Забытые смертью
Шрифт:
— Не терзай мальчонке душу. Пусть попривыкнет к нам, может, за своих признает, — сказала старуха.
Данила помнил, как, выйдя из избы, впервые увидел настоящий лес. Он подступал к окнам, к самому порогу дома. Мальчишка даже испугался его. Но вскоре привык к нему. И вместе с бабкой уходил в непролазную глухомань на целые дни. За грибами и ягодами, за орехами и травами. За дровами и травой для коня.
Данила помнил, как часто уезжал из дома старик. Иногда он подолгу не возвращался. Случалось, приезжал на другой день.
Однажды он ездил куда-то подряд несколько дней. Привез
— Всех в селе сгубили. Ни единой души не осталось. И сельмаг открыт настежь. Я и взял. Едино уж покупать стало некому. А нам продержаться надо. Может, оно и грех, но не я — другие возьмут.
В другой день привел следом за телегой привязанную за рога корову. А из мешка вытряхнул троих гусей.
— Людей спалили. А дома целы. И скот в них. Едино с голоду подохнет без догляду, — и возил в лес все, что пришлось бросить в своем селе.
Данилку с малых лет приучили помогать по дому и хозяйству.
Были у него свои обязанности на каждый день. Пол в избе подмести, насобирать на растопку печки сушняка, почистить в сарае у скотины, приглядывать за коровой и курами, нарвать травы на вечер — коню и корове, накопать червей курам. Подмести во дворе и в сарае.
Чем старше становился, тем больше забот ложилось на его плечи.
— Эх, Данилка, заставила меня лиха война вором стать. Вот беда какая приключилась. Упокойников граблю. Дочиста. Срам признаться. Под гробовую доску испоганился, — сетовал иногда старик, и мальчишка не понимал, отчего дед печалится. Кто такой вор и кто есть упокойник? Он знал, что дед и бабка не жили раньше вместе с ним и подобрали его на дороге. Зачем они это сделали, Данилка не понял враз. Да и к чему? Ведь вот и дед говорит, что война всех перемешала. Своих чужими сделала. А враги иным родней семьи стали. Ничего в свете не понять.
Кто с кем и за что воевал, он узнал гораздо позже.
«Как пришел в школу?» — пытался вспомнить Шик. Но в памяти провальная дыра…
Какие-то люди пришли в избу. Взяли бабку с дедом. Кричали на них. Деда били по лицу, называли мародером. Кинули в телегу мешками. И его, Данилку, пинком к ним вогнали. Дед тогда и сказал, где взял мальчишку.
Ночью старик разбудил Данилку. И научил убежать. Скорее и подальше. Мальчишка послушался. Но не успел он уйти далеко. Его нагнали. Вернули. И чтоб неповадно было убегать еще раз, на его глазах из ружья застрелили деда.
— То же будет и с тобой в другой раз — пригрозили мальчишке.
Данилка, увидев убитого старика, упал на землю. Память вернула его в тот день, когда самолет перекосил вереницу беженцев, отнял у него мать, сестер.
У Данилки начался жестокий приступ эпилепсии.
Он не видел, как плакала в телеге бабка. Как ругала власть, победившую в войне и умевшую убивать людей хуже, чем враги.
— Изверги! Ладно старика, мальчонку за что обидели? Палачи! — оборвала ее крик пуля…
Данилка этого уже не видел. Он очнулся в больнице, где старый доктор, осмотрев его, сказал, хмурясь:
— Это у него пройдет. С возрастом. Издержки войны сказались. Видно, пережить довелось что-то. Потрясение… Но кто этого не перенес? Жить будет. А под контролем
Данилка был тихим, но упрямым мальчишкой. Он плохо учился и часто оставался на второй год. Его никто не обижал. И сам Данилка никого понапрасну не ударил. Он был дружен со всеми, но всегда был одинок.
Единственно, к кому безотчетно тянуло Данилку, так это к девчонкам. Он любил подглядывать за ними с каким-то трепетом. Всегда играл с ними, любил раздевать и разглядывать их. Особо нравилась ему одна, толстушка Катька.
Уловив Данилкину слабину, она умело пользовалась ею. И за лакомый кусок сама раздевалась, показывая мальчишке все, из чего она состояла. За это он отдавал ей булки и ватрушки, перепадавшие в полдник.
Однажды за этим занятием их застала воспитательница. Подняла шум, назвав Данилку развратником, а Катьку распутницей. И привела их за уши к директору. Тот ругал обоих. И велел не спускать с них глаз. Но… Катька и Данила стали убегать в сад, окружавший детдом. И там от разглядываний друг друга перешли к более взрослому занятию.
Вначале все это воспринималось игрой. Потом понравилось. И Катька с Данилкой даже ночами убегали из детдома, чтобы поиграть в папу с мамой.
Ночной сторож, поймав их под яблоней, испозорил на весь детдом. И всполошившиеся воспитатели, не дожидаясь, пока грянет беда, отправили обоих в ФЗО учиться на строителей.
Данилку определили в группу каменщиков. Катьку — в штукатуры.
Теперь они жили в общежитии и могли видеться каждый день с вечера до утра.
Поначалу Катьке нравилось проводить с Данилкой ночи напролет на скамейке в горсаду.
Они играли во взрослых, не догадываясь о последствиях.
Катька училась неохотно. О будущей жизни она не задумывалась. И когда вместе со всеми пришла на практику, отлынивала от работы. А в перерыв утащила Данилку за угол.
Там их увидели свои — из ремеслухи. И пошли таскать Катьку по всем углам. За конфеты и мороженое, за дешевые духи и косынки. Данилке иногда тоже перепадало кое-что. Он пытался вырвать подружку из своры. Но она ему сказала прямо:
— Ты не лучше их. Зато они подарки дарят, угощают сладким. А ты с пустыми карманами возникаешь. По старой дружбе, на халяву, не рисуются каждый день. Я уже не та девочка, что за конфету с тобой всю ночь в саду валялась. Хочешь, чтобы с тобой была, — гони жратву, подарки, тогда поговорим, — отказала впервые.
— Проститутка! — обозвал он девчонку, разозлясь, и надавал пощечин. Но вечером его избили свои же, ремесленники.
Высмеяв Данилу, они пригрозили: если он тронет Катьку пальцем, его скинут с дома, прямо с козлов. И скажут, что сам упал, не удержался.
Данилка понимал: эти выполнят угрозу.
Вечером, возвращаясь с работы в переполненном автобусе, увидел торчавший из кармана пиджака толстенный бумажник у мужика, прижатого к нему толпой.
Данилка легко вытащил его. Спрятал за пазуху и тут же протиснулся к выходу, спрыгнул на ходу. И только тут запоздало испугался. А что, если тот мужик запомнил его, Данилку? Встретит где-нибудь, голову руками отвернет.