Закаспий
Шрифт:
– Подумайте, какая к дьяволу благодарность!
– возмутился Лесовский.
– Да меня же из-за вашего кяриза господин Юнкевич и его сиятельство граф Доррер со свету сживают. Я уже целый месяц сижу дома - со службы прогнали. «Какое, говорят, ты имел право вмешиваться не в свои дела? Кто позволил тебе оказывать помощь гапланцам?!» Пытался я убедить своего управляющего, что есть еще человеческая совесть, но только пуще разъярил его.
– Вот бери сибе, - Мамедяр положил на стол пачку ассигнаций.
– Мамедяру не жалко.
– Спасибо, дорогой, да только совестью своей я не торгую, - отказался Лесовский.
– Вся моя помощь заключалась лишь в
– Хов, Лесов-хан, ты разве умный?!
– удивился Бяшим.
– Деньги возьми, костюма, шапка, палта покупайт будешь.
– Не надо мне ничего, - вновь отказался инженер.
– Спасибо, что зашли и поблагодарили. А деньги возьмите назад - они еще вам пригодятся.
– Лесовский взял со стола пачку и сунул в руки Мамедяру.
Старшина обиженно покачал головой, посмотрел на Бяшима, и оба по-своему заговорили, чтобы инженер не понял.
– Лесов-хан, давай пойдем одна места!
– повели тельно сказал наконец Бяшим.
– Ты обижайт нас. Да вай одна места пойдем.
Лесовский подумал: «В ресторан, что ли, решили за тянуть? Но ведь сами-то они не пьют!» Хотел было опять отказаться, но любопытство взяло вверх.
Выйдя из «Северных номеров», они направились к Русскому базару, прошли мимо караван-сарая и, оказавшись на Базарной улице, остановились возле шапочной мастерской. Бяшим вошел один, затем вернулся и пригласил своих спутников.
В тесной мастерской пахло овчиной, стрекотали ножные машинки и лязгали ножницы. Хозяин мастерской Абрам Рабинович провел гостей в другую комнату, где у закройного стола стоял сухощавый, среднего роста, с черными усиками парень лет двадцати восьми.
– Яков, сними мерку с господина на каракулевую папаху. Из сура сошьешь, так попросили наши поставщики-туркмены.
– Хозяин сел за стол и стал заполнять квитанцию, а Яков, глядя то на Лесовского, то на Бяшима, которого он хорошо знал, довольно заговорил:
– Ну-ну, раз надо сшить, то сошьем. Только не понятно мне, Бяшим, почему не сам заказчик о себе беспокоится, а ты?
– Подарка делаю, - коротко пояснил Бяшим. Господин Лесов-хан нам одна хороши дела делал, мы тоже ему хороши дела... Правильно?
– Правильно, правильно, - неохотно согласился Лесовский. Видя, как недоуменно смотрит на него закройщик, пояснил: - Помог им на кяризе, вот они и затянули меня к вам. Хотели деньгами - я отказался, так они папаху на память решили подарить.
– Ну что ж, как говорится, услуга за услугу, - понятливо согласился Яков.
– Когда-нибудь придут времена, деньги вовсе потеряют вес. Будем строить свой труд исключительно на совести друг к другу.
– Где-то я уже читал подобное, - заметил Лесовский, подставляя голову под замызганную ленточку закройщика.
– Читали?
– удивился Яков.
– Я вычитал в статейке Полуяна.
– Вам не знакома такая личность?
– Да слышу о нем в который уже раз, но самого встречать не доводилось. Фельдшер один, знакомый мой, уж очень восторгался им. Все Полуян да Полуян - светлая голова. Маркса, мол, хорошо знает.
– А вы как смотрите на марксистов?
– Яков смело взглянул на клиента.
– Обыкновенно, как и все. Серьезно над их учением не задумывался, так что извините.
– Лесовский насупился и отвернулся.
– Ну что, друзья мои, пойдемте теперь пообедаем.
Яков улыбнулся, поняв, что напугал заказчика своим прямым вопросом. Сказал как можно мягче:
– Денька через два загляните на первую примерку.
– И проводил инженера внимательным и изучающим взглядом.
XI
Лесовский покинул "Северные номера" и поселился на квартире у старого скобелевского солдата в железнодорожной слободке, попросту именуемой Хитровкой.
Хозяин дома - Игнат Макаров, когда-то участвовал в штурме Геок-Тепе, затем работал на втором участке строительства Закаспийской железной дороги - от Кизыл-Арвата до Асхабада, под начальством генерала Анненкова. В начале восемьдесят шестого, когда строительные батальоны двинулись дальше, на Чарджуй, Игнат по возрасту - исполнилось ему тридцать пять,- ушел с работы, но домой в Россию не поехал, а взял ссуду и построил себе на Хитровке собственный дом в шесть комнат, со двором, сараями и свинарником. Осенью подался в родную Смоленскую губернию и вернулся с женой Машей, нынешней Марьей Ивановной. Родила ему Марья в первые семь лет замужества трех сыновей - Ваську, Ермолая и Павла. Теперь они все выросли, каждому - за двадцать. Парни с характером - не тронь, не задень. Старший, Василий, социал-революционер - в Управлении железной дороги служит. Средний и младший - в депо, оба слесари, и оба, оберегая свою рабочую честь и достоинство, ведут войну со старшим брательником, который хоть и служит на железной дороге, но воюет за крестьянскую общину.
В общем-то вся Хитровка - выходцы из русских деревень, - пропитана духом народничества. Оттого, что мужики сменили грабли и вилы на ломы и кувалды, духу в них мужицкого не убавилось. По вечерам на лавочках у дворов только и слышно о видах на урожай на Смоленщине, в Пензе, в Поволжье, в Саратовской губернии. Давно уже отшумело озорство «Народной воли» и «Черного передела», но тут свежи в мужицкой памяти убийства крупных помещиков, поджоги усадеб, потравы зерна и порубки леса. И особенно памятны совсем уже недавние «проказы» бывших народников, объединившихся в 1902 году и создавших партию социал-революционеров. Старый солдат Игнат Макаров, выходя вечерком на лавочку, чуть чего, сразу начинал загибать на руке пальцы и подсчитывать «убиенных». Уфимский губернатор Богданович - раз, Плеве - два, московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович - три, в Саратове - генерал Сахаров- четыре, в Могилеве - губернатор Клингенберг - пять, самарский губернатор - Блок - шесть...» Дядя Игнат загибал и загибал пальцы, а сидящие рядом с ним мужики дивились не столько «проказам» социал-революционеров, сколько феноменальной памяти старого вояки. «И как ты все это помнишь, Игнат?» А он помнил потому, что счет убийствам вел в своей тетрадке старший сын дяди Игната. И любимой фразой сына была: «Ваше величество, дайте конституцию, а то эсеры стрелять будут!»
Василий Макаров, по партийной кличке Макака (прозвали его так за злые гримасы, выражавшие суть подлой и жестокой души) предложил Лесовскому поселиться у него на квартире, когда играли они в бильярд в железнодорожном парке. Тут же эсеры Фунтиков, Герман, Гаудиц, еще несколько человек, узнав, что инженер изгнан из земства, пообещали ему подыскать «теплое» местечко, а на управляющего Юзефа Юнкевича «наложили черный глаз». Через день-другой, когда Лесовский зашел в Управление Среднеазиатской железной дороги, там его встретили уже знакомые ему служащие. Дело сладилось быстро - заполнил анкеты, вступил в профсоюз. Начальник отдела предложил оглядеться на месте, а через недельку - в путь-дорогу, на осмотр водосооружений на станциях и разъездах.