Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944
Шрифт:
Предчувствие катастрофы, которая либо уже произошла, либо вот–вот произойдет, не покидало Гальдера, пока они вместе с трясущимся Браухичем проделывали обратный 30–километровый путь в Цоссен. Одна из угроз фюрера постоянно звучала в ушах начальника штаба ОКХ. Гитлер бросил в лицо Браухичу, что ему все известно о «духе Цоссена» и что он собирается сокрушить его. Поскольку Браухичу ничего не было известно о заговоре, для него эти слова явились очередным оскорблением из целого потока, выплеснутого ему на голову. Для Гальдера же это предупреждение имело вполне конкретный и зловещий смысл. Гитлер, сделал он вывод, узнал о заговоре и собирался послать верных ему людей, чтобы не допустить его и покончить с заговорщиками. В этот момент Гальдер пожалел, что вчера они решили не вызывать войска для охраны ОКХ. В любой момент люди Гейдриха могут быть в Цоссене, если они уже не там. Это предположение напрочь вычеркнуло из его головы любую мысль о попытке переворота. Сейчас он был лишь озабочен тем, чтобы уничтожить любые свидетельства, на основании которых можно было бы выдвинуть обвинение
Из дневниковых записей Гроскурта, сделанных в волнении и спешке, можно получить более или менее верное представление о происходившем. Если бы эти дневники не были обнаружены, мы, возможно, так бы и не узнали столь подробно о событиях этого дня, довольствуясь лишь отрывочными фрагментами из других источников. Записи в служебном дневнике Гроскурта более красноречиво свидетельствуют о том, что ему пришлось вынести и пережить в те дни, чем записи в его личном дневнике; к тому же служебные записи дают довольно полную временную канву происходившего.
Ровно в полдень Гроскурт сделал короткую, но емкую по смысловому значению запись: «Генерал–полковник фон Браухич у фюрера». Прошло три часа в невыносимо волнительном и нервном ожидании, прежде чем пришли убийственные новости о том, что произошло в рейхсканцелярии. Гальдер, вернувшись, первым делом вызвал к себе Штюльпнагеля; то паническое состояние, в котором находился Гальдер, подтверждается тем, что ему удалось поколебать этого смелого и обычно абсолютно невозмутимого генерала. Все следы заговора, потребовал начальник штаба ОКХ, должны быть полностью уничтожены. Штюльпнагель, в свою очередь, огорошил этой новостью Гроскурта, одновременно направив его к Гальдеру за получением указаний [139] .
139
Скорее всего, вначале Гальдер вызвал именно своего заместителя, а тот уже передал полученные новости Гроскурту. Интересно, что, согласно записям Гроскурта, он узнал о новостях в то же время, когда состоялась его встреча с Гальдером. Скорее всего, Штюльпнагель коротко, на ходу сообщил ему о них, когда Гроскурт спешил на встречу с Гальдером.
Гроскурт обнаружил, что начальник штаба ОКХ находится в таком состоянии, что не способен воспринимать какие–либо аргументы со стороны окружающих. Приказ о наступлении отдан, и больше ничего нельзя сделать, чтобы противостоять этому. Все военные средства были использованы, но результата не дали, сказал Гальдер, имея, вероятно, в виду попытки военных убедить Гитлера пересмотреть свое мнение. Фюрер полностью подавил своих оппонентов среди военных, и больше сопротивляться некому. Армия и народ оказались разделены. Поэтому Гальдер собирается подчиниться приказу о наступлении. Последние слова Гальдера, сказанные в ходе этой встречи, воспроизведены в дневнике Гроскурта дословно и, очевидно, поразили его как гром. «В этой связи те силы, которые рассчитывали на нас, более не связаны обязательствами. Вы понимаете, что я имею в виду», – сказал Гальдер.
Гроскурт все понял! Вернувшись в комнату, где его ждала небольшая группа участников Сопротивления, он тяжело вздохнул: «Нам приказано все сжечь».
Планы захвата рейхсканцелярии и правительственных зданий, воззвания, подробные приказы о передвижении ждавших наготове танковых дивизий – все было сожжено. То же произошло и с документами, о которых говорится в дневниках, что они являются приложениями. Но некоторую часть документов Гроскурту удалось спасти, и именно благодаря им мы можем иметь хоть какое–то представление о деятельности оппозиции в те критические месяцы. Эцдорфу Гроскурт сказал, что его меморандум должен быть сохранен; так и произошло, за исключением последних пяти страниц, на которых излагался план переворота.
Нетрудно себе представить, что небольшие группы участников Сопротивления собирались то тут, то там в здании ОКХ, чтобы обсудить создавшееся положение. Они искали выход из ситуации, которая, как казалось, окончательно рушит все их планы. В 16.00 Гроскурт имел продолжительную встречу с Вагнером, в ходе которой они обсуждали все возможное и невозможное, чтобы заставить Гальдера вновь вернуться на тропу войны и начать действовать. Единственная возможность добиться этого, по их мнению, состояла в том, чтобы организовать «общее давление» на Гальдера; для этих целей они хотели привлечь Бека, Герделера и Шахта. Именно с таким решительным настроем отправился Гроскурт на новую встречу с Гальдером, которая состоялась в 17.00.
