Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944
Шрифт:
Помимо того, что данное утверждение противоречит всем имеющимся фактам и свидетельствам, оно просто не соответствует как характеру Гроскурта, так и той степени близости и доверительности, которая характеризовала его отношения с Канарисом. Если Гальдер серьезно заблуждался по поводу человека, который находился рядом с ним, то можно с уверенностью сказать, что у Гроскурта подобных заблуждений не было!
Тут следует предоставить возможность Францу Гальдеру сказать слово в свою защиту. По его словам, в той ситуации, которая сложилась в ноябре 1939 года, у него было две возможности:
«Отставка – как это сделал Бек – или предательское убийство (на немецком Гальдер использовал еще более позорную характеристику этого акта, употребив слово Meuchelmord, означающее «подлое убийство из–за угла»). У немецкого офицера имеется искреннее и глубокое неприятие убийства безоружного человека. Я часами обсуждал этот вопрос с Штауфенбергом, Тресковом и другими и знаю, что они согласились с мыслью об убийстве только в качестве последнего отчаянного шага; для того чтобы пойти на него, им пришлось через многое переступить внутри себя. Германская армия сформировалась не на Балканах, где цареубийство постоянно встречалось на протяжении всей истории. Мы также не профессиональные революционеры. Против этого восстает вся та основополагающая консервативная атмосфера, в которой мы были воспитаны. Я спрашиваю моих критиков, которых по–прежнему немало, что я должен был сделать, другими словами, что предотвратить? Начать безнадежный переворот, для которого еще не пришло время, или стать предателем и убийцей, будучи при этом германским офицером, самым высокопоставленным представителем германского Генерального штаба, который в своих действиях представляет не только себя лично, но и те традиции, которым много лет следовали германские военные? Я честно говорю, я не подходил для этой роли, я этому не научился. Мне было ясно, за какую идею идет борьба. И с самого начала обременять ее политическим убийством как германский офицер я был не способен».
Впечатление от этого заявления значительно уменьшается, если рассматривать его в контексте тех событий, которые произошли 5 ноября 1939 года. Сказанное Гальдером тем более теряет убедительность, если вспомнить, что, по его признанию, в те дни он неоднократно ходил на совещания к Гитлеру с пистолетом в кармане. Можно даже отнестись с пониманием к его переживаниям и сомнениям по поводу совершения убийства и к тому, что он оказался не в состоянии реализовать, так сказать, «полузамыслы» убить Гитлера. Труднее принять его поздние высказывания, в которых он неоднократно возлагает ответственность за призывы к убийству Гитлера на Гроскурта, которого давно уже не было в живых. Трудно отделаться от мысли, что причины подобного поведения Гальдера такие же, как и 5 ноября 1939 года, когда в результате эмоционального потрясения по пути из рейхсканцелярии он сам пресек и перечеркнул все планы своих товарищей по заговору, быть готовыми выполнить которые он же лично и поручил им всего сутки назад. Что же касается шансов на успех, то 5 ноября ко всем существовавшим факторам добавился новый – и какой! Ведь Браухич заявил, что не будет препятствовать перевороту в случае его начала. Разве это не было огромным дополнительным плюсом?
То же самое можно сказать и относительно попыток Гальдера возложить ответственность за несостоявшийся заговор на командующих войсками Западного фронта. Когда Гальдер делал «благородное» заявление от имени Эцдорфа после войны, он в то же время подготавливал и собственное алиби. Вина за то, что меморандум Эцдорфа не принес результатов, сказал он, не лежит на самом меморандуме. Он не был «реализован на практике» лишь из–за отказа действовать со стороны командующих войсками.
Пассивное отношение к перевороту со стороны командующих армиями Западной группировки действительно является важным фактором, оказавшим влияние на подготовку переворота. Однако о подобном отношении с их стороны в ОКХ было исчерпывающе известно из имевшихся документов уже к 1 ноября; и когда Гальдер обдумывал план переворота 31 октября и 4 ноября, он был полностью в курсе их отношения к этому вопросу. Окончательный вывод, к которому приходишь, заключается в том, что 5 ноября 1939 года он подвел своих товарищей скорее из–за проблем с нервами, чем из–за проблем с совестью.
После 5 ноября
Не вызывает сомнений, что готовые к действиям члены оппозиционных групп в Берлине и Цоссене ночь с 5 на 6 ноября 1939 года провели без сна. Неужели все рухнет, так и не начавшись? Неужели их планам, в разработку которых было вложено столько сил, не суждено осуществиться? Может, то, что Гальдер пришел в себя и оправился от вчерашнего потрясения, первые признаки чего можно было увидеть днем 6 ноября, позволяет надеяться на то, что можно попытаться вновь? Решение Гитлера о начале наступления казалось непреклонным. Было известно, что Рейхенау предпринял последнюю попытку разубедить его, но вновь получил категорический и резкий отпор.
6 ноября Эцдорф попытался поговорить с Гальдером, но никакого результата это не дало.
