Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944

Дойч Гарольд С.

«Судьбоносным часом», когда Гитлер мог либо отменить, либо подтвердить свой приказ о начале наступления 12 ноября 1939 года, был час дня 5 ноября: именно тогда от Гитлера ожидали окончательного решения. Ожидалось, что свое решение он примет без новых консультаций с ОКХ, если термин «консультации» вообще можно применять к его взаимоотношениям с Высшим командованием сухопутных сил. Именно поэтому Браухич по собственной инициативе попросил капитана Энгеля организовать личную встречу с Гитлером, чтобы предпринять последнюю попытку убедить того отказаться от планов наступления, хотя при этом Браухич не испытывал особых надежд на то, что это у него получится. Причем командующий сухопутными силами попросил, чтобы, вопреки обычной практике, на этой встрече не присутствовал главный адъютант Гитлера подполковник Рудольф Шмундт; как сказал Браухич, он хотел «доверительно» высказать соображения, которые «могли бы иметь решающее значение» в отношении некоторых «политических целей и задач», поставленных фюрером, а также в отношении дальнейшего «ведения войны». Гитлер согласился и назначил Браухичу аудиенцию на полдень 5 ноября 1939 года [135] .

135

В своей неопубликованной рукописи, подготовленной в мае 1966 года, генерал–лейтенант в отставке Герхард Энгель описывает события того дня с существенными отличиями от показаний тех, кто, по их словам, также находился в тот день в рейхсканцелярии. Варлимонт и Кейтель дали соответствующие показания за двадцать лет до свидетельства Энгеля, а Гальдер – за десять. Основные различия сводятся к следуюшему: 1) Энгель утверждает, что по договоренности между ним и Шмундтом Кейтель не был предупрежден об этой встрече и (вероятнее всего) на ней не присутствовал. Это утверждение опровергается Варлимонтом и Кейтелем. 2) Согласно Энгелю, встреча началась в 11.00 и продолжалась почти два часа. Во всех других свидетельствах, включая запись в дневнике Гроскурта от 5 ноября 1939 года, говорится, что встреча продолжалась от двадцати минут до получаса и что началась она ровно в полдень. 3) Энгель утверждает, что Гитлер говорил тихо, но «язвительно и жестко». Варлимонт и Кейтель оба утверждают, что он говорил на повышенных тонах и что имел место настоящий взрыв ярости. Гальдер, описывая эти события в своем дневнике, употребил в отношении Гитлера лишь одно слово: «неистовство». Трудно предположить, что всего лишь обычная язвительность настолько запугала и потрясла Браухича, что, как описывает сам Энгель, тот вышел от Гитлера шатаясь, «белый как мел, с перекошенным лицом» и, задыхаясь, выдавил сквозь зубы: «Проводите меня до машины». В своих воспоминаниях Кейтель называет это «ужасной сценой». Давая показания в ходе Нюрнбергского процесса, Браухич говорил о «взрыве ярости». 4) Согласно утверждениям Энгеля, он проводил командующего сухопутными силами до машины и увидел, что тот приехал один – кроме шофера, в машине никого не было. Гальдера Энгель не видел, и, как он считает, того вообще в тот день не было в рейхсканцелярии. Это совершенно не совпадает с тем, что сам Гальдер изложил Костхорсту. 5) Как сообщает Энгель, проводив Браухича, он вернулся в рейхсканцелярию и увидел, что Гитлер, «также белый как мел и с искаженным лицом», разговаривает со Шмундтом, но говорит «спокойно и без ярости». Больше в канцелярии никого не было. Это утверждение опять же противоречит тому, что показали Варлимонт и Кейтель. 6) В течение всей беседы Гитлера и Браухича за ней «наблюдали две пары глаз» – в канцелярии постоянно находились Энгель и Шмундт. Кейтель и Варлимонт это не подтверждают.

