Забытый - Москва
Шрифт:
"Может, чтобы поумнеть, и стоит иногда по тыкве кувалдой получать?" пришло пару раз Бобру в голову, когда он убеждал князя разобраться сначала с новым войском, а потом уж (вместе) отправляться в Серпухов.
Владимир, разумеется, скоро согласился, и они приехали в Радонеж как раз после сенокоса, ко времени обговоренных сборов и смотров полков. И как снег на голову! Ни черта ничего готово не было. Ни старые, ни назначенные уже Бобром начальники практически ничего еще не сделали. Зная, что князь далеко, все надеялись, что успеют, что есть еще время. Теперь же чесали затылки, оправдывались:
– Работы много
Бобер все это предполагал, потому не удивлялся, не расстраивался, только усмехался недобро в усы. Владимир же был взбешен. Никто из командиров не удержался на своих постах.
"Оно и к лучшему, - рассуждал про себя Бобер, - людей все равно пришлось бы менять, толковых ставить. Просто менять - обид не оберешься, а так - кто что возразит?"
Воевода Дмитрий (который еще и по отчеству был Дмитриевич! и Бобер для удобства и к общему удовлетворению звал его Дим Димычем) был назначен командиром всего радонежского ополчения, которое было определено в пять полков и в максимуме должно было выставить полтумена. Вопреки ожиданиям Бобра, он нисколько такому назначению не обрадовался. Тут-то, выясняя причины его пессимизма, и вытащил Бобер Дим Димыча на интересный разговор, проливший ему некоторый свет на военную концепцию не столько самого Дим Димыча, сколько его погибшего наставника Акинфа Шубы.
– Что мрачен, Дим Димыч, вроде как и не рад совсем?
– А чего радоваться-то?
– Полтумена под начало получить не каждому удается. Целое войско. Неизвестно, дал бы тебе столько Акинф Федорович покойный или нет.
– Не дал бы.
– О! Видишь?
– Не "О!", не то, что ты подумал. Просто у него самого-то такой оравы под началом не было никогда. Тем более подручникам раздавать...
– Бедность - не порок. Зато теперь...
– Да нет! Опять ты не понимаешь. Противник всегда был Акинф Федорыч такие толпы собирать. Постоянно князьям твердил, и Семену, и Ивану, Андрею больше всех: войско должно только воевать! Только тогда от него толк будет!
– Так ведь я то же говорю!
– Не-ет. Ты хочешь ВСЕХ воевать заставить. Чтоб и работали, и воевали. А так не получится. И работать плохо будут, и воевать плохо. Все будет плохо. И войска у тебя никогда не будет.
– А как же надо? Как Акинф Федорыч устроить хотел?
– Работники работают, да войско кормят-поят, обувают-одевают. А войско воюет. Войско небольшое должно быть. Но уж такое, чтоб кому хочешь могло накостылять!
– Ах вот оно что!..
– и Бобер умолк надолго, заглядевшись куда-то сквозь своего собеседника, отчего у того мурашки забегали по животу, спине и затылку.
Как живые встали у Бобра перед глазами воеводы Акинф и Дмитрий во время их последнего разговора. И теперь каждое их словечко, каждый взгляд, каждый жест высветился по-новому и стал до оторопи, до внезапной боли в висках и затылке, понятен. Он отвернул голову, стараясь не спугнуть собеседника, пробурчал безучастно:
– А Дмитрий Минин, он так же думал?
– Конечно. Они ж друзья были, одинаково думали, одинаково делали... Дим Димыч как-то запнулся и умолк на середине фразы.
– Вот и наделали, - Бобер зыркнул, как две стрелы воткнул - у Дим Димыча засосало под ложечкой и потемнело в глазах, - резко отвернулся, тряхнул головой, - что они смогли, когда встретили вдесятеро?!
– Я думаю, просто не повезло им, князь, - тихо и уже не так самоуверенно проговорил воевода, - никогда русские числом превосходящих не боялись. Был у нас Святослав князь, может, ты не знаешь, Александр, прозвищем Невский...
Бобер усмехнулся наивной гордости воеводы, провел рукой по лицу:
– Святослав... Одно дело - не бояться, совсем другое - побеждать. Святослав погиб и войско свое положил, когда печенеги его несметным числом к Днепру прижали. Но, может, ты этого не знаешь. А Александр ваш, Невский прозвищем, когда немцев на Чудском озере разбил, больше чем двойной перевес в людях над ними имел. Этого ты, наверное, тоже не знаешь, иначе бы не хвастался предками храбрыми. Зато про Акинфа с Мининым все знаешь. А вот придут осенью татары! Так, пограбить. Парой туменов - обычное дело. Что ты им противопоставишь?
– Про татар пока разговора нет, - севшим голосом отозвался Дим Димыч.
– Как это нет?! Теперь у нас только о них разговор, запомни это! А для бестолковых могу и без татар: что смогли твои храбрецы-учителя - пусть земля им будет пухом - против литвин?
Димыч смотрел в пол, молчал. И Бобер, как можно смягчив, закончил:
– Так что ты это свое небольшое, которое лихо биться будет, по мере сил делай. Но только и остальные все чтоб копье и меч держать умели и от татарина или литвина не шарахались. Бывальцы нужны, Дим Димыч! Дозарезу!
* * *
Весть о репрессиях эхом раскатилась по округе, так что когда князья добрались до Ярославля, там оказалось уже кое-что сделано. Но все это явно наспех и только-что. Князь Андрей Ярославский и оправдываться не стал. Потому масштабы перестановок здесь мало чем отличались от радонежских. Воевода Иван, медлительный и обстоятельный, чем-то напоминавший Бобру суздальского Василия Кирдяпу, был поставлен под князем Андреем формировать все ярославское ополчение - восемь полков. Владимир высказал недовольство его медлительностью, но Бобер успокоил:
– Ничего, в бою над ним будет князь Андрей, да и ты, а вот собирать, снаряжать, да учить лучше всего такие обстоятельные могут.
Когда после замены начальников провели сборы полков, поставили задачи к новым сборам, на обратном уже пути Бобер сказал Владимиру:
– Только теперь дело с места сдвинется, и то...
– И то?!
– И то, если под крепким контролем будешь его держать. Сам!
* * *
По возвращении в Москву Бобер не стал удерживать Владимира, и тот моментально смылся в Серпухов. Бобер же задержался надолго. Надо было и в политической ситуации разобраться, да и в своих делах тоже. А это потребовало немало времени.
Больше всего удивила и расстроила Люба. Она сильно переменилась. Если раньше он, замечая в ней проявления нетерпимости, даже заносчивости, по отношению к своим помощникам (а особенно помощницам), объяснял это ее перегруженностью и оправдывал, то теперь почувствовал пренебрежение уже и к себе.
Сначала подумал: ошибся, показалось. Когда же уверился, что нет, горестно изумился. И задумался.
"С чего это? Или прознала про мои похождения на Плесковщине? Вполне. Доброхоты везде найдутся. Но разве бы тогда она осталась спокойной? Да она, пожалуй, все усы бы мне повыщипала! Нет, она спокойна. И высокомерна. Зазналась? Похоже на то".