Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944
Шрифт:
В конце января 1940 года в абвер поступило сообщение, что Гитлер планирует «бросок на юг» через знаменитое ущелье Бельфор и что он вынашивает идею «заполучить» Швейцарию и таким образом прикрыть свой левый фланг. Мюллер, который в это время как раз находился в Берлине в перерыве между поездками в Рим, был срочно вызван Канарисом, который буквально задыхался от негодования. «Этот идиот теперь хочет влезть еще и к швейцарцам», – возмущенно выпалил адмирал. По чести Германии будет нанесен последний и роковой удар, сказал адмирал, если этот мировой негодяй номер один помимо вынашивания планов нарушить нейтралитет Бельгии, Голландии и Люксембурга еще нападет и на эту нейтральную страну, традиционно пользующуюся неизменным уважением всей Европы. В этом случае «в будущем никто не возьмет и куска хлеба из рук любого немца» [164] .
164
Как отмечает Зондреггер, в захваченных дневниках Канариса говорилось о том, что швейцарцы были предупреждены о грозящей опасности. Об этом Зондреггер сообщил в своем заявлении, которое никак не озаглавлено, датированном 20 октября 1947 года. О таких предупреждениях упоминает также и Абсхаген.
Канарис спросил, сможет ли Мюллер изыскать возможности предупредить швейцарцев о грозящей опасности и посоветовать им предпринять меры по повышению военной готовности, причем сделать это так, чтобы все это отчетливо видели, чтобы таким образом оказать сдерживающее влияние на Гитлера и заставить его отказаться от этой авантюры. Баварец предложил использовать для этого Гизевиуса, который имел назначение в Швейцарию и хорошо знал обстановку на месте. Однако это противоречило тем принципам, на основе которых Канарис осуществлял подобные операции. «Вы должны понять одну вещь, – сказал он Мюллеру. – Если вы хотите помочь своей стране, вы не должны это делать в самой стране. Если это сделает кто–то из моих людей в Швейцарии, об этом быстро станет известно. Поэтому Гизевиус не сможет справиться с этим столь же успешно, как вы». Мюллер ответил на это, что постарается сделать все, что в его силах, подчеркнув при этом, что он также постарается не сделать ничего, что могло бы скомпрометировать Ватикан.
Когда Мюллер в следующий раз приехал в Рим, он подумал, что поручение Канариса можно было бы выполнить через его швейцарского друга Пауля Крейга, военного священника швейцарской гвардии. Однако, только начав прощупывание Крейга на этот счет, Мюллер отказался от своих планов, поскольку у него возникло опасение, что Крейг «хочет знать слишком много» [165] .
Вернувшись в Берлин, Мюллер вновь посоветовал осуществить намеченное через Гизевиуса, однако его упросили попробовать решить проблему на этот раз через Италию. Канарис советовал срочно попытаться сделать это тем или иным образом с помощью Чиано; именно его предупреждения бельгийцам, сделанные в этом же месяце, стали известны немцам благодаря перехвату и расшифровке сообщений, направляемых бельгийским послом, а его открытая враждебность по отношению к Риббентропу только придала еще больше веса и ценности направляемым абвером донесениям из Италии.
165
Монсеньор Крейг вспоминал, что в то время он был очень взволнован и обеспокоен и разговаривал с Шёнхоффером о грозящей его стране опасности. Он считает вполне возможным, что все это стало следствием его беседы с Мюллером, однако не может вспомнить это точно. Об этом Крейг рассказал автору в беседе, состоявшейся 22 февраля 1967 года.
