Забытый - Москва
Шрифт:
Дальше расположился костромской наместник и воевода Иван Родионыч, прозвищем Квашня, за ним стольник Иван Федорович, прозвищем Уда, за ним чашник Андрей, прозвищем Одинец, за ним сын конюшего Андрея Кобылы Федор, прозвищем Кошка, а дальше уже совсем молодые друзья и помощники князевы: Миша Бренк, Федя Свибл, сын Одинца Саша Белеут.
Сидящих на своей стороне Бобер определял долго, по мере их высказываний, - так было не видно, а высовываться несолидно. Но к середине заседания разобрался и с этими.
Рядом с ним располагались родичи митрополита, братья Феофан, Матвей и Александр, прозвищем Плещей, а с ними сын Феофана Данило. Дальше сидел скотник (казначей княжеский) Петр Иваныч Добрынский, за ним внук татарского мурзы Чета Дмитрий Александрович, прозвищем Зерно, дальше Владимир Данилыч, прозвищем Снабдя, дальше Юрий Василич, сын Калитина еще боярина Кочевы, за ним так заинтересовавший Бобра татарин Иван Черкиз, а дальше опять молодые: Иван Михалыч, Семен Василич, братья Михаил и Иван Акинфовичи.
Всех их успел показать Дмитрию монах и рассказать о них все, что смог узнать сам.
Нестор закончил читать. Когда грамоту затвердили, запечатали и вручили Бобру, общество зашевелилось, собираясь расходиться, так как все вопросы были решены. Однако Великий князь приподнял руку, призывая к вниманию:
– Теперь последний и самый важный вопрос сегодня.
Бояре недоуменно умолкли и замерли - что еще?!
– По благословению митрополита нашего, преосвященного отца Алексия, я , Великий князь Владимирский и Московский...
Бобер увидел, как удивленно-насмешливо заулыбалась противоположная лавка столь напыщенным словам юного князя.
"Интересно, долго ли вы проулыбаетесь?" - мелькнуло у него, в то время как князь добрался, наконец, да завершения своей тирады:
– ...решил начать этим летом строительство вокруг города каменных стен, - и обвел сидящих отчаянно распахнутыми глазами.
Среди бояр вспыхнула легкая паника. Дальний конец скамеек, хоть и негромко, но отчетливо загомонил, что было почти неприлично в подобном собрании, и загомонил явно восторженно, а у старших, Бобер увидел это по Вельяминовым, вытянулись физиономии. Причем у Василь Василича заметнее всех.
Василий Василич возмущенно, а остальные Вельяминовы, и Квашня, и Уда ошарашенно смотрели мимо князя, в угол, а соседи Бобра повернули головы и скосились ему за спину. В каждом взгляде горел вопрос: неужто вправду благословил?!
Много бы дал Бобер, чтобы сидеть сейчас где-нибудь в другом месте, чтобы видеть лицо митрополита! Но...
А митрополит молчал.
Ободренный этим молчанием, Великий князь продолжил:
– Средств, которые мы давно уже собираем на это строительство, все-таки пока недостаточно. Но ждать больше нельзя. К тому подвигают нас обстоятельства. А вновь ставить после пожара деревянные стены, чтобы опять и опять их переделывать, глупо и расточительно. Потому честью постройки каменного города мы решили поделиться с нашими возлюбленными боярами. Самым уважаемым, и в первую очередь из присутствующих, мы хотим уступить строительство нескольких башен в будущих стенах. Кому какую удобней, рядом с собственным подворьем, чтобы называть ее потом (если будет не стыдно, конечно!) своим именем.
Шумок на дальнем конце перерос в явно слышимые возгласы: Дело! Дело, князь! Здорово задумано! Давно надо было! Поручи мне, князь, самую главную - не подведу! А почему тебе?! Ишь, разбежался! Молод еще впереди старших лезть!
И тут не удержался (или специально подпустил?!) Петр Иваныч, казначей:
– Эй, погодите, охолоните малость! Башен на всех не хватит.
И радостный смех среди молодых, и восторженный взгляд в сторону Бобра и победная улыбка князя Дмитрия.
Бобер исподтишка наблюдал за Василь Василичем. Тот озирался гневно и растерянно. И пока молчал! Молчание митрополита означало - да, благословил. Но почему без него, тысяцкого, главного человека на Москве?! Как могло такое произойти?! Как могло в голову взбрести молодому мальчишке?! Значит говорили, рядили, обсуждали... И без него! Но ведь не вдвоем же с митрополитом! Тогда с кем?!
"Неужели этот, напротив, с кошачьими глазами? Может, и этот... Иначе с чего бы Митьке вспотычку из Коломны срываться. А ты, мил дружочек, просидел в Коломне-то, лишку просидел, вот и... Но если так, то слишком уж шустер выходит. Срочно его надо от князя подальше, срочно!"
Василь Василич зыркал то на митрополита, то на Бобра, то на Дмитрия и продолжал молчать, но чем дольше длилось молчание, тем труднее становилось начинать возражать. И в конце концов он так и промолчал, не решился!
А меж бояр уже пошло обсуждение. Иван Родионыч пробурчал с сомнением:
– Значит, сначала старые сносить? Вообще без стен останемся. Надолго! И труд какой...
– Зачем сносить?!
– удивился Дмитрий.
– Как зачем? Если новые внутри старых ставить, тесновато будет. И так уж непросторно живем, а надо вперед смотреть.
– Вот и смотри! Снаружи будем, Иван Родионыч, далеко снаружи!
Новый взрыв восторга (шепотом!) на нижнем конце и новый неописуемо счастливый, торжествующий выстрел-взгляд Дмитрия в сторону нового члена Думы, и это Василь Василич заметил уже легко, потому что ему было не до обсуждений, ему был интересен только князь, так вдруг неожиданно (и сильно!) взбрыкнувший, и тот, кто смог его на это подбить, сидевший напротив и как будто равнодушно ворочавший туда-сюда своими желтыми зенками.
"Он, больше некому. Сопляки! Все лезут славу себе добывать! Хорошо на готовом-то. На собранном по крохам, по сусекам наскребенном, наметенном. По пылинкам собирали, у голодных изо рта кусок выдирали!.. И с Иваном, и с Семеном... о Данилыче уж и говорить нечего - все в колту, в скотницу, в казну! А этот стручок выскочил и сразу все (ведь все уйдут! такое дело!) денежки по ветру - ффу-у-й! Стены, вишь, ему подавай! Вот погоди, приедут послы татарские - как запоешь?! Чем отдариваться станешь?! А завозится Тверь, али Рязань, али Новгород заартачится?! На какие шиши войско снаряжать будешь?! Ну теперь чего уж... И этот сидит, умник! Молчит. Благословил, одобрил! А отдуваться кому?! Но я тебя все-таки спрошу!..
* * *
По окончании "сидения" Думы Великий князь встал и вышел, окруженный молодыми боярами, кинувшимися к нему в сильном возбуждении с планами и предложениями. Не поднялись сразу только трое: Василий Василич с сыном и новичок - пришелец. Да еще митрополит сидел в своем углу, как заснул. Впрочем, он всегда уходил последним.
Бобер поглядывал на Василь Василича, тот на митрополита, а митрополит смотрел в пол, и лицо его было светло и покойно.
Тысяцкий, пошептав что-то сыну, заворочался подниматься. Иван вскочил и направился к выходу, а Василий Василич подошел к митрополиту, встал на колено под благословение: