Закон обратного отсчета
Шрифт:
Джен от души ему за это благодарен. Не дожидаясь конца видео, он звонит Рите. После сброшенного звонка набирает Аристократу, затем самому Падре, но оба вне зоны действия сети.
На экране молодой парнишка разглядывает оппонентов из своего убежища очень взрослыми глазами.
— Как тебя зовут? — спрашивает Падре.
— Ой, мое имя тебе ничего не скажет, его стерли с лица Земли. Как вы думаете, — говорит он, заведя руки за спину, раскачивается с пятки на носок, — что случится, если конструкторы явят себя миру?
— Война? — предполагает Падре. —
— Космоса черные дыры, — радостно подхватывает Отшельник. — Пятерка за цитату. Но ты не прав. Если конструкт станет общеизвестен, наука совершит массовый скачок. Сразу в экзосферу. Такой, что попытки нынешних энтузиастов допрыгнуть до орбиты станут не серьезнее прыжков на скакалочке. Да, я слежу за новостями, — он машет рукой на камеру, будто передает привет. — А кому это надо? Вот! Ты меня понимаешь. По глазам вижу, знаешь, о чем я. Уже повоевал с системой, да? Молодец. Ты мне нравишься. Тебя не убью. Шутка.
— Давай ближе к делу, — зло встревает Романов.
— А ты, как я посмотрю, бессмертный? — он хихикает, оглаживая рукой гладкий подбородок, будто густую бороду.
— Ты его друзьям навредил, — примирительно говорит Падре. — Ему сложно себя в руках держать.
— Ну извините, — пожимает плечами Отшельник. — На войне потери неизбежны.
— Кому ты объявил войну и зачем?
— Я лишь хочу, чтобы человечество развивалось! Чтобы научились мысли читать, по времени путешествовать, изобрели наконец-то бессмертие. Я один не справлюсь. Я же не могу все знать! Нужна синергия. А откуда ей взяться, если самый мощный навык блокируется и большинство конструкторов вообще не знают, на что способны?
— Так покажи свои способности. Устрой онлайн-шоу на весь мир, зачем людей-то убивать?
— Потому что если никто не умрет, это примут за фокус! Как думаешь, что заставит поверить в силу конструкта быстрее — если по всей земле сотни людей будут левитировать или если умрут?
— Ты такую демонстрацию планируешь? — спрашивает Падре. — Массовое убийство?
— Я вынужден, — Отшельник разводит руками. — По-хорошему мне не позволили, придется вот так. Поэтому прошу вас по-человечески, уймитесь. И пацана, — он тычет в грудь пальцем, — отпустите. Он новенький и глупый. В планы не посвящен.
Сев на стул, он машет рукой. Пошатнувшись, глядит на ладони, будто впервые видит, облизывает губы и дышит часто, борется с тошнотой. Знакомые Джену ощущения. Видео обрывается. Мимо с грохотом проносится грузовик, габариты светят в глаза.
— Думаешь, они пацана отпустили? — спрашивает Джа.
— Не знаю, — отвечает Джен, включая зажигание и снимаясь с ручника. — Сейчас доедем до кофе, подумаю.
— И что делать-то теперь?
На улице холодно, но пророк не собирается прятаться в машине. Сидит, дверь нараспашку, ноги снаружи, зажал бумажный стаканчик ладонями и коленями, сам трясется, хоть и куртка на плечи наброшена. Высасывает кофе через трубочку, из-за нависшей челки лица не видно.
Джену жарко. Дозвониться сумел только
— Черт его знает, — Джен подходит к торчащему из машины Джа. — Если поедем дальше, может, найдем его. Если успеем, а времени мало. Времени вообще нет, скорее всего. Если вернемся в Икстерск, может, удастся спасти кого-нибудь.
— Это каким образом?
— Когда он начнет шоу, он же не сможет одновременно подключиться ко всем подсаженным маячкам, значит, убивать будет с временным сдвигом. К кому-нибудь да успеем.
— Думаешь, он вернется в Икстерск? — спрашивает Джа.
— А почему нет? Ты мертв, ему никто не помешает. Зря что ли Елизавета старалась.
— Мда, отличный выбор, — Джа трясет стаканчик, сбивая остатки пены, высасывает последние капли.
— Легко быть героем, когда выбора нет, — замечает Джен.
— Выбор есть всегда.
— Когда один из вариантов противоречит инстинктам или совести, это — не выбор. Это хрень собачья.
Забрав у пророка опустевший стакан, Джен идет к мусорке. Еще восьми нет, а темень стоит непроглядная. От смены часовых поясов организм вообще сдурел, бросает в сон рано, зато к полуночи хоть снотворным закидывайся. На принятой дозе кофеина до города доехать бы. А там видно будет, что дальше делать. Выбрасывая стаканы в забитый доверху контейнер, Джен замечает, что скомкал их в один плотный комок.
***
На обратном маршруте решено срезать путь и заодно заскочить в города, которые огибали по федеральной трассе. После утреннего разговора с Олькой Джа мрачнее тучи.
— Да помиритесь вы, — пытается подбодрить Джен, — еще сто раз. И поругаетесь столько же.
— Нет, — Джа мотает головой, вертит смартфон в пальцах. За последние три часа от нее ни одного сообщения. — Она ж идейная. Не простит. Сначала дулась, что мы уехали приключений на жопу искать, теперь возвращаться нельзя, потому что мир в опасности. Как будто я нанимался быть последней надеждой человечества! И вообще, обычно женщины мужиков грызут, что им работа важнее семьи, а тут… все бросаешь, только чтобы рядом быть, когда пиздец накроет, а с тобой расстаются. Где, блин, логика?
— Логика-то есть, справедливости нету.
Джа глядит волком. За две недели пути он зарос и осунулся. Синяки под глазами прижились, оттеняют впалые щеки. Джен и сам в постоянном напряжении, как высоковольтный провод — только тронь, обуглит. Тело скучает по спортзалу сильнее обычного, будто скопившийся кортизол разъедает мышечные волокна.
— Садись за руль.
Джа ошарашенно глядит на друга. Припарковавшись на обочине, Джен выходит из машины, распахивает заднюю дверь и шарится в сумках. Выбрасывает на дорогу спортивные кроссовки, стянув с себя лонгслив, переодевается в футболку и спортивную куртку.