Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944

Дойч Гарольд С.

Вскоре ветер вновь переменил направление. Пять дней спустя Типпельскирх, который имел разговор с Гальдером по поводу Гроскурта 10 января и почувствовал в ходе этого разговора, что Гальдер настроен по отношению к Гроскуту менее отрицательно, чем он предполагал, заявил последнему, что он исключительно ценит его пребывание на занимаемом посту и хотел бы, чтобы он остался.

Утром 13 января последовал ожидаемый вызов Гроскурта к Гальдеру. Встреча продолжалась около полутора часов; сначала Гальдер прочитал своему собеседнику длинную лекцию о сложившейся политической обстановке. «Очень благородно и искренне, иногда громко и взволнованно, иногда чуть не плача» – так охарактеризовал в своем дневнике Гроскурт начало монолога Гальдера. Далее он записал следующее:

«В целом все сводится к оправданию его пассивности. По его мнению, впереди ждет череда блестящих успехов. После этих успехов армия сможет отстоять свои права и укрепить свои позиции внутри страны. Но он ничего не говорит о том, что будет, если наступление провалится или захлебнется. Он не считает СС серьезной угрозой. Любой солдат с удовольствием немедленно открыл бы по ним огонь на поражение. –

Да, но почему бы этого не сделать до начала серьезных военных действий и обеспечить, таким образом, свой тыл. – Он считает, что для выступления нет серьезной опоры, поскольку войска по–прежнему верят в фюрера. Офицеры более старшего возраста всегда были более пессимистично настроены, как это было в 1914 году. – О плохой подготовке и плохом снабжении войск он не сказал ни слова! – Он выражал недовольство теми, кто думает о путче, в то время как сами не только не могут объединиться, но еще и воюют друг с другом. При этом большинство из них являются реакционерами и пытаются повернуть вспять колесо истории. Мирные инициативы и заверения со стороны Англии – чистый блеф; все они абсолютно несерьезны. Масонское окружение Шахта вызывает наибольшее количество вопросов. Он уговаривал Вицлебена сделать все, чтобы не обнаружить себя. Несколько раз он говорил о том, что мы, находясь в революционном запале, не можем реально смотреть на вещи и не подходим к ситуации на основе тех традиций, которые для нас священны. Затем последовал «добрый совет для моего же блага», чтобы я постарался понять, что моя поездка на Западный фронт была совершенно неуместна. Не следует обременять действующую армию дополнительными проблемами. – Как будто информация об этом рано или поздно все равно бы не просочилась! – Я должен заниматься своим делом с учетом всего вышесказанного. Мне не была предоставлена возможность ответить что–либо, да это и было бы совершенно бесполезно».

Эта беседа, если ее можно таковой назвать, мало что дала для прояснения обстановки. Напряжение и нервозность нарастали со всех сторон. 12 января, когда Канарис вернулся из поездки на восток, охваченный ужасом и находясь в шоке от того, что он там увидел, Гроскурт сделал ему замечание, что у него «мания ездить по командировкам». Вечером 13 января Гроскурт, еще не отошедший от впечатлений после разговора с Гальдером, поссорился со своим другом Фидлером.

18 января состоялась организованная Гроскуртом встреча между Канарисом и Гальдером [169] , о содержании которой адмирал подробно рассказал Гроскурту два дня спустя. Гальдер красноречиво жаловался на «пессимизм» Гроскурта, что представляло собой скрытую «оплеуху» самому Канарису, которого начальник штаба сухопутных сил постоянно обвинял в том же.

169

В дневнике Гроскурта имеется загадочная запись от 16 января 1940 года: «Обсуждение между Канарисом и Гальдером. Последний хотел бы, чтобы на командующего сухопутными силами было оказано воздействие, которое подтолкнуло бы его к более энергичной позиции». Очевидно, это связано с отдельно состоявшейся беседой с майором Брозиусом из командования люфтваффе, которую Гальдер и Канарис провели после того, как майор обратился к Гроскурту, предложив оппозиции свои услуги.