Ровно в полдень в рейхсканцелярии появились Браухич с портфелем, туго набитым документами, и Гальдер, пришедший вместе с ним, чтобы морально поддержать его, и оставшийся ждать в приемной. Ощутив на себе, что значит быть мишенью для многочисленных «атак» и мощного давления со стороны других, Гальдер хорошо знал, как важна для человека, попавшего в подобную ситуацию, моральная поддержка и что необходимо для этого сделать. Также, безусловно, он хотел как можно скорее получить информацию из первых рук о результатах встречи, чтобы учесть это в своих планах.

С фюрером на этот раз Браухич встретился в зале заседаний старой рейхсканцелярии и сразу передал ему подготовленный меморандум [136] , а затем стал излагать уже известные аргументы относительно того, почему наступление должно состояться не ранее весны следующего года. Он вновь подчеркнул, что осенние и зимние дожди существенно затруднят проведение крупномасштабных наступательных операций. «Дождь падает и на врага тоже», – нетерпеливо перебил его Гитлер. Несомненно, далее Браухич совершил серьезную тактическую ошибку, подняв вопрос о вмешательстве Гитлера в разработку и проведение военных операций в ходе польской кампании. Это был больной вопрос для самого ОКХ, и Браухич должен был быть крайне осторожен, поскольку не было ясности даже между ним и Гальдером, каковы прерогативы каждого из них в этих вопросах. Однако к данной встрече и обсуждаемым на ней вопросам эта проблема не имела никакого отношения, и ее упоминание только разозлило Гитлера. Предложение Браухича о том, чтобы в дальнейшем Гитлер держался в рамках своих полномочий, было выслушано последним со зловещим молчанием.

136

Этот документ, судя по всему, не сохранился. Уилер–Беннетт излагает его содержание, ссылаясь, по его словам, на записи в дневнике Гальдера от 4 ноября 1939 года, однако, судя по изложению, он основывается на записях в разделе «Вопросы, заслуживающие внимания», которые Гальдер сделал 3 ноября. Его описание как самой беседы, так и связанных с ней обстоятельств грешит очень многими неточностями и искажениями. Он указывает, что поездка Браухича и Гальдера на Западный фронт состоялась 3—4 ноября (а не 2—3 ноября, как было на самом деле); аналогичную ошибку допускает и Гизевиус, в результате чего весь реальный и естественный ход событий смазывается и возникает путаница. По его словам, Гальдер решился на переворот после того, как убедился, что, как ему показалось, Браухич готов принять в нем участие, если Гитлер будет твердо настаивать на реализации своих планов осуществить наступление на Западе. На самом деле, идя в рейхсканцелярию на встречу с Гитлером, Браухич ничего не знал относительно планов Гальдера в связи с переворотом. Никаких фактических свидетельств в подтверждение своей версии развития событий Уилер–Беннетт не приводит. Также он не подкрепляет фактами свои утверждения о том, что командующие армиями Западного фронта согласились «стреножить» наступление при помощи весьма простого приема: не передавать в войска полученный приказ о начале наступления, причем якобы они намеревались это сделать в соответствии с особым приказом Браухича. Более того, он утверждает, что соглашение об этом было достигнуто еще до поездки Браухича и Гальдера на Западный фронт, а во время этой поездки оно было просто подтверждено армейским командованием. Также не соответствуют действительности его утверждения, что Браухич приехал в рейхсканцелярию один, а Гальдеру рассказал обо всем, уже вернувшись в Цоссен.

А Браухич нагромождал ошибку на ошибке. В ходе разговора с Гитлером было крайне опасно допускать преувеличения, если нельзя было подтвердить высказываемое конкретными фактами. Если какое–то заявление казалось голословным, Гитлер сразу же чувствовал это, мгновенно вцеплялся в это слабое звено и требовал от говорившего немедленно подкрепить его слова фактами [137] .

