глубокой ночи. Курили молча, озираясь затравленно на палатку.
Когда Петрович пришел в сознание, Шик вздохнул так, будто сам перенес удар по голове макушкой сваленной ели.
— Прости, Петрович, падла буду, ненароком все случилось. Чтоб я накрылся, если темню! — подошел Шик к нему. Но Никитин, проходя мимо, оттеснил его в сторону и сказал сипло:
— Сгинь, зараза!
Сергей лишь потом узнал, что, попади Петрович в больницу и узнай о причине несчастного случая с ним милиция, всех условников в тот же день вернули бы в зону.
Понемногу водитель узнавал людей, с которыми свела его судьба.
Вместе с Никитиным он уже не раз бывал в Якутске, и тот по пути рассказывал о мужиках бригады, ближе узнавал Сергея.
Эти поездки сблизили их, научили понимать друг друга без слов, доверять без оглядок и опасений. Незаметно они стали друзьями. Вместе ездили в село в дождливые ненастные дни, когда работа на деляне становилась сущим наказанием.
Сергей имел женщин. Но никогда не поддерживал сальных, грязных разговоров о них. Не хвастался успехами у баб. Не терпел пересудов. И считал, что всякий мужик получает от бабы ровно столько, сколько сам способен дать ей.
Он не признавал ненавидящих, не терпел матерившихся. Смотрел на них с усмешкой и жалел в душе каждого, считая, что обойдены они любовью лишь потому, что сами не любили.
Заводить вторую семью Сергей не спешил. Считал, что с этим он никогда не опоздает. Да и не встретилась шоферу такая, без какой он не смог бы жить. Ни одна не запала в душу. И, проведя ночь-другую в постели очередной бабенки, утром уходил спокойно. Ничего не обещая на будущее. А едва ступал за порог, забывал имя.