Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944
Шрифт:
На следующее утро Донаньи и Гизевиус, встретившись дома у последнего, разработали и составили документ, главный акцент в котором был сделан на то, что наступление на Западе приведет войну к такой точке, откуда пути к отступлению уже не будет, и события начнут развиваться необратимо с катастрофическими для Германии последствиями. В настоящий момент, подчеркивалось в записке, дорога к миру еще открыта. Попытка воспользоваться этой возможностью была сделана через Ватикан, и первые поступающие сообщения являются обнадеживающими. Союзники однозначно выступают за заключение мира с таким правительством Германии, которому можно было бы доверять. Встреча Гальдера с Томасом состоялась 4 ноября 1939 года в 15.30. Начальник штаба сухопутных сил принял посетителя весьма радушно. В течение всего дня Гальдер занимался делами, связанными с попыткой захвата власти, которая должна была осуществиться на следующий день. Томас почувствовал, что пытается наставить на путь истинный того, кто и так уже на него стал. Передав Гальдеру подготовленный Донаньи и Гизевиусом документ, Томас со всей убедительностью и красноречием, на которые был способен, изложил все имевшиеся у него аргументы в пользу того довода, что нарушение Германией нейтралитета Бельгии, Голландии и Люксембурга вызовет такие ответные действия со стороны практически всего мира, что в конце
Мысль о том, чтобы убить Гитлера и таким путем разом разрубить гордиев узел и решить целый ряд проблем, становилась все более привлекательной для оппозиции по мере того, как к концу октября 1939 года в ее рядах усиливались пессимистические настроения, а некоторые из ее членов были близки к отчаянию. Однако мнение многих по этому вопросу резко отличалось от точки зрения Гальдера. Начальник штаба сухопутных сил видел в убийстве Гитлера замену переворота. Он никогда не верил в то, что у переворота есть серьезные шансы на успех, и не хотел в этой связи брать на себя личную ответственность. Убийство Гитлера было для него другим вариантом действий, не связанным с переворотом. Хотя некоторые члены оппозиции также были согласны рассматривать возможность убийства Гитлера, они шли на это лишь потому, что не верили в возможность убедить Гальдера участвовать в перевороте, если в нем откажется участвовать Браухич. Для них это было в буквальном смысле слова последней возможностью попытаться изменить ситуацию, и чем отчаянней казалось положение, тем более они были готовы пойти на эту крайнюю меру. Подобный подход был характерен для Герделера, который в силу своего характера, религиозных чувств и морально–этических принципов до самого конца отказывался согласиться с таким вариантом действий. Как и Бек, Герделер был решительно настроен против того, чтобы нарушать одну из десяти заповедей; он не хотел строить новую Германию на основе политического убийства, оставляя эту практику своим врагам–нацистам. Однако временами и Герделер, в порыве отчаяния, кричал, что он готов сам совершить это убийство, и сделал бы это, если бы не именно ему было труднее всех это сделать, поскольку у него была наименьшая возможность, по сравнению с другими, подойти на достаточно близкое расстояние к тирану [133] .
133
Рейтер свидетельствовал о том, что он лично слышал, как в порыве отчаяния Герделер кричал о своей готовности убить Гитлера.
Именно вопрос о том, как приблизиться к Гитлеру, и был основным камнем преткновения вплоть до 20 июля 1944 года. Круг тех, кто мог бы успешно выполнить это задание, был крайне узок. Многие предлагали себя в качестве добровольцев для выполнения этого задания, но их кандидатуры приходилось отклонять, поскольку у них не было практически никаких шансов на успех. По той же причине было отклонено аналогичное предложение Вернера Хаага, работавшего в МИДе. Хааг находился в близких и доверительных отношениях с Эцдорфом; однажды в ходе обсуждения этой проблемы – а Эцдорф также был сторонником организации убийства Гитлера – Хааг вызвался осуществить эту акцию. Он вспомнил, что во время официальных похорон, а также при возложении венков к памятникам Гитлер сам клал венок, который, естественно, к месту возложения нес кто–то другой и в надлежащий момент уже передавал Гитлеру. Если бы Хааг сумел добиться, чтобы ему поручили нести венок, он смог бы попытаться вставить туда взрывное устройство, которое было бы скрыто цветами. Вариант казался обещающим, однако следовало исходить из того, что венок могли досмотреть до начала церемонии, поскольку использование цветов в подобных целях было старым и хорошо известным приемом, которым пользовались с момента изобретения динамита. Даже если, в случае исключительного везения, акция увенчалась бы успехом, было крайне трудно приурочить ее к моменту начала переворота. Подобные соображения явились основанием как для отклонения этого варианта, как и для того, чтобы в принципе отказаться от услуг Хаага для осуществления убийства Гитлера.