Услышав это, Гроскурт подумал о том, а не попросить ли ему в самом деле о переводе на другое место службы. За день до этого Гальдер громко сделал ему замечание за то, что он не предоставил необходимую информацию, хотя виноват в этом был непосредственный начальник Гроскурта Типпельскирх. Гроскурт уже не мог спокойно переносить оказываемое на него давление, тем более что в это время он был буквально завален работой: в тот период он работал ежедневно до часа ночи, подбирая для Браухича необходимую информацию для его встречи с Гиммлером, на которой должен был обсуждаться циркуляр СС.

Вечером 29 января Гроскурт подробно доложил Браухичу о собранной информации; запись в дневнике, сделанная по результатам этого доклада, буквально пылает возмущением и негодованием: «Можно лишь содрогнуться от подобного подхода. Дальше это терпеть невозможно. Полное отсутствие всякого достоинства! Как можно сносить такое унижение! Должны же быть какие–то границы! Как же они утомили своей путаницей и нерешительностью! Нужно быть двужильным, чтобы продолжать тянуть эту лямку».

Очевидно, кое–что из этих оценок дошло и до Браухича, который после этого стал более чем расположен к тому, чтобы перевести Гроскурта на другое место службы, тем более что он также был осведомлен о его поездке на Западный фронт, чем был крайне возмущен. Понимал это Гроскурт или нет, но, совершая по своей инициативе подобную поездку, он тем самым бросал обвинение ОКХ, и в первую очередь командующему сухопутными силами, за то, что руководство ОКХ не поставило перед Гитлером вопрос о массовых убийствах, совершаемых в Польше. Браухич был также уязвлен и проектом подготовленного Гроскуртом комментария на циркуляр СС; Браухич хотел иметь такой проект, на основании которого он мог бы прийти к какому–то соглашению с Гиммлером. В то время как Браухич искал точки соприкосновения с главарем СС, Гроскурт, наоборот, рельефно обнажил существующие разногласия. В проекте ответа Гиммлеру были, в частности, такие фразы: «Традиционные нормы неприкосновенности брака полностью остаются в силе»; «Он является преступником, который вторгается в брак и уничтожает его» [170] .

170

Эти выдержки взяты из составленного Гроскуртом проекта приказа командующего сухопутными силами.

Гиммлер, встретившийся с Браухичем 30

или 31 января 1940 года, не упустил возможности жестко осудить Гроскурта; Гиммлер был хорошо осведомлен о его поездке на Западный фронт и о том, что он, Гиммлер, стал его «главной мишенью» во время этой поездки. Навряд ли можно считать совпадением, что Гроскурт был освобожден от занимаемой должности всего лишь спустя два дня после встречи Гиммлера и Браухича.

Также следует иметь в виду, что с учетом того, что Браухич сам развелся и женился на другой женщине, язык проекта Гроскурта мог задеть его и показаться оскорбительным; этот факт Гроскурт, будучи охвачен возмущением и презрением к слабости командующего сухопутными силами, умышленно проигнорировал.

1 февраля 1940 года Гроскурт узнал от Типпельскирха, что Браухич потребовал освободить его от занимаемой должности, поскольку командующий сухопутными силами «утратил с ним контакт».

Гроскурту «милостиво» разрешили оставаться в списке офицеров Генерального штаба, а фактически его направляли командовать батальоном. Подобное назначение Гроскурт охарактеризовал как «бесстыдство и деградацию». Нет записей о том, что он зашел попрощаться с Гальдером, однако можно предположить, что перед тем, как покинуть ОКХ, формальности были соблюдены, и они все–таки попрощались. «Еще одна глава моей жизни завершена, – записал Гроскурт в дневнике 2 февраля 1940 года, – глава страшно тяжелая и полная самых тяжких впечатлений от тех постыдных и низких вещей, с которыми пришлось столкнуться». Его уход из ОКХ также означал окончание целой главы в истории германской оппозиции.

