Закипела сталь
Шрифт:
Пырин выслушал Сердюка с удивительным спокойствием.
— Вы безразличие с себя сбросьте. Подумаешь, храбрец: смерти не боюсь, — попытался расшевелить его Андрей Васильевич. — В гестапо истязают.
— Знаю, — так же спокойно ответил Пырин. — От меня ни звука не добьются. — Он помолчал с минуту и добавил горестно: — Эх, Андрей Васильевич, не поднять из могилы ни девочек, ни Фаины Соломоновны!.. Меня только и держало на земле, что смогу отомстить за них.
В ночь на воскресенье Сердюк спал плохо, часто просыпался, вставал,
Уже светало, когда у Сердюка родилось решение — поджечь перед уходом мастерскую. Придет радист, увидит пепелище и все поймет.
Около одиннадцати часов, когда Сердюк был уже в мастерской, Пырин доложил, что пришел какой-то человек, назвал пароль и спросил Сердюка.
Поздоровавшись, вошедший лихорадочно сбросил полупальто, расстегнул пояс брюк, достал радиограмму. Она была коротка: «В ваш район заброшены агенты гестапо, окончившие спецшколу. Опознавательные знаки школы — на одном рукаве пиджака две пуговицы, на другом — одна. Примите меры к их ликвидации. Один из них снабжен партийным билетом на имя Захара Иваненко».
Сердюк спокойно перечитал радиограмму и тут же сжег ее.
— Большое спасибо за весточку с Большой земли, — поблагодарил он радиста. — Многое мы разгадали сами, радиограмма подтверждает наши догадки.
Радист снял ушанку, вытер пот с землисто-желтого, как у малярика, лица, нервно причесал густые, шапкой волосы. Под правым, слегка косящим глазом часто билась выпуклая синенькая жилка. Он присел на стул, закуривая сигарету, сказал:
— У меня для вас еще одна радиограмма есть. Но это личная.
— Личная? От кого? — поразился Сердюк. — Ну давай, давай.
— Я ее не записывал. Штаб поздравляет вас с рождением дочери. Семья здорова, живет в Новосибирске.
Широкая улыбка осветила лицо Сердюка, взгляд стал мягким — мыслями он был сейчас далеко в Сибири, у кроватки новорожденной — первой сестренки трех его сыновей.
— Эх, сразу видно, что холостяк! — добродушно укорил Сердюк. — Семейный прежде всего эту весть передал бы.
— Холостяк, — лукаво усмехнулся радист. — Курносый уже бегает…
— А у нас положение очень серьезное, — перешел к делу Сердюк. — Квартира эта выслежена и, очевидно, находится под наблюдением. Вам придется уйти отсюда дворами. И внимательно следите, чтобы кто-нибудь не увязался. Передатчик у вас на дому?
— Н-нет… — замялся радист. Вошел испуганный Пырин, шепнул:
— В мастерской Иваненко.
Услышав эту фамилию, радист рванулся со стула и непонимающе посмотрел на Сердюка. Сердюк тоже заметно растерялся — встреча с Иваненко была
— Впусти. — Сердюк вынул из кармана и положил на стол пистолет, прикрыл его полотенцем. — А вы сидите, — сказал он радисту.
Вошел Иваненко, поздоровался с Сердюком, протянул руку радисту. Тот нехотя подал ему свою.
— Что явился так рано? — поинтересовался Сердюк.
— Как тут усидишь дома, Андрей Васильевич…
— Можешь при нем говорить все. Это свой, — сказал Сердюк и посмотрел на радиста, уставившегося на рукава Иваненко. Взглянул на них и Сердюк. На левом рукаве пиджака отсутствовала одна пуговица.
— Слежки не было?
— Не заметил. А что?
— Да появились, говорят, в районе молодчики из Берлина, с Мекленбургштрассе, семьдесят пять.
На лице Иваненко не было заметно и тени смущения.
— Что это за Меклоштрассе?
— Да есть такая…
— Пока все остается без изменений? — осведомился Иваненко. — Вы заходите к нам, а ровно в десять…
— А что, Штаммер опасается, как бы срок не перенесли? — с издевкой проговорил Сердюк и протянул руку под полотенце.
Провокатор отступил на шаг и сунул руку в карман.
Сердюк выстрелил навскидку, не успев сбросить полотенца. Иваненко с пробитой головой рухнул на пол. Не выпуская оружия, Сердюк подошел к провокатору, достал из его кармана пистолет и пропуск для ночного хождения по городу. Больше ничего не оказалось.
В комнату заглянул Пырин и тотчас вернулся в мастерскую.
— Ловко вы его! — Радист перевел дыхание и посмотрел в окно — не слышал ли кто из прохожих выстрела?
На улице было пусто.
— Рамы двойные, выстрел слабый, — успокоил его Сердюк и спросил: — Стрелять умеете?
— Конечно.
— Тогда возьмите. — Сердюк подал ему пистолет. — Может, пригодится. Хотя лучше бы не пригодился.
Он нагнулся над Иваненко, рванул ворот рубашки.
— Смотрите, как тонко работают. Даже шрам сделали. Попробуй раскуси такого.
Мертвое тело засунули под кровать, опустили пониже одеяло.
Сердюк набросал текст радиограммы, в которой коротко сообщал о происшедшем и дважды повторил, что связная схвачена гестапо.
— Передайте немедленно. — Он протянул бумажку радисту. — Ночью вас уже могут арестовать, если выследят. Сегодня-завтра не схватят — значит, уцелеете.
Договорились о пароле. Сердюк установил явку и проводил радиста черным ходом.
Рассказав Пырину о сообщении из штаба, Сердюк велел ему покинуть мастерскую с наступлением темноты, а в десять прийти в каменоломню за городом. Оттуда они проберутся в подземное хозяйство.
— Значит, остальные филеры останутся в целости? — с укором спросил Пырин. — А приказ штаба?
— Не до жиру — быть бы живу, — с досадой отмахнулся Сердюк. Его самого мучила та же мысль, но он не видел возможности уничтожить провокаторов.