Забытый легион
Шрифт:
Вельвинна устремила на него ничего не выражавший взгляд. Похоже, услышанное все же сломило ее.
— Убей меня, господин. Мне больше незачем жить.
Гемелл расхохотался. Его насмешила мысль о том, что у нее могла быть причина, чтобы жить. Она принадлежала ему — он мог продать или даже убить ее, никому ничего не объясняя. А то, как Вельвинна относилась к Ромулу и Фабиоле, не значило ровным счетом ничего.
— Нет уж, ты принесешь мне сотню-другую сестерциев, — отозвался он. — На соляные шахты покупают всех, кто хоть как-то может дышать. Надо было продать тебя туда в тот же день, когда я избавился от твоих выблядков. А теперь отправляйся работать.
— А если я не стану?
Эти
— Все, что было для меня дорого, отняли или осквернили. Мою девственность. Мое тело. Даже моих детей. У меня ничего больше нет. — Впервые за все эти годы Вельвинна смотрела на хозяина без страха. — Продавай меня на шахты.
— Будь готова к рассвету! — рявкнул Гемелл.
Он испытывал растерянность и не мог решить, что еще сказать рабыне, которую отправлял на верную смерть. В тяжелейших условиях и при жесточайшей дисциплине даже сильнейшие из мужчин могли выдержать на соляных шахтах лишь несколько лет. А такая слабая женщина, как Вельвинна, протянет несколько недель от силы.
Он повернулся, чтобы выйти.
— Когда-нибудь в твою дверь постучат, — зловещим голосом произнесла Вельвинна.
Купец поднял было кулак, но что-то удержало его от удара.
— За дверью будет стоять Ромул. И моли богов, чтобы они смилостивились над тобой, когда он узнает о моей судьбе.
Память о наглости Фабиолы и о ненависти, которую он увидел во взгляде Ромула посреди двора Большой школы, была еще жива в памяти Гемелла. А вдруг она сказала правду? Его охватил ужас, и он все же ударил Вельвинну с такой силой, что она стукнулась затылком о стену. И рухнула на пол. Лишь чуть заметное шевеление тряпья, в которое она была одета, говорило о том, что она еще жива.
Взгляд купца упал на обнажившиеся ноги Вельвинны, и в его чреслах затлела обычная похоть. Он, не задумываясь, овладел бы ею и в бесчувственном состоянии и на полу, но уж слишком сильно потрясло его ее пророчество. Он тихо прикрыл дверь и пошел прочь. Утром он отведет Вельвинну на рабский торг. И навсегда забудет и о ней, и о ее близнецах.
«Когда-нибудь в твою дверь постучат».
Глава XI
ПРОРОЧЕСТВО
Рим, зима 56 г. до н. э.
Тарквиний сидел на корточках подле лестницы огромного храма Юпитера, находившегося на Капитолийском холме. Здесь, в месте, где еще улавливались отзвуки из тех времен, когда расенны были сильны, он чувствовал себя как дома. Также отсюда было очень удобно наблюдать за происходящим и оценивать общие настроения, владевшие горожанами. Этруск приходил сюда каждый день уже не первую неделю. Это здание, воздвигнутое руками его соплеменников много веков назад, было главной святыней Рима. Жизнь здесь кипела от восхода до заката. И благодаря непрерывным политическим неурядицам дела в храме шли хорошо, как никогда. Пронизывающий холод нисколько не пугал молящихся, в храме и его окрестностях было многолюдно и шумно.
Прохаживались с самодовольным видом жрецы, носились как настеганные молодые прислужники, кучкой сидели ликторы, зорко посматривая, не решится ли какой-нибудь глупец взглянуть в их сторону. Ребятишки, забравшиеся на холм без родительского дозволения, с жадным любопытством разглядывали широко раскинувшийся внизу огромный город. Простые граждане входили в двери, чтобы высказать свои просьбы, попросить помощи в преодолении трудностей и проклясть врагов. Торговцы, продающие еду, вино и статуэтки Юпитера, орали на разные голоса, перекрикивая и друг друга, и кур с овцами, то и дело приносимых в жертву. Были там и заклинатели
Тарквиний улыбнулся. Здесь толпилось столько мошенников, что шанс получить верное предсказание был крайне мал. Впрочем, то же самое творилось возле всех прочих храмов во всем мире. За долгие годы своих странствий Тарквиний встретил, пожалуй, лишь двух истинных прорицателей и авгуров. Причем жителем Италии был лишь один из них. Его губы скривила презрительная усмешка. Пусть римляне уничтожили все города этрусков и присвоили всю их культуру, однако овладеть искусством гаруспции они так и не сумели. В отличие от Олиния, который доподлинно видел будущее.
«В конце концов желание отомстить заставит тебя вернуться в Рим».
Но Целия, ради которого он столько времени торчал в столице, оказалось на удивление трудно разыскать. Вконец разорившись и отдав за долги свою латифундию ростовщикам, рыжий аристократ избрал новую карьеру, которая, как он рассчитывал, должна была помочь ему нажить новое состояние. Тарквиний с отвращением узнал, что Целий сделался работорговцем и теперь следует по пятам за армией Цезаря, громившей Галлию. Этруск раз за разом приносил жертвы, но так и не смог точно узнать, где находится Целий. Потому-то он терпеливо сидел в Риме вот уже два месяца. Если не сдаваться, то внутренности жертвенных животных, или погода, или что-то еще обязательно укажут, где находится его враг. Так и случилось. Теперь он знал, что человек, убивший Олиния, должен появиться в городе в течение этого года.
Удовлетворенный тем, что удалось узнать, Тарквиний окинул взглядом сидевших поблизости прорицателей, которые неустанно восхваляли свое умение. Этих людей с головами, покрытыми тупоконечными колпаками, окружала толпа простофиль, с готовностью опустошавших кошельки, чтобы узнать будущее. Этруск опустился на пятки и принялся незаметно рассматривать людские лица. Тут была бесплодная замужняя женщина, отчаявшаяся уже зачать сына, неподалеку стояла встревоженная мать, которая целую вечность не получала известий от своего сына-легионера. Игрок, запутавшийся в тенетах ростовщиков, богатый плебей, которого снедало стремление взобраться повыше по социальной лестнице, отвергнутый любовник, мечтающий отомстить. Он усмехнулся. Всех их он видел насквозь.
Тут Тарквиния отвлекло от созерцания толпы блеяние купленного им спозаранку ягненка. Ему было едва ли больше месяца от роду; Тарквиний обвил его шею тонкой веревкой, другой конец которой привязал к запястью. Гаруспик вскинул голову, определил направление ветра и движение облаков по небу. Да, пришла пора взглянуть, что же судьба приготовила ему. И Риму. Тарквиний извлек короткий нож с вороненым лезвием, который использовал для жертвоприношений и в случайных драках. Пробормотав себе под нос благодарственную молитву за ниспослание жизни этому существу, он подтянул ягненка поближе и левой рукой задрал ему голову. Короткий удар острым как бритва лезвием — и животное забилось в предсмертных судорогах, из перерезанного горла хлынула кровь. Ягненок дернулся несколько раз и замер. Перевернув тушку на спину, Тарквиний ловко вскрыл живот и выложил тоненькие кишки петлями на холодный камень. Быстро взглянул, не увидел ничего интересного и продолжил свое занятие — высвободил печень. Держа ее на ладони левой руки, гаруспик опять воздел глаза к небу. Он творил так много прорицаний, что давно уже сбился со счета, но обряд все равно неизменно волновал его. Не единожды за четырнадцать лет ему удавалось получить одни и те же результаты.