Заговорщик
Шрифт:
– Ах, так! Какое же?
– Нолли останется здесь.
– Здесь?
– едва сдержавшись, чтобы не рассмеяться, спросила сержант.
– Здесь? Среди этого сброда? Да вы знаете, что от нее здесь останется через неделю?
– Я знаю наверняка, что на Хеинве от нее не останется ничего, - ответил я, чувствуя, что угадал ее мысли.
– Она слишком много знает о ваших методах.
– Это не имеет значения, - возразила Джонс.
– Вот уже два месяца, как она покинула Службу: ее уволили за разглашение.
Нолли стояла немного в стороне, переводя глаза с моего лица на лицо Джонс, и, похоже, не понимала, о чем идет речь. Но это было к лучшему, все вышеозначенное я говорил не для нее и даже не для Джонс, а для тех, кто по-прежнему стоял в устьях штреков и наблюдал за нами.
Я предполагал, что легко смогу на любом процессе оправдаться, поскольку не совершил ничего, за что мог бы быть передан в руки палача. Но в тот момент и это было не главным. Мне было очень нужно, чтобы Нолли осталась на Истер, ибо по глазам Джонс я понял, что моя любимая сыграла свою роль в спектакле, поставленном спецслужбой Хеинвы, и в ней более не нуждаются. Как раз сейчас от нее следовало избавиться, так как, имея некоторый вес в качестве бывшего сотрудника Службы и обладая информацией из первых рук, она могла рано или поздно оправдать меня и тем самым поставить органы правосудия Хеинвы в двусмысленное положение.
– Итак?
– Если она сама пожелает остаться, я не возражаю, - как-то слишком быстро согласилась Джонс.
– Постой, а ты?
– очнулась Нолли.
– Они же убьют тебя!
– Но не тебя, - возразил я.
– У нас знаешь, как говорят? «Двум смертям не бывать, а одной не миновать».
– Я посчитал ненужным до поры распространяться о своих планах относительно подачи апелляции.
– Черноватый юмор, - заметила Джонс.
В это время коротко рявкнула корабельная сирена. Погрузка-разгрузка закончилась, и челнок готовился к отлету.
– Эй вы, там!
– обратилась Джонс ко все еще стоящим в проходах шахтерам.
– Все слышали? Он уходит с нами. Добровольно!
Ответом ей было угрюмое молчание. Никто не проронил ни слова. Мне показалось, чтО теперь многие винили меня в рассекречивании поселка и считали мой отъезд на казнь актом высшей справедливости. Люди очень часто непостоянны в своих симпатиях и антипатиях. Особенно когда это задевает их собственные интересы. Готовность прощать ближнему вопреки ожиданиям проповедников самых разных религий так и не развилась, не стала основой человеческой натуры.
Вдруг в штреке, ведущем к дробильному цеху, началось движение, и на площадку выбежал мой сменщик Лонг Рома.
– Успел!
– констатировал он, останавливаясь возле нас.
– Мне сказали, что ты уезжаешь. А я думаю, как же ты без денег? Вот твоя доля прибыли.
– Он протянул мне «золотую» кредитную карту.
– Отдай ей, - кивнул я в сторону Нолли, - она остается здесь.
Он понимающе кивнул и скорчил такую рожу, что даже Нолли, готовая зарыдать от отчаяния, невольно улыбнулась.
– Пора, - сказала Джонс.
Я еще раз взглянул на Нолли, поймал хитрый взгляд Ромы, пробежал глазами по лицам своих недавних товарищей, вспоминая их имена. Мне показалось, что на прощание надо что-то сказать или сделать, но ничего путного не пришло в голову. Поэтому я просто повернулся и пошел к трапу.
– Спите вы там, что ли?
– раздался усиленный динамиками голос сверху.
Это пилот челнока напоминал нам таким образом, что следует поторопиться.
– Тридцать секунд до взлета!
Девушки окружили меня и, все еще оглядываясь на стоящих в устьях штреков шахтеров, повели в трюм корабля. Последней, поигрывая бластером, вошла Джонс. Едва она переступила порог, как тяжелая бронированная плита пришла в движение и надежно отделила нас от стоящих снаружи. Я бросил прощальный взгляд в сужающуюся щель, но не увидел ни Нолли, ни Ромы.
– К лифту, - скомандовала Джонс.
– Ах, да!
– Она повернулась ко мне.
– Разлука с твоей милашкой будет недолгой. На орбите нас ожидает крейсер. Как только мы с ним разминемся, он спустится сюда и заберет всех остальных. Так что вы очень скоро свидитесь, если, конечно, вам разрешат свидание.
Улыбка, появившаяся вслед за тем на ее лице, показалась мне самой мерзкой гримасой из всех, какие приходилось видеть. Гнев мой в одно мгновение вскипел, и я готов был разорвать сержанта пополам. Но ее люди были готовы к такому порыву. Едва я успел поднять руки, едва коснулся ее, как на запястьях щелкнули наручники, а сзади навалились так, что затрещали ребра. Джонс довольно рассмеялась - провокация удалась.
– Перестегните «браслеты» назад, - обратилась она к двум девушкам, держащим меня за руки.
– Так будет безопаснее. Да и спереди он нам может пригодиться.
– Щлюха позорная!
– вскричал я, сам удивляясь своей дерзости, ибо никогда не мог предположить, что смогу сказать такое хоть одной женщине, пусть даже самой гадкой. Но в тот раз я был несказанно доволен тем, как потемнели ее глаза. Однако ожидаемого ответного взрыва не последовало. Наоборот, спустя всего лишь мгновение на лицо сержанта вернулась увядшая было улыбка. Джонс наклонилась ко мне и доверительно прошептала:
– Не шуми, мальчик! Мои красотки гонялись за тобой два месяца и за это время очень истосковались по мужскому обществу. Смотри, не получилось бы, как с твоим приятелем!
– Что с ним получилось?
– не понял я.
– Уже забыл?
– глумливо усмехнулась она.
В этот момент корабль дрогнул и стал медленно подниматься. Взлет и посадка в подземной шахте требуют от пилота виртуозного мастерства. Но, как правило, самые лучшие асы были среди контрабандистов. Корабль плавно поднялся из шахты и начал набирать высоту.
Важно было не задеть ничего из наземных сооружений и не повредить обшивку. Такие операции осуществлялись почти всегда в ночное время, в полном мраке, и оставалось только удивляться, как до сих пор обходилось без аварий. Маршевые двигатели запускали за пределами ионосферы, поэтому на протяжении почти всего полета перегрузки не ощущались.