Заговор
Шрифт:
— Ты планировал операцию? — задал я очередной вопрос, не получив ответа на предыдущий. — Не стоит молчать, Руслан.
— Я не Руслан, это вы меня так назвали, — сказал связанный парень и сплюнул кровью.
С ним уже поработали и, как сообщили, все нужное узнали. У каждого человека есть свой болевой порог, после которого рассказывается все. Часто бывает так, что человек от боли уже просто не способен мыслить, но лишь воспроизводить слова, бессвязно, не имея никаких психологических резервов на то, чтобы не говорить. Но передо мной уже человек, который все сказал, он приходит в себя и теперь злиться, что раскололся.
—
— Вы лишили меня всего… — начал свою исповедь Руслан.
«Ну, кое чего не лишил: навыки убивать у тебя остались, а так же некоторое воспитание, даже на „вы“ обращаешься, словно дворянин,» — подумал я, но не стал перебивать стрелка… бывшего стрелка.
Груша, именно она, нынче именуемая Агриппиной Федоровной Арташевской, была виною и того, что Руслана пришлось выгонять из легиона стрелков, и многих иных бед. Нужно еще будет разобраться с тем, как его выгнали. Судя по тому, что парень сказал, он просто сбежал, а по документам, чтобы замолчать инцидент, наверняка, оформили, что выгнали, с отправлением в Сибирь, в РАК. В таких случаях у нас не на свободу выпускают, а отправляют в Охотск, где расположена одна из главная квартир русско-американского общества.
Груша была одной из тех, кого я вытащил из петербургских трущоб, сиротой. Она забеременела от Руслана, когда ей было-то четырнадцать лет. А после девочка… ну не могу я к ней относится, как к женщине… стала проявлять себя в науках, особенно в математике, да и в юриспруденции, экономике и финансах. Я стал готовить эту девочку к большой работе, а ее младенец сын воспитывается в семье Арташевских — литовских шляхтичей, которые испытывали очень серьезную нужду в деньгах, как и в том, чтобы пройти унизительную проверку на сословность. Много в бывшей Речи Посполитой шляхты, вот и начинается, так называемый «разбор шляхты». Правда это делается не шатко ни валко, много нарушений, чем и воспользовались те, кому я доверил судьбу девочки.
Она, пусть и фиктивно, но вышла замуж за шляхтюка-дворянина. А Руслан? Ну так и не было у них с Грушей всесокрушающей любви, разошлись они. Агриппина же полностью ушла в учебу. У нее есть доступ к некоторым, не особо тайным моим делам. Может, это какая-то моя блажь, но я хочу взрастить пример женщины-коммерсанта. И частью моих дел уже скоро, так для пробы, должна заниматься Груша.
И где здесь место для некоего Руслана? Будь он хоть на десятую часть так талантлив, как Груша, я нашел бы применение парню. Но… не вышло.
— Карп, — обратился я к Камарину Карпу Мелентьевичу, который, конечно же был вызван сразу, как стало известно о стрелке Руслане. — Англичане? Точно? Сам Уитворт?
— Нет, ваше превосходительство, через подставных. Но это он, английский посол, как вы изволили как-то говорить, бенефицар, — сказал Карп.
— Заканчивайте здесь, — сказал я и поспешил на выход, чтобы не было дополнительных вопросов, чтобы не дергали мою многогрешную душу.
— Прямо заканчивать, ваше превосходительство? — успел переспросить Карп.
— Ты правильно все понял и знаешь, как тут нужно поступать, — процедил я сквозь зубы и все-таки вышел.
Молодой парень, заблудший, все это понятно. Но он сделал свой выбор и он умрет.
Я шел к любимой женщине, размышляя о том, имею ли я права вот так распоряжаться жизнями людей, жонглировать человеческими душами. Не вцепись я в Агриппину, может
Вот только раскисать и сомневаться нельзя. Я работаю со множеством жестких характеров и эти мужчины, часто воины, должны принимать правила. Так или иначе, но все узнают про то, что Руслан казнен, без подробностей, кроме тех, что он сбежал с обучения и предал.
— Что случилось? Как прошел день? Мне пришлось принять Гаврилу Романовича Державина, прибывал и самолично Александр Борисович Куракин, — Катя встречала меня разговорами и объятиями.
— Я виделся с князем Куракиным при дворе. Спасибо тебе родная, что выдерживаешь все это. Ну и за то, что не обиделась. Премьера в Каменном театре прошла без нас, — сказал я, улыбаясь.
— Да какая премьера? — сказала Катя, прижимаясь ко мне еще плотнее. — Мне и вовсе эта Шевалье не нравится. Она… как ты назвал ее? Гетера? Вот она и есть.
— А побудешь сегодня со мной гетерой? Таис Афинской, по прихоти которой Александр Македонский сжёг Персиполь? — лукаво улыбнулся я.
— И у тебя есть силы на игры? — удивилась Катя.
— С тобой? Всегда! — сказал я.
Катя улыбнулась, убежала в спальню, ее не было минут пять. И вот передо мной предстала… Таис Афинская, обернутая по типу туники шелковой простыней с постели.
— Александр Филиппович Македонский? Сперва вам следует смыть с себя проклятия, что собирались весь день при дворе. Я помогу вам с омовением, а после… — сказала моя Богом даденная гетера и стала быстро расстёгивать пуговицы на моей одежде.
Глава 8
Глава
Турин
1 ноября 1798 год (Интерлюдия)
— А хорошие здесь погоды, други мои! — восклицал Александр Васильевич Суворов. — И кости мои старческие ломит меньше, да и…
Фельдмаршал осекся. Он только что чуть не проговорился о своих болячках. В последнее время гениальный старик сильно мучается болями в животе. Не нужно знать подчиненным о том, что их славный командир столь болезненный. Правда, положа руку на сердце, следовало бы сказать, что боли несколько поутихли относительно того, как Суворов чувствовал себя в ссылке в Кобрине. Там, да, порой так скрутил, что слугам только и приходилось ссылаться на какие-то капризы старика, чтобы только не выдать его истинные причины не появляться на публике. Даже такой, кобринской, но публике.
Сейчас же он не только принимает некоторые лекарства, что прописал медик Зеневич, но и старается придерживаться строгой диеты. Так что был шанс еще прожить чуть больше.
— Ваше Высокопревосх…- Багратион резко встал и попытался начать свое возмущение, но стоило Суворову поднять руку, пусть и с улыбкой на устах, как Петр Иванович резко замолчал и сел обратно.
— Знаю, Петр, все знаю. Славу у тебя думаешь забрали? А я вот говорю о том, что только прибавили ее и тебе и всему русскому воинству. Это же не видано такое: только ты появился, так сразу все меняется. Были в Риме республиканцы, вдруг, — Александр Васильевич даже присел и развел руками, демонстрируя комичную позу. — И сдулись, все Россию любят, да монархов. Да как любят! Гляди в следующем году русские песни петь будут. Вы заметили, господа, что тут все любят петь?