В качестве некоторого «исторического» утешения можно отметить, что благодаря тому, что Гроскурт покинул ОКХ, были сохранены его многочисленные записи и дневники, которые, не считая дневников Хасселя, безусловно, являются главным источником, содержащим подробную информацию об истории германской оппозиции, особенно о втором раунде ее борьбы. Перед тем как отбыть к месту нового назначения, Гроскурт передал все свои бумаги, которые ему удалось спасти от уничтожения 5 ноября 1939 года, когда большинство документов оппозиции, находившихся в Цоссене, были уничтожены, своей жене, которая специально для этого приехала в Берлин. Она увезла их в имение его двоюродного брата в Любеке, где они и хранились. После войны их обнаружили, и они оказались практически единственными уцелевшими документами из того огромного количества материалов, которые были подготовлены в те годы в Цоссене и на Тирпиц–Уфер. Перед тем как расстаться со своими бумагами, Гроскурт сделал прощальную запись, которая отразила обуревавшие его чувства перед отъездом на фронт.

«Что касается моего смещения, то многое продолжает проясняться. Вчера Канарис встречался с Гальдером и Типпельскирхом. К. очень четко изложил Гальдеру свое мнение и категорически отверг все упреки в адрес его человека со стороны сотрудников Генерального штаба, в частности 4–го оберквартирмейстера (Типпельскирха) и подполковника Лисса. Он высоко отозвался о Пикенброке, Остере и обо мне и подчеркнул, что исключительно важно и ценно иметь на службе безупречных и честных офицеров, которые готовы отстаивать свою точку зрения даже тогда, когда это чревато личными неприятностями и потерей занимаемой должности. Остер и я действовали только на основании его инструкций. Планы относительно действий в Берлине и т. п. были разработаны с участием Эцдорфа здесь, в Цоссене. В это момент Гальдер возмущенно заявил, что ничего об этом не знал, и свалил все на Штюльпнагеля. Сильный ход! А ведь в конце концов именно он убеждал меня срочно совершить убийство и подтвердил, что длительное время носит в кармане пистолет для того, чтобы застрелить Гитлера. Штюльпнагель вернул мне меморандум Бека с пометкой о том, что он и Гальдер с ним ознакомлены и полностью его поддерживают. Затем Гальдер предпринял нападки на Вицлебена – также в связи с моей поездкой на запад. После этого Гальдер и Типпельскирх заявили, что о происходящем сейчас на востоке вскоре забудут – в конце концов, там сейчас дела идут неплохо. Об уничтожающе правдивой информации майора Коссмана – этого непредвзятого, объективного наблюдателя, направленного самим же Гальдером, о категорическом требовании генерала Улекса немедленно вывести из Польши все полицейские подразделения и подразделения СС, о тех бесконечных сообщениях о том, что там творилось, о том, что в Диршау военного художника–ремесленника, служившего в составе одной из частей, просто вывели из казармы и расстреляли, – об этом ни слова! Все это, получается, ничего не значит! Это отвратительно и непостижимо. Я ни на йоту теперь не верю в порядочность Гальдера. Типпельскирх отрицал, что сказал мне о том, что я слишком сильно связан с ОКВ, а также о своем пессимизме. И сегодня он буквально рассыпается в дружеских заверениях и не осмеливается сказать в лицо ни единого слова против меня. Сильный, мужской характер, нечего сказать! Гальдер говорил Канарису, что он готов уйти в отставку в любую минуту, но он хотел бы обратить внимание на то, что за ним стоит объединенная многочисленная группа офицеров, по–прежнему настроенная, все как один, против Гитлера и Гиммлера. Неожиданно Гальдер заявил, что его доверенное лицо и старый школьный товарищ Этшейт (внимание!) является агентом и информатором СС; он не хочет больше иметь с ним ничего общего и просит, чтобы Канарис также прекратил с ним всякие контакты. А как сам Гальдер все это время продвигал и поддерживал его!

Вывод ясен: от этих людей ожидать нечего! Остается отметить, что генерал–полковник Кейтель собирается сообщить о моих действиях фюреру, чтобы использовать это против Генерального штаба. Хорошего компаньона они себе нашли!

Канарис вновь подтвердил свое твердое убеждение, что Браухич потребовал моего смещения из–за подготовленного мной проекта приказа в связи с циркуляром СС, поскольку он, должно быть, лично его задел и оскорбил. Говорил ли кто–нибудь на эту тему с Гальдером, я не знаю».