К этому времени начальник штаба ОКХ в значительной степени уже взял себя в руки и был в состоянии рассуждать здраво. Люди в черном так и не появились, и, судя по всему, Гитлер не отдавал приказа о немедленном захвате Цоссена. По мере того как опасения «контрпереворота» ослабевали, мысли о перевороте постепенно возвращались, и Гальдер был вновь готов обсуждать эту тему. Представляется также, что, пока Гроскурт и Вагнер обсуждали сложившуюся обстановку, Гальдер еще раз встретился с Браухичем. Командующий сухопутными силами, которого увидевший после его возвращения из рейхсканцелярии Гроскурт охарактеризовал как «совершенно сломленного» и «никакого», также за это время пришел в себя, в значительной степени оправившись от того ужасного испытания, через которое ему пришлось пройти. Он теперь мог осмыслить происшедшее и даже ощутить досаду и некоторое возмущение за то безобразное отношение к нему, которое позволил себе Гитлер. Наступление, как он по–прежнему считал, стало бы катастрофой для Германии. Поэтому теперь он был готов сделать шаг, на который он не мог пойти раньше. Что бы ни случилось, он ничего не предпримет – н и ч е г о!
«Я не предприму ничего, – сказал он Гальдеру, – однако я не предприму ничего и в том случае, если кто–то что–то предпримет…» [140]
Заявив об этом, Браухич сошел со сцены. Когда ровно через пять месяцев Гальдер показал ему «изменнические предложения», Браухич пригрозил арестовать того, кто их доставил в Цоссен.
Если признать, что Браухич сделал свое заявление о невмешательстве при любых обстоятельствах около 16.00 5 ноября, тогда становится ясным, почему Гальдер принял Гроскурта в 17.00, имея при этом куда менее отрицательный настрой относительно переворота, который он, казалось бы, столь жестко и однозначно продемонстрировал два часа назад. И хотя начальник штаба ОКХ был очень сильно обескуражен произошедшим, он сумел вернуться примерно к тому душевному состоянию, в котором находился перед ужасным разгромом в рейхсканцелярии. Как отмечает Гизевиус, именно Гальдер был инициатором этой встречи и именно он вновь поднял тот вопрос, который сам же, казалось бы, раз и навсегда закрыл двумя часами ранее. Гальдер отказался обсуждать вопрос о перевороте с тем «мощным трио», при помощи которого Гроскурт хотел заставить его действовать. Однако он заявил, что готов действовать, если Канарис возьмет на себя устранение Гитлера. То, что Гальдер рассчитывал в подобном деле на Канариса, говорит о том, что он был в курсе тех подпольных возможностей, которыми располагал таинственный адмирал. Что еще более удивительно, так это то, насколько мало Гальдер знал, каким на самом деле является человек, к которому он обращается с довольно странным поручением устроить немедленное уничтожение Гитлера. На встречу с Канарисом был послан Гроскурт.
140
По словам Гизевиуса, это было сказано в присутствии третьего лица; таковым навряд ли мог являться кто–то иной, кроме Штюльпнагеля. Согласно Гизевиусу, Браухич сделал это заявление в тот же день, когда Гальдер обратился с просьбой к Канарису подстроить убийство Гитлера, – 6 ноября 1939 года. Но поскольку в дневнике Гроскурта ясно записано, что Гальдер обратился с подобной просьбой 5 ноября, и поскольку, согласно Гизевиусу, эти события произошли в один и тот же день, значит, Браухич сделал свое заявление также 5 ноября. В таком случае это произошло наверняка во время часового или полуторачасового промежутка между первой и второй встречами Гальдера и Гроскурта.
Итак, усталый, но привыкший к ударам судьбы, наиболее чувствительный из которых он получил в этот день, Гроскурт заказал машину и поспешил на Тирпиц–Уфер, куда предварительно позвонил по телефону и предупредил о своем приезде. Нетрудно догадаться, что там, как и во многих других местах Берлина, небольшие группы участников оппозиции в течение многих часов с нетерпением ждали новостей о начале переворота. Все сходятся во мнении, что в то время практически все, за исключением отъявленного циника и пессимиста Ялмара Шахта, и даже те, кто раньше менее всего верил в успех, на этот раз ждали новостей с оптимизмом и надеждой; к этому их подстегнул Гальдер, когда дал беспрецедентные указания находиться в состоянии готовности. Гроскурт прибыл в абвер в 20.00 и застал Канариса, ожидавшего новостей, в компании Остера и Гейден–Ринча, представителя оппозиционной группы внутри МИДа. Реакция маленького адмирала на поручение Гальдера была мгновенной и бурной, хотя Гроскурт и описал ее в своем дневнике довольно лаконично: «К. отказался в сильном возбуждении». Гроскурту было поручено четко и ясно передать Гальдеру, что с подобного рода просьбами он должен обращаться лично и что сейчас он должен заниматься тем, что относится непосредственно к его компетенции и ответственности, и предпринять все усилия для осуществления военной акции [141] .
141
Гизевиус утверждает, что, когда он в тот вечер приехал на Тирпиц–Уфер, разъяренный Канарис втащил его в кабинет, где он услышал, как Гроскурт передавал поручение Гальдера, и увидел, какой была реакция на это со стороны Канариса.
В послевоенные годы Гальдер не смог вспомнить, что обращался к Канарису с предложением подобного рода. Когда ему задавали вопрос на эту тему, он отвечал, что инициатива как здесь, так и в других вопросах постоянно исходила от Гроскурта; максимум, что могло произойти, по словам Гальдера, так это то, что в раздражении от назойливых предложений такого рода он мог сказать, что если в абвере так хотят осуществить покушение, то пусть сами это и делают! При подобном изложении событий получается, что Гроскурт специально ухватился за эту в запале сказанную Гальдером фразу и, вырвав ее из контекста, подал как предложение, с которым Гальдер обратился в Канарису [142] .
142
Об этом свидетельствует Риттер, ссылаясь на беседу с Гальдером. Гроскурт и вся его группа были сторонниками покушения, но они в гораздо большей степени, чем Гальдер, подчеркивали, что оно должно быть увязано с тщательно продуманным и детально разработанным планом государственного переворота.