Как уже отмечалось, в ходе польской кампании немецкие войска показали себя достаточно сырыми по части боевой подготовки и особенно боевого духа, что проявилось в продемонстрированном во многих случаях нежелании наступать под огнем противника. Конечно, Браухич мог аккуратно коснуться этого вопроса. Однако он предпочел сделать на нем акцент, обрисовав в самых мрачных тонах ситуацию с воинской дисциплиной, указав, что она чуть ли не полностью отсутствует, а что хуже всего, сделал весьма нелестное сравнение нынешней ситуации с Первой мировой войной, подчеркнув, что ныне наблюдаемое отсутствие боевого духа не идет ни в какое сравнение с тем подъемом и решительным настроем, который преобладал в 1914 году.

137

У Гитлера было хорошее чутье в этих вопросах, поскольку он сам часто прибегал к подобному приему. В ходе многих своих выступлений он высказывал далеко идущие выводы, приводя в подтверждение многочисленные статистические выкладки, которые были столь же верны, сколь сомнительны. Но поскольку никто из присутствовавших сразу не мог этого обнаружить, Гитлеру его прием удавался. Если же кто–то впоследствии и решал проверить фактическую сторону и в результате обнаруживал, что она ошибочна либо использована недобросовестно, то было уже поздно, поскольку вновь вернуться к обсуждению этого вопроса уже не было возможности, как и донести эту «находку» до тех, кто присутствовал на совещании и находился под сильным впечатлением от выступления Гитлера.

Тут Гитлера прорвало. У него всегда было ощущение своей неполноценности перед этими аристократами, которые занимали высокие посты еще со времен империи. Поэтому он был особо чувствителен к любым критическим замечаниям, к презрительным насмешкам в отноношении тех или иных его действий по созданию новой Германии. Сейчас, как ему показалось, Браухич намекнул на то, что подготовка молодежи находится не на должном уровне. Озлобление Гитлера вырвалось наружу. Именно, скорее всего, в этот момент он прокричал, чтобы немедленно вошел Кейтель; присутствие этого всегда согласно кивающего осла никоим образом не могло подбодрить Браухича и придать ему уверенности. В каких именно частях была нарушена субординация? – набросился Гитлер на Браухича. Кто конкретно нарушил дисциплину и не выполнил приказ? Какие меры были приняты в этой связи? Сколько смертных приговоров вынесено на Востоке и на Западе? Что касается Западного фронта, он лично завтра же направится туда, чтобы выяснить обстановку и принять необходимые меры.

Все свое накопившееся раздражение против армии и ее командования Гитлер выплеснул на голову напуганного и трясущегося Браухича. Они никогда не были по–настоящему преданы ему, никогда не признавали его гения! Они постоянно тормозили перевооружение вооруженных сил! Они слишком трусливы и боятся воевать! Он не намерен более терпеть изменнический и пораженческий «дух Цоссена» и безжалостно искоренит его! – кричал Гитлер. Браухич был буквально погребен под лавиной оскорблений и требований немедленно представить доказательства неподчинения приказам. Если у Браухича и были в голове такие факты перед началом встречи, то в результате взрыва бешеной ярости Гитлера, потоком обрушившейся на него, они полностью вылетели у него из головы. Когда после неоднократных требований генерал сказал, что не может привести конкретные примеры, Гитлер резко вышел из кабинета. По сути, Браухичу было указано на дверь. Встреча продолжалась не более двадцати минут.

Ярость Гитлера была, несомненно, искренней. Однако вполне возможно, что он специально дал выход своему гневу и не стал сдерживаться, чтобы запугать человека, которого он еще раньше раскусил и понял, что на него можно воздействовать подобным образом. Вспыльчивый и подчас впадавший в истерику диктатор не следовал правилу правителей и государственных деятелей, что выходить из себя можно лишь тогда, когда это необходимо для решения важных задач. Однако Гитлер всегда учитывал, что есть люди, на которых такие вспышки гнева с его стороны оказывают подавляющее воздействие и заставляют подчиниться его воле, а потому зачастую подобные взрывы были с его стороны управляемыми и за ними угадывался конкретный расчет.

