Заговор
Шрифт:
Но подобные мысли я не собирался здесь и сейчас озвучивать. Молодой наследник витает в облаках и слишком упертый и самовлюбленный, чтобы позволить себе признать собственную неправоту. Тогда чего сокрушать воздух понапрасну?
— Ваше высочество, а могу ли я поделиться своим проектом? — спросил я, посчитав за благо сменить тему разговора.
— Нам же нужно чем-то развлекаться, если так вышло, что мы в компании друг друга? — ответил Александр Павлович.
И я выложил ему проект создания Государственного Совета, то есть части Конституции, которая в иной реальности
Я говорил, рассказывал сущность и Государственного Совета и некоторые особенности «моей конституции», а наследник все больше ширил глаза. Он явно не понимал, что происходит. Видимо, в его глазах я был охранителем монархии, той сумасбродной, коей может представляться правление Павла Петровича. И тут такое!
При этом, в моем проекте огромная роль монархии, собственно, она, власть императора сохраняется и фактически ничем не ограничивается. Только лишь увеличивается роль земств, да и то не в сфере политики, а, скорее относительно социальной и экономических сфер…
— Вы желаете войти ко мне в доверие? — с удивлением спросил Александр. — Его величество выгнал моего друга и учителя мсье Лагарпа, вы вознамерились взойти на его место?
— Ваше право, насколько кого приближать к себе, я лишь выразил свои мысли, ваше высочество, — отвечал я, понимая, что не особо у меня получается заинтересовать собой Александра.
Вероятно, кто-то против меня на «александровом поле» уже играет. Даже к гадалке не ходи — Пален тут своим носом водит.
— И не боитесь, что узнает об том император? Это же… нет, не республика, но некая форма ограничения монархии, — говорил Александр с лукавым прищуром.
Он думал напугать меня тем, что государь узнает о проекте Государственного Совета? Зря. Пусть здесь я сказал чуть больше, чем мог бы говорить императору, но сама суть проекта почти что не затрагивает устои Абсолютизма. Это лишь упорядочение системы управления. Или чуть большее, но это уже зависит от окончательной редакции Высочайшего Указа о создании Государственного Совета. Подобный орган можно разными полномочиями наделить.
— Вы удивили. И… несколько обескуражили. Я еще помню объяснения господина Палена о том, за что вы были заперты в Петропавловской крепости. И вот вы… Странно все это, — сказал Александр, и, словно подражая своему отцу, встал со стула, подошел к окну и стал смотреть на Неву.
Вдруг Александр резко повернулся в мою сторону.
— Не сообщайте более никому о том, что сейчас сказали. Его величество может осерчать. Я знаком с вашей реформой судебной системы и принял ее благосклонно, еще вот и это… Понимаю, что есть то, о чем мне говорить не стоит, но вы замечены мной, тайный советник обер-гофмаршал императорского двора Михаил Михайлович Сперанский, — сказал наследник и… ушел.
Он что? Не исполнил волю своего батюшки? Или просто горшок пошел искать? И такое возможно, все мы люди и ничто человеческое нам не чуждо.
— Михаил Михайлович, как же я рад, что вы живы. Вы получили мое послание? Ах, ну да, фельдъегерь отчитался о доставке, —
Ели бы кто-то посмотрел со стороны на ту сцену, которую устроил этот делец, то невольный свидетель мог подумать, что встретились два закадычных товарища, или даже друга. Но я-то знал, что, по сути, Пален — враг мой. И вот это обращение по имени-отчеству? Я своего разрешения на то не давал, мало того, сейчас мы с ним в табели о рангах близко, пусть и понятно, что он выше меня положением, или месторасположением к тушке императора.
— Его императорское высочество, милостиво разрешил мне занять вас. И я с радостью, поверьте! — Пален развел руками. — Увы, но долг все равно превыше всего, по сему, обязан спросить вас: что же вы думаете о случившемся? Кто это по вашему? У вас так много недоброжелателей?
«Кроме вас?» — хотелось мне уточнить, но сдержался.
А в целом, складывался не день, а сплошные испытания. Для меня, наверное, проще пережить еще одно покушение, если без потерь у моих людей конечно, но поменьше вот таких разговоров.
Был у меня один начальник, на заре становления моей карьеры в иной реальности, сам по себе он истеричка еще та, но и я не промах, держал удар. Так вот, любимым приемом у него было то, я называл «круг пресса». Сперва сам директор прессовал меня, как впрочем и иных сотрудников, но, когда руководитель уже оказывался эмоционально выжатым, натравлял своих замов, одного за одним, после, набравшись энергии, опять шел в бой, замыкая круг и начиная новый. И я, тогда бывшим относительно неопытным молодым специалистом, выдерживал все и оказывался в итоге правым.
Вот и сейчас ушел, якобы, начальник, а пришел второй переговорщик, Пален. А мне и тогда, с Александром, в напряжении пришлось быть, как и сейчас.
Петербургский генерал-губернатор напирал на то, что это какие-то вообще непонятные разбойники, что дело не политическое, он покусились на слабую охрану при очень дорогих конях и кареты. Да и ночь уже была…
Хотя намеки на то, что моя смерть больше всего выгодна французам, были. Я старался больше молчать, не соглашаться, но и не отвергать догадки Палена. Он пробовал меня растормошить, вывести на откровенность, но тщетно. Но очень важный вывод я почерпнул из разговора. Пален меня явно недооценивает, так как приводимые им аргументы в пользу идеи случайного нападения были, так сказать, не самыми умными.
А потом был Безбородко. Тут немного проще, но так же пришлось держать ухо востро. Канцлер предупреждал меня, что опрометчивые действия приведут к сложным последствиям. Видимо, Александр Андреевич что-то про меня понимает.
С самого утра и до позднего вечера я все разговаривал, и разговаривал. А после прибыл домой и опять же получил более двадцати писем с заверениями о том, что мне сопереживают, но, что несколько смягчало раздражение, были упоминания о книге. Граф Монте-Кристо расходился не быстро, а феноменально молниеносно. Бергман, несмотря на занятость поиском следов покушения, счел правильным сказать, что больше половины всех экземпляров «Графа» уже куплены.