Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944

Дойч Гарольд С.

Когда же в конце 1939 года надежды оппозиции возродились вновь, Попитц рассказал Хасселю, что главным вопросом, который обсуждали Бек, Герделер и другие, был вопрос: «С Герингом или без него?» Все были согласны лишь в том, что предоставить Герингу выбор, поддержать участников переворота или нет, можно было бы лишь после успешного завершения переворота.

Довольно любопытно, что более склонными к компромиссу в вопросе использования Геринга были гражданские лица, традиционно признанные «идеалисты», в то время как пользовавшиеся репутацией «реалистов» военные относились к этому куда более скептически. Скорее всего, нежелание военных иметь дело с Герингом объяснялось его высокомерием и пренебрежением, с которыми командующий люфтваффе относился к другим видам вооруженных сил; у военных других родов войск такое отношение вызывало негодование и возмущение. К началу января 1940 года Герделер, прозондировав вопрос по всем направлениям, заявил, что использование Геринга невозможно, поскольку генералы категорически настроены против него.

Примерно в это же время Томас сообщил Гальдеру, что Геринг зондирует

почву через Швецию для заключения мира с Англией, и предложил, чтобы Геринг и Браухич объединили усилия в попытках достижения мира. Начальник штаба ответил, что в связи с «отсутствием доверия» к Герингу подобный вариант, по его мнению, является абсолютно безнадежным. О том, насколько враждебно Гальдер относился к Герингу, видно из следующего. Когда незадолго до 5 ноября 1939 года Гальдер был предварительно готов пойти на переворот, если Гитлер не откажется от планов наступления, он предложил, чтобы в число тех ведущих нацистов, кого следовало уничтожить, помимо Гитлера и Риббентропа был также включен и Геринг. В значительной степени такие же настроения преобладали и на Тирпиц–Уфер, где оппозиционная группа была настроена наиболее антинацистски; Донаньи говорил, что попытки делать серьезную ставку на таких людей, как Геринг и Рейхенау, и обеспечить их пребывание у власти, означают повторить в Германии «вариант Керенского».

В течение по крайней мере нескольких месяцев в Лондоне испытывали гораздо меньше сомнений и видели куда меньше каких–то преград или сдерживающих факторов по поводу того, чтобы иметь дело с Герингом. После начала войны Чемберлен в значительной степени пересмотрел свои прежние взгляды, согласно которым следовало считаться с реалиями внутриполитического положения в Германии и иметь дело с теми, кто реально находился у власти и влиял на обстановку, вместо того чтобы лелеять «пустые надежды», серьезно относясь к антинацистским силам, обладающим непонятно какими силой и влиянием, если вообще ими обладающими. После оккупации Чехословакии, последовавшей за передачей Гитлеру Судетской области по Мюнхенскому соглашению, когда была захвачена вся ее территория, Чемберлен ощутил чувство личного поражения и одновременно все возрастающее негодование и ярость; эти чувства достигли своего пика во время польского кризиса, в результате которого английский премьер–министр отказался более иметь дело с Гитлером и Риббентропом. Однако непримиримость демонстрировалась именно к этим двоим; как в германской оппозиции, так и в Ватикане, говоря об английских условиях, никогда не упоминалось, что серьезная «чистка» в высших эшелонах власти Германии или серьезное изменение ее политической структуры являются необходимыми условиями проведения мирных переговоров. Гроскурт, как и многие его коллеги, опасавшийся, что англичане вновь решат, что можно иметь дело с Гитлером, был очень доволен, когда узнал, что папа стремится к достижению «достойного мира», а англичане ясно дали понять, что «категорическим условием этого является отстранение Гитлера от власти». В небольшой записи, сделанной Донаньи 18 октября 1939 года, о которой упоминает Хаппенкотен, отмечается, что Ляйбер проинформировал Мюллера о том, что папа считает возможным заключение «мира на благоприятных для Германии условиях», если к власти придет «правительство, способное вести переговоры» и не будет предпринято наступление на Западе. Под «правительством, способным вести переговоры» подразумевалось любое правительство, в котором не будет Гитлера.

Вначале, казалось, англичане были согласны, что оппозиции должно было быть дано принципиальное согласие идти на любые компромиссы ради того, чтобы избежать или свести к минимуму гражданский конфликт, могущий возникнуть в результате переворота. Как указывает Мюллер, имя Геринга не упоминалось в ходе ватиканских контактов, и этот вопрос не был затронут и в «докладе Х» [176] .

На самом деле неприязнь группы Остера к нацистскому руководству и нежелание иметь с ним ничего общего, стремление покончить со всем, что связано с Третьим рейхом, и начать все с чистого листа выразилось во включении таких формулировок в «доклад Х», которые делали невозможным какое–либо соглашение с Герингом по определению. Как свидетельствует Мюллер, на листке, написанном отцом Ляйбером, одно из категорических и обязательных к выполнению условий англичан было сформулировано следующим образом: «Обязательное условие: формирование правительства, способного вести переговоры». В «докладе Х» это условие было сформулировано в следующей редакции: «Обязательное условие: ликвидация национал–социалистического режима и формирование правительства, способного вести переговоры» [177] .

176

Генерал Томас написал в 1945 году, что в «докладе Х» говорилось, что «присутствие Геринга терпимо». Однако, поскольку генерал в то время был в очень плохом физическом состоянии, он, вероятно, перепутал «доклад Х» с каким–то другим документом, предъявленным ему во время допросов.

177

Как вспоминал позднее Гальдер, формулировка в «докладе Х» была несколько менее жесткая: «Ликвидация, если возможно, национал–социалистического режима».