Когда Браухич вышел от Гитлера, то один его вид подействовал на Гальдера угнетающе. В то время как на обратном пути в Цоссен ошеломленный Гальдер с ужасом слушал полусвязный рассказ Браухича о том, что произошло, в рейхсканцелярии Гитлер продолжал бушевать. Вначале он, руководствуясь моментальным порывом, вызвал секретаря и продиктовал ему приказ об отставке Браухича. Но где было ему найти подходящего преемника, который бы столь же послушно выполнял приказы фюрера и придерживался его линии? Поразмыслив немного, Гитлер разорвал приказ [138] .

138

Как вспоминал Кейтель в ноябре 1945 года, Браухич на следующий день или через день попросил освободить его от занимаемой должности, но ему было резко отказано.

Теперь Гитлеру нужно было найти других козлов отпущения, чтобы сорвать на них свою ярость. Он сказал Кейтелю, что если Браухич говорил правду относительно низкого боевого духа, то это может относиться лишь к военным той возрастной категории, которые воевали еще во время Первой мировой войны. Они уже давно должны были быть заменены, и в первую очередь на передовой, молодыми кадрами, а вина в том, что этого до сих пор не произошло, лежит на Фриче, который не занимался, как положено, боевой и психологической подготовкой молодого пополнения. И в то же время этот Фрич пользовался уважением и почитанием со стороны таких людей, как Браухич, да и вообще всех военных! Браухич, очевидно, «заразился пораженчеством» в ходе совместной с Гальдером поездки на Западный фронт. Гитлер тут же потребовал списки личного состава штабов и ставок командования, которые посетили руководители сухопутных сил, в рейхсканцелярии дым стоял коромыслом до тех пор, пока эти списки не положили перед Гитлером. После этого Гитлер заперся в кабинете вместе с Кейтелем и Энгелем и стал просматривать списки, чтобы отыскать вероятных преступников, трусов и предателей. Одной из первых Гитлеру попалась на глаза фамилия генерала Госсбаха, начальника штаба армии, которой командовал генерал Штраус. Гитлер давно испытывал неприязнь и недоверие к этому человеку. Два года назад Госсбах являлся адъютантом Гитлера и был им уволен за то, что, несмотря на запрет, предупредил Фрича о готовившихся против него обвинениях. Опять, взорвался диктатор, у достойного генерала начальником штаба оказывается «пораженец». Вскоре по телеграфу был направлен приказ о снятии Госсбаха с должности начальника штаба и отправке его на передовую.

Пока Гитлер позволял себе развлекаться этой глупой охотой на ведьм, время незаметно перевалило за час дня. Тогда Варлимонт напомнил Кейтелю, у которого всякий раз, когда Гитлер сильно нервничал, а тем более впадал в ярость, возникал своего рода столбняк, что уже второй час и необходимо дать окончательный ответ, начнется ли наступление 12 ноября, то есть остается ли в силе данный Гитлером приказ. Что–то включилось после этого в голове Кейтеля, и он бросился обратно в кабинет Гитлера. Однако тот уже покинул кабинет через другую дверь и направлялся к своему автомобилю. Кейтель бросился вниз и успел подбежать к лимузину, пока фюрер еще не уехал, и выпалить свой вопрос. Гитлер грубо бросил своему запыхавшемуся, забывшему фуражку лакею страшные слова о том, что приказ остается в силе. После этого Варлимонт позвонил в ОКХ подполковнику Хейзингеру, заместителю начальника оперативного отдела (начальник оперативного отдела ОКХ генерал фон Гриффенберг в тот день отсутствовал). Хейзингер не поверил своим ушам. Разве не должен был командующий сухопутными силами, спросил он, прибыть сегодня в рейхсканцелярию на заранее запланированную встречу с фюрером и подробно доложить о причинах, по которым наступление сейчас не может быть предпринято? Да, он приезжал, подтвердил Варлимонт, но, очевидно, ему не удалось убедить фюрера изменить свое решение. Недоверчивый Хейзингер попросил передать приказ в ОКХ в письменном виде, и во второй половине дня приказ Гитлера был доставлен в Цоссен.