Мюллеру удалось передать нужное сообщение через итальянского министра иностранных дел при помощи человека, имени которого он так и не раскрыл. Чиано, судя по всему, передал предостережения в Берн, поскольку швейцарцы предприняли такие меры военного характера, которые позволили Канарису, допустив умышленное преувеличение, доложить Гитлеру, что в Швейцарии проведена «частичная мобилизация». Адмирал, знавший своего фюрера очень хорошо, затем выложил на стол целую стопку донесений о мерах боевой готовности в районе горного перевала Сент–Готард, «сдобрив» их интригующим замечанием, что они получены от «высокопоставленного и пользующегося большим авторитетом церковного иерарха». Речь, очевидно, шла об аббате Меттена, который часто бывал в Швейцарии по церковным делам и мог выполнять «побочные» поручения подобного рода и который не без усилий Канариса, намекнувшего Гитлеру об изучении неким церковным иерархом военных приготовлений в Швейцарии, получил «дополнительное свидетельство» о том, что тот является «тайным осведомителем» абвера.
Неизвестно, рассматривал ли Гитлер всерьез возможность «броска на юг» в январе 1940 года [166] , но доклад Канариса о том, что для полного установления контроля над Швейцарией потребуется от 5 до 8 месяцев, а не от 6 до 8 недель, как предполагали в некоторых кругах и структурах, сыграл свою «профилактическую» роль в том, что предложения о вторжении в эту небольшую альпийскую страну воспринимались бы крайне скептически.
Что касается самих швейцарцев, то у них существовали опасения относительно намерений Гитлера с самого начала войны и даже ранее. Все это время швейцарская разведка тщательно следила за перемещениями германских войск в верховьях Рейна.
166
Генерал Варлимонт не смог вспомнить серьезного рассмотрения вопроса о «броске на юг» в начале 1940 года, о чем он рассказал автору в ходе беседы, состоявшейся в августе 1960 года. Также об этом не упоминает и Якобсен в своем исследовании, посвященном плану «Гельб». Возможно, это было лишь «мимолетным увлечением» Гитлера, которое чувствительный Канарис, измученный чувством негодования от всей совокупности постоянно увеличивавшихся нацистских преступлений, воспринял слишком серьезно. А возможно, информация о планах вторжения в Швейцарию представляла собой лишь слухи; из–за усилившихся в то время мер секретности и безопасности «мельница слухов» работала на полную мощность. Также вполне вероятно, что Гитлер лично дал указание распространять подобные сведения в целях дезинформации противника. (Примеч. авт.)
Главная проблем для обеспокоенных швейцарцев заключалась в том, чтобы выявлять, действительно ли серьезны намерения Германии, представляющие угрозу для страны, или это откровенный блеф, направленный на то, чтобы ввести в заблуждение Францию. В южной части Германии постоянно шли передвижения войск; танковые дивизии очень часто осуществляли маневры и стремительные броски в самых различных направлениях. Французы были серьезно встревожены и время от времени официально предупреждали швейцарцев, что немецкое вторжение может состояться в любой момент. С особым беспокойством французы сообщили об этом после взрыва в «Бюргербраукеллере», который дал нацистской прессе повод высокопарно и напыщенно заявлять, что следы предполагаемых убийц и террористов обнаружены и что они ведут прямиком в Швейцарию. Некоторое время тон этих публикаций был настолько острым, что французское командование посчитало это прелюдией к нападению. Швейцарцы не знали, кого им больше опасаться – своих нацистских агрессоров или своих возможных избавителей, которые, судя по всему, хотели воспользоваться ситуацией и «сработать на упреждение», введя в Швейцарию свои войска до того, как это сделают немцы. В результате в Швейцарии была объявлена военная тревога, и это позволило более или менее спокойно дождаться нормализации обстановки, когда угроза для страны уменьшилась [167] .
167
Об этом рассказал автору подполковник Ганс–Рудольф Курц, руководитель отдела печати министерства обороны Швейцарии, в ходе беседы, состоявшейся 22 августа 1958 года. Полковник Курц сам изучал тот исторический период, в частности обстоятельства, связанные с угрозой безопасности страны и объявлением повышенной боевой готовности в Швейцарии в годы Второй мировой войны. Как он отмечает, швейцарская разведка была чрезвычайно встревожена германскими военными маневрами; для нее это было настоящим ударом. То же самое чувствовал и командующий швейцарской армией генерал Гвизан. И спустя годы Гвизан по–прежнему утверждал, что немцы развернули на юге Германии до 30 дивизий. Тщательное изучение вопроса швейцарскими исследователями, особенно полковником Курцем, неопровержимо доказало, что на самом деле в течение всего описываемого периода с немецкой стороны было развернуто не более пяти–шести полуукомлектованных резервных дивизий с пониженным уровнем боеготовности.