Более явное осуждение нацистского режима совпадало с ужесточением тона и общего подхода со стороны Лондона в этом вопросе, о чем было известно и самому Герингу; в конце 1939 года в ходе одной из встреч он сказал, что если в начале

войны англичане говорили: «Гитлер – нет, Геринг – да», то теперь и он стал неприемлемой для них фигурой.

Политическое будущее самого Геринга никогда напрямую не обсуждалось в ходе ватиканских контактов; самое большее, этот вопрос мог так или иначе подразумеваться. В то же время особое внимание было уделено вопросу о том, кто войдет в новое правительство; это обсуждалось между Мюллером и Каасом, а затем в ходе неофициальных контактов между Каасом и Осборном; причем эти обсуждения лежали за рамками основного формата ватиканских контактов, согласно которому все предложения англичанам передавались непосредственно через папу. Мюллер предлагал вниманию англичан те кандидатуры, которые, по мнению Остера, должны были быть ими встречены положительно.

Из всех предложенных кандидатур наиболее сомнительной для англичан была кандидатура Шахта, ввиду его тесных связей с нацистским режимом. Хотя этот человек предпочитал оставаться своего рода «одиноким волком», он имел активные контакты с различными представителями оппозиции еще с середины 30–х годов. Он по–прежнему носил титул министра, хотя давно уже был не у дел, не выполнял никаких функций или поручений и жил частной жизнью в своем имении близ Линдау, примерно в 60 км от Берлина. В ходе контактов с оппозицией его излюбленной формой самовыражения было не отказать себе в удовольствии высказать ряд ироничных замечаний в адрес генералов.

Правящие круги Запада уже в основном потеряли доверие к этому легендарному «финансовому чародею», но по–прежнему испытывали к нему уважение и даже трепет, с учетом его необыкновенных способностей.

Когда Мюллер только начинал свои поездки в Рим, он был очень удивлен, узнав о связях Шахта с оппозицией. Однако, подавив свои собственные сомнения, он упомянул имя этого финансиста в ходе контактов с Каасом для того, чтобы выяснить, будут ли возражать англичане, если Шахт займет «ведущий пост по экономическим вопросам» в новом правительстве Германии. К его удивлению, реакция англичан на кандидатуру Шахта была столь же отрицательной, как и на Хасселя, который хоть и считался убежденным антинацистом, однако стойко ассоциировался в умах англичан, хоть это было и неверно, со «стальным пактом».

В эти месяцы также выдвигались предложения направить Шахта в США, где он по–прежнему пользовался большим авторитетом и уважением, для того чтобы заручиться американской поддержкой в деле заключения мира с германским правительством, которое пришло бы к власти после Гитлера. Сам Шахт очень хотел бы совершить подобную поездку.

Как раз в то время президент Рузвельт направил в Европу госсекретаря США Самнера Уэллса, для того чтобы выяснить возможности заключения мира. Представители оппозиции были очень озабочены и взволнованы, когда узнали, что Уэллс собирался, помимо прочего, посетить и Германию, поскольку, по их мнению, это могло быть воспринято генералами и всем немецким народом так, что западные страны по–прежнему готовы иметь дело с Гитлером. Герделер изыскивал возможности соответствующим образом повлиять на Уэллса: Уэллс начинал свой визит с Италии, откуда он должен был выехать в Берлин; Герделер рассчитывал убедить американского госсекретаря после Италии посетить Париж и Лондон, надеясь, что там его вообще отговорят от поездки в Германию.

Когда этот план не сорвался, Мюллер получил указание ехать в Италию и передать послание Уэллсу с просьбой по приезде в Германию обязательно встретиться с Шахтом, что, по мнению оппозиции, было бы противоядием против того, что скажут Уэллсу нацисты. Уэллс уведомил Гитлера, что хотел бы встретиться с бывшим министром экономики; эта просьба вызвала крайнее раздражение Гитлера: он меньше всего хотел, чтобы такая встреча состоялась, но, с другой стороны, по протоколу отказать американскому госсекретарю не мог. Тогда фюрер счел необходимым вызвать к себе Шахта, чего он не делал уже в течение ряда лет, для того чтобы проинструктировать его, как он должен вести себя с американцем.

Хассель, в свою очередь, пригласил на завтрак американского поверенного в делах Александра Кирка и попытался, правда безуспешно, организовать встречу Уэллса с такими членами оппозиции, как Попитц и Эрвин Планк. Что касается встречи Уэллса с Шахтом, то она, по мнению оппозиции, не дала каких–то особых результатов, хотя сам Уэллс, вернувшись в Рим, передал Мюллеру через посредника, что результатами встречи вполне удовлетворен.

Помимо требования уничтожения нацистского режима в «докладе Х» также содержался довольно явный намек со стороны англичан на то, каким должно быть государственное устройство новой Германии. Об этом можно судить по формулировке о «децентрализованной» Германии. Таким образом, смена режима подразумевала собой и ликвидацию той основы, на которой стояло нацистское государство, которое Гитлер навряд ли смог бы создать в рамках федерации. С другой стороны, папа, передавая это английское условие в упомянутой формулировке (которая без дальнейшего ее раскрытия и пояснения могла представлять собой все, что угодно, – от скромной надежды до категорического требования), специально отметил, что речь в данном случае не идет о том, чтобы навязать Германии какую–то определенную форму государственного устройства; этот вопрос можно будет обсудить отдельно после того, как будет достигнуто согласие по основным вопросам [178] .

178

Об этом имеется запись в дневнике Хасселя. Следует отметить, что описание Хасселем «доклада Х» в том виде, в каком он был принесен лично Остером и Донаньи Беку домой и там ими зачитан, является наиболее достоверным из всего дошедшего до нас, поскольку запись в дневнике Хасселя на эту тему была сделана в тот же день.