В МИДе в то время был еще один человек, который также хотел освободить Германию от фашистского тирана, причем его кандидатура для этого казалась весьма подходящей. Когда 31 октября 1939 года Эрих Кордт вышел из дома Бека, его буквально обуревал целый шквал эмоций. У него в ушах звучали последние слова, сказанные Остером перед тем, как они расстались. Только бы генералы, сказал Остер, опять не «отступили за присягу», которую они «принесли живому Гитлеру». Живому Гитлеру! Живому Гитлеру! Эти слова засели в мозгу Кордта, и все более настойчиво возникала мысль, что именно он может сделать так, чтобы живого тирана не было. Эта мысль очень скоро оформилась в убеждение, и вскоре он почувствовал, что совершить этот акт является его долгом. Как часто эта мысль приходила в голову и другим немцам! В тот день, когда западные державы объявили Германии войну, Кордт вошел в кабинет Вайцзеккера и почти что с укором сказал: «Большинство немецкого народа испытывает отвращение к войне; мало кто поддерживает ее и в рейхсканцелярии, по сути, только один человек. Можно каким–то образом предотвратить войну?» Вайцзеккер, как вспоминали потом, посмотрел на Кордта и резко ответил: «У вас есть человек с пистолетом? Я очень жалею, что в моем воспитании нет ничего, что бы позволило мне убить человека».
Нэмир называет это «обезоруживающей откровенностью», но для Кордта она не была обезоруживающей. Описав в своей книге вышеупомянутый эпизод, Кордт размышляет о том, почему так
Уже сам факт, что Кордт честно рассказал о своих сомнениях, ограждает его от той критики, которая была высказана в его адрес в связи с тем, что он вообще об этом упомянул [134] .
Хотя вопрос, связанный с возможностью убийства Гитлера, занимал важное место в планах оппозиции и само рассуждение об этом, казалось, было вполне оправданным, Кордт никогда не упоминал об этом случае; он сделал это лишь после того, как о нем написал в своей книге Гизевиус, который узнал об этом от Остера 11 ноября 1939 года. О том, что Кордт изначально вообще не хотел включать этот эпизод в свою книгу, свидетельствует рукопись первой из двух его книг, написанная им во время его «дипломатической ссылки» в Китай. На основании этой рукописи автор данной книги, тогда служивший в госдепартаменте США, добился перевода Кордта в декабре 1945 года в Вашингтон; прибыв туда, Кордт имел ряд контактов и бесед с американскими официальными лицами. Ни разу за время этих бесед и встреч, имевших место на протяжении многих недель, Кордт не рассказал о том, что могло в глазах некоторых его собеседников сделать его еще более выдающейся фигурой, чем Штауффенберг, поскольку он готов был, вопреки сомнениям, пожертвовать своей жизнью для того, чтобы лишить жизни нацистского диктатора.
134
Как писал в своей книге Нэмир, «с точки зрения истории об этом можно было вообще не упоминать».
Покинув дом Бека 31 октября, Кордт тщательно все обдумал и понял, что он не может «уйти в сторону» и должен взять решение проблемы лично на себя. Он был искренне верующим католиком, однако его не мучили те сомнения, с которыми сталкивались в аналогичных ситуациях другие люди христианского вероисповедания. Ответ на вопрос, может ли христианин участвовать в заговоре с целью убийства тирана, он нашел в работе святого Фомы Аквинского. На его решение также повлияло и то, хотя он никогда об этом не упоминал, что он был холостяком и, таким образом, нес ответственность только за свою жизнь. Как руководителю секретариата Риббентропа Кордту часто приходилось бывать в рейхсканцелярии с теми или иными поручениями, и он имел практически неограниченный доступ в приемную перед кабинетом Гитлера, являясь единственным человеком среди членов оппозиции, у кого была подобная возможность. Конечно, он не мог рассчитывать на личную аудиенцию у фюрера, однако у Гитлера была привычка выходить из кабинета и самому приглашать очередного посетителя или же давать какие–то распоряжения находившимся в приемной помощникам.
