Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2)
Шрифт:
– Я не вру. Я глубоко уважаю твой интеллект, цельность, работоспособность. А всего более - твою отвагу. Если я понадоблюсь тебе, когда-либо, Божьи Глаза меня отыщут. Да и Монастыри обычно знают, где я. Пока живой, я приду на твой зов и помогу. Зная, что ты не злоупотребишь такой привилегией.
Тут я точно не врал. Она знала, какими катаклизмами может оборачиваться моя помощь, так что не призовет, пока альтернативы не окажутся еще хуже.
– Не знаю, что и сказать.
– Просто не жди, что я буду мил с тобой.
– Воображения не хватит.
–
– Знаю.
– Ты не сможешь их защитить. Я и тебе велел бы убираться из города, да напрасное дело. Так что пригибай треклятую голову пониже.
– Насколько низко?
– Пуртин Хлейлок стоял за Дымной Охотой. Как и Маркхем Тарканен. Не знаю, сколькие из хриллианцев на их стороне, но явно многие.
Она задумчиво кивнула.
– Похоже, не удивил.
– Мои источники предполагают, что вовлечены все Легендарные Лорды, а возможно, и Поборница.
– Она ни при чем.
– Почему ты так уверен?
Он посмотрел на нее. Просто посмотрел. Через миг она отвела глаза и вздохнула.
– Монастыри не выражают официального интереса к способам, коими Рыцари Хрила поддерживают порядок среди рабов и граждан.
– Трепаным Монастырям пора передумать. Дымная Охота - не тавматургия. Теургия. С самого начала.
Ее глаза сузились.
– Тогда...
– Чертовски верно. Тогда. Это не подавление мятежа, а треклятый поход против неверных.
– Невероятно.
– Так же, как наш с тобой разговор.
Она позволила глазам закрыться, подняла руку помассировать лоб.
– Я заметила, что ты упоминал о Правоведе в прошедшем времени.
– Ага. Можешь не спрашивать, это был я.
Она закашлялась. Попыталась что-то сказать, но лишь кашляла.
– Не торопись.
Она ответила: - Прости за навязчивость, но мне нужно подтверждение: ты только что сказал, что вмешался в священную войну, умертвив главу самого могущественного религиозного ордена в истории Дома?
– Вовсе не так, - сказал он, порядком ошеломленный.
– Это был честный бой. Более чем честный. Он был в полных латах и с оружием, и на высоте сил. Я был голый, скованный, едва очнулся от перелома черепа.
– И подловил его подлым приемом.
– Говори как хочешь, я буду утверждать своё.
– Это открытый акт войны...
– И даже не одной.
– Ты втянул Монастыри в открытую войну с Орденом!
– Ты уже упоминала.
– Ты хоть понимаешь, какая это катастрофа?!
– Расслабься. Думаешь, я начал бы войну без четкого ответа, как ее закончить?
– Ну разумеется, начал бы! Ты так делал уже три раза, и может, я еще чего-то не знаю?
О, точно, "всегда говори правду".
– Т'Пассе, серьезно. Будь проще. Никогда тебя не видел вот такой. Почти, эгм, истеричной.
– Истеричной? ИСТЕРИЧНОЙ?!
– Она наконец услышала себя и сбавила тон. Плечи опустились, автомат лег на бордюр.
– Да, - сказала она спокойно.
– Извиняюсь. Я, э, вложила... личную энергию в укрепление здешних позиций... открытая война была бы... невезением. Для меня. Лично.
– Лично? Ты что, типа, втюрилась в хриллианца?
Она лишь вздохнула.
Он выпучил глаза. Как хорошо, что успел сесть.
– Гм... это ведь была шутка, верно?
– Не для меня.
– Она снова вздохнула, изогнулась, тихо крикнув в двери "Пратта": - Кто-нибудь, скажите толстяку, что он мне нужен. Здесь.
Он нахмурился. Толстяк? Это опять сон, по фильму "Касабланка"?
Недоумение продлилось лишь секунду или две, а затем дверь извергла окровавленную сталь Тиркилда, рыцаря Аэдхарра; он шагал небрежной походкой докера, единственный мужчина на свете, способный беспечно покачивать плечами, когда из шлема валит пар.
– И вот он я, как всегда, моя старушка. Готов прыгать по малейшей прихоти твоей милости. Не разрубить ли мне на части вон то злокозненное привидение, или мне позволено будет занять пару досок рядом с ожившей грезой моего рая, надеясь стряхнуть пыль с края плаща госпожи?
– Ох, сладки мучения моего бога, владыки свинотрахов.
Тиркилд ухитрился выдать нечто похожее на поклон.
– А вам, господин Монастрёмный, всего наихренового.
Кулак мог лишь покачивать головой.
– Ты всё время пьян.
– Как честный человек, не стану отрицать. Но к завтраму буду трезв, а вы так и останетесь жопассасином.
– Если завтра наступит, - сурово сказала т'Пассе.
– Ах, должная отповедь. Смею ли сесть, дабы исцелить раны...
– Христос. Словно парочка подростков.
Он оглядел их, и снова, и в мозгу распахнулась какая-то ржавая дверца. Было такое чувство, что надо то ли зарыдать, то ли убить хоть кого.
– Вот как ты меня узнал. Ты не узнал меня, когда я тебе жопу отстреливал; но в Шпиле уже знал - и успел заучить дурацкую историю. Жаль, я не уделил внимания. А ты, - бросил он т'Пассе, - точно, ты меня ждала с самого приезда в Пуртинов Брод. Точно так. Сукин я сын. Хорошо, что не стал зарабатывать на жизнь гаданиями по дерьму.
– Человек более великодушный, нежели моя жалкая особа, мог бы сказать в вашу защиту, что день тот выдался чрезмерно переполненным событиями, превосходя любые силы дедукции.
– Полагаю, ты сумел услышать и нынешние истории обо мне?
– Среди многих ночных небылиц, о коих узнало ухо? Да.
– Так впустите меня внутрь?
Тиркилд пожал плечами, что прозвучало словно переключение передач.
– Ни один муж в здравом рассудке не поверит, будто Лорд Правовед Ордена Хрила мог быть повержен вашим жалким ассасвинством. Однако же я, получивший некоторое легкое знакомство с ошеломляющей паутиной лжи, сплетенной вашим бесчестным мерзомонашеским умом, я истинно заверяю, что не имею ни малейшего повода подозревать, будто Правовед сохранил всю привычную целость здравия. Кроме, простите меня, объемного зрения. И душевной тонкости, но тут уж...