Вполне вероятно, что именно во время этой встречи Эцдорф привлек внимание начальника штаба сухопутных сил к письму, переданному Конвелл–Эвансом, однако из–за суматохи и напряжения, которыми были охвачены все в тот день, это в целом ободряющее и вселяющее надежду послание от английского премьер–министра не возымело особого действия. В середине дня 6 ноября Гитлер вызвал к себе Канариса. Адмирал, все еще не отошедший от того яростного возмущения, которое вызвало у него вчера предложение Гальдера, вернулся от фюрера крайне подавленным и озабоченным. Нацистский главарь на этот раз был захвачен идеей организовать на территории Германии подрывные акции, в которых бы участвовали специально подготовленные люди, переодетые в голландскую и бельгийскую военную форму. Щепетильному и крайне разборчивому в средствах адмиралу были отвратительны подобные, как он их назвал, «бандитские методы». Рассказывая о разговоре с Гитлером, он мрачно сообщил, что теперь думает об отставке. Он попытался сделать все, что в его силах, чтобы не иметь никакого отношения к еще более вопиющему факту недопустимого и преступного использования военной формы противника, который имел место в случае с Польшей [143] , однако на этот раз речь шла бы уже о неподчинении приказу, отданному непосредственно самим Гитлером. Никогда раньше друзья не видели, чтобы Канарис выглядел таким удрученным и столь упавшим духом.
143
Канарис не хотел выполнять просьбу Гейдриха предоставить тому польскую военную форму для организации, как всем теперь известно, грязной провокации, в ходе которой «поляки» напали на радиостанцию в Глейвице, однако в конце концов ему пришлось подчиниться. Возмущенный использованием таких грязных методов, Канарис обратился к руководству ОКХ с просьбой вмешаться и обратиться к Гитлеру для предотвращения этой провокации. Когда Браухич не стал ничего предпринимать, Канарис записал в дневнике: «По своей собственной вине и своими собственными руками руководство (ОКХ) лишило себя всякого авторитета и возможности влияния на ход событий». Эту запись Канарис показал Гроскурту, который перенес ее в свой дневник, где она приведена в единой графе за 2—22 августа 1939 года.
Тем временем оппозиционная оперативная рабочая группа в абвере вновь стала рассматривать и прорабатывать все планы и схемы действий, предложенные и разработанные с самого начала конспиративной деятельности этой группы, то есть начиная с лета 1938 года. Гизевиус вернулся к своему излюбленному варианту переворота, который представлял собой как бы «ответный удар» на попытку Геринга и Гиммлера захватить власть путем переворота; под этим предлогом должно было быть захвачено главное здание гестапо. Остер, который так же, как и остальные, был огорчен и подавлен и на которого к тому же психологически давил груз ожидания (так как он был в курсе той попытки покушения на Гитлера, которую должен был предпринять Эрих Кордт), сразу ухватился за предложение Гизевиуса, как утопающий за соломинку. Гизевиус тут же был отправлен писать тексты воззваний, и этим же вечером, взяв с собой наспех подготовленные проекты обращений, Остер отправился в Цоссен для того, чтобы обсудить все со Штюльпнагелем и Вагнером. Очевидно, Гроскурт присутствовал на этих встречах, поскольку сделал соответствующие записи в своем дневнике: «Новое предложение: захват гестапо. Но уже слишком поздно, и подготовлено все безобразно. От этих нерешительных руководителей просто тошнит. Ужас». Ясно, что предложение Гизевиуса отнюдь не прибавило ему настроения, хотя Гизевиус и утверждал, что все ознакомившиеся с его идеей буквально воспрянули духом.
Хотя Штюльпнагель и Вагнер поддержали Гизевиуса, вскоре беседа пошла по другому руслу, и акцент был сделан на том, что, как казалось, могло вернуть Гальдера на путь активных и решительных действий. Несколько часов назад в ходе одной из бесед Гальдер, грустно вздохнув, сказал, что если бы к заговорщикам присоединился Вицлебен, то у заговора были бы шансы на успех. Для людей, пытавшихся отыскать «иголку надежды в стоге сена разочарования и отчаяния», это было бы весьма обещающей находкой. Однако Вицлебен находился в ставке командования Первой армии, которой руководил и которая дислоцировалась прямо напротив линии Мажино, и было весьма непросто организовать его приезд в Цоссен.
Было решено попытаться организовать встречу Гальдера с Вицлебеном в Гессене, куда планировалось перевести ОКХ для руководства наступлением; Остер должен был предварительно встретиться с Вицлебеном и объяснить, чего от него ожидают. Это также было непростым делом, поскольку с учетом настроения Канариса, который, как уже отмечалось, был крайне возмущен и хотел подать в отставку, не имело смысла пытаться вовлечь его еще в какие–то дополнительные «маневры». Поэтому решили, что Вицлебен сам обратится к Канарису с просьбой направить к нему Остера «для служебных консультаций».
Вицлебен связался с Канарисом утром 7 ноября, и тот, хотя и выслушал эту просьбу с вполне объяснимым недоверием и подозрением, дал свое согласие, причем даже разрешил Гизевиусу сопровождать Остера в этой поездке. Перед отъездом в Бад–Крейцнах Остеру и Гизевиусу пришлось утром 7 ноября очень много «побегать» по Берлину, чтобы уже созданная ими сеть не простаивала, а тем более не ослабла и была загружена работой. Остер во время короткого завтрака рассказал майору Сасу о той судьбе, которая Гитлером была уготована Голландии. Затем вместе с Гизевиусом они встретились с Томасом, подробно обсудили события прошедших двух дней и выработали конкретные предложения Вицлебену. Томас, за день до этого побывавший в Цоссене, поделился с собеседниками своими впечатлениями, подчеркнув, что без вмешательства Вицлебена повлиять на Гальдера невозможно. Договорились, что Томас, со своей стороны, также попытается заручиться поддержкой внутри Западной группировки, делая упор на командующих группами армий. Томас уже придумал повод для поездки, во время которой он надеялся убедить командующих группами армий предпринять определенные шаги, которые могли бы служить важным подспорьем для ОКХ, особенно для Гальдера и Браухича.