В начале 1940 года швейцарцы действительно получили одно или два предупреждения о грозящей опасности, но, как указывает Мюллер, они не имели оснований считать, что эти предупреждения были изначально направлены по инициативе Канариса. Однако им было хорошо известно то расположение, с которым маленький адмирал к ним относился, и при поступлении подобных сигналов об опасности уже были убеждены, что они направлены по его инициативе. Сигналы же, сделанные в январе 1940 года, не поступили в Швейцарию напрямую; они были направлены швейцарским военным атташе в Риме и Будапеште. Нет оснований считать, что в январе 1940 года было особо объявлено о состоянии военной тревоги, однако некоторые сделанные в то время шаги могут быть истолкованы как укрепление и повышение уровня боеготовности [168] .
168
Объявление о полной мобилизации, сделанное из–за переоценки опасности со стороны германских войск, сконцентрированных у швейцарских границ, было сделано 9 мая 1940 года.
Последняя поездка Гроскурта
Целая череда промедлений, несбывшихся ожиданий и разрушенных надежд в ноябре 1939 года создала у Гельмута Гроскурта ощущение, что ему теперь не остается ничего иного, как действовать в одиночку. Он не разделял настроений отказаться от бесперспективности дальнейшей борьбы, которые охватили генералов и которых какое–то время придерживался даже Остер. На подобных настроениях и основывалось мнение о том, что в сложившейся обстановке нет реальной основы для новой попытки переворота. Из дневниковых записей Гроскурта, относящихся к тому периоду, видно, насколько глубоко он был потрясен и возмущен постоянно поступающими новыми сообщениями о зверствах нацистов в Польше, а также преступной политикой убийств, которую проводил Гитлер, хотя и в меньших масштабах, на территории Чехословакии.
Совокупное воздействие всех этих сообщений привело к тому, что этот перенесший столь много разочарований и ударов, но не сдавшийся офицер находился в состоянии нервного напряжения, которое искало выхода в конкретных действиях. Он постоянно ездил в Берлин и встречался со своими друзьями на Тирпиц–Уфер и делал все от него зависящее, чтобы продолжить борьбу с силами зла, которую, по его глубокому убеждению, он должен был вести до конца. 6 декабря он говорил по телефону с Канарисом, 11–го – с Остером и Гейден–Ринчем. Надеясь создать единый фронт против упоминавшегося циркуляра СС, он встретился 14 декабря с генералом фон Вицендорфом из центральной дивизии люфтваффе, а также с капитаном фрегата Эрхардтом, работавшим в отделе кадров флота. Они заверили Гроскурта, что Геринг и Редер знают о циркуляре и крайне его не одобряют. Однако ничего не было сказано о том, собирается ли Геринг поговорить об этом лично с Гитлером, чтобы тот вмешался; что касается гросс–адмирала, то, как было сказано Гроскурту, от него не следовало ждать проявления какой–либо инициативы в этом вопросе.
Ничего не добившись в этих структурах, где, в общем–то, и надеяться на что–либо не было никаких оснований, Гроскурт решил предпринять последнюю попытку побудить к выступлению командиров разного уровня Западной группировки. Вооружившись первым из двух меморандумов Бласковица и целой кипой документов о зверствах нацистов в Польше, Гроскурт мог в большей степени, чем Канарис в ходе его аналогичной поездки в середине октября 1939 года, рассчитывать на то, чтобы как следует встряхнуть комсостав Западной группировки и вызвать в нем мятежный дух и готовность к решительным действиям.