Когда 1 ноября Кордт снова пришел к Остеру, тот продолжил вчерашнюю тему: «У нас нет никого, кто бы мог бросить бомбу и освободить генералов от всех их сомнений». – «Я как раз пришел попросить позволить мне это сделать», – ответил Кордт. Остер сказал уже слишком много, чтобы теперь отказываться. «Получишь взрывчатку 11 ноября», – в конце концов согласился он.
Вернувшись домой, Кордт написал письмо на трех страницах в двух экземплярах, в котором сообщил о своем намерении и о тех надеждах, которые связывает в связи с этим его группа. Один экземпляр был адресован американскому поверенному в делах Александру Кирку, а другой – советнику швейцарского посольства Кепплеру. Своей золовке, которая должна была вот–вот вернуться в Берн после того, как выполнила задание и передала в Берлине послание оппозиции от Конвелл–Эванса, он дал письмо для своего брата, которое тот должен был вскрыть только после того, как сообщат о перевороте. Тео Кордт должен был вернуться в Германию исключительно по письменному распоряжению Вайцзеккера, причем в нем должно было присутствовать слово–пароль. Затем он рассказал о своих намерениях самым близким ему людям: двоюродной сестре Сюзанне Симонис, Хассо фон Эцдорфу и Альбрехту фон Кесселю. «Прав тот, кто действует сразу», – сказал ему последний. Двое его друзей из МИДа также поддержали его и заверили в том, что готовы оказать любую помощь, на которую способны. Он принял предложение Эцдорфа пойти вместе с ним в этот судьбоносный час и ждать его за дверью. Эцдорф также посоветовался с Гроскуртом относительно некоторых деталей, связанных с покушением.
Кордт стал регулярно появляться в рейхсканцелярии, чтобы охрана запомнила его в лицо и привыкла к его посещениям. Как считает Кордт, именно в это время он попросил своего секретаря Георга В. Брунса подготовить подборку документов, наглядно показывающих, какую агрессивную политику проводили Гитлер и Риббентроп, и особенно показывающих, насколько упрямо настаивали они на том, что западные державы останутся в стороне, когда фюрер будет терзать Польшу. Кордт несколько ошибся во времени: он дал такие указания своему секретарю 24 октября, спустя несколько дней после того, как они с Эцдорфом завершили составление своего меморандума. Безусловно, сложись 5 ноября события более благоприятно, материал об агрессивной политике Гитлера—Риббентропа был бы опубликован. Мало кто из участников заговора ждал новостей с таким волнением, как те друзья Эриха Кордта, которым он рассказал о своих планах. Для них вопрос был тем более важен, что на карту, как они знали, была поставлена жизнь Эриха, которой он был готов пожертвовать ради успеха общего дела.
5 ноября 1939 года
День 5 ноября 1939 года выпал на воскресенье. Несмотря на войну, в ряде учреждений Берлина в воскресные дни позволялись некоторые послабления в работе, а кто–то мог и просто отдохнуть. Таким образом, начальник штаба и его заместитель могли по очереди отдыхать по воскресеньям. Однако руководитель оперативного отдела ОКВ генерал Йодль не хотел по собственной воле покидать рейхсканцелярию, когда оставались какие–то важные дела. Он стремился держать все под личным контролем и не допускать ничего, что способствовало бы укреплению роли и профессиональной значимости его способного заместителя, генерала Вальтера Варлимонта в работе отдела. Однако 5 ноября Йодль был болен, поэтому Варлимонта пришлось вызвать рано утром в рейхсканцелярию «на хозяйство», куда он прибыл со своего постоянного места работы в ОКВ, располагавшегося на Бендлерштрассе. В рейхсканцелярии в тот день также дежурил военный адъютант Гитлера капитан Герхард Энгель. Таким образом, помимо Гальдера еще два человека были свидетелями того, что произошло тогда в рейхсканцелярии, и их показания позволяют восстановить точную картину случившегося.