Залог мира. Далекий фронт
Шрифт:
С этими мыслями Грингель заснул.
Он проснулся, как всегда, рано, удивлённо посмотрел на Хорста, потом всё вспомнил и разбудил племянника. Пока они пили кофе, Г рингель приказывал:
— Ты сейчас зайдёшь в магистрат, всё там расскажешь и выяснишь, нужно ли тебе идти в комендатуру. Наверно, нужно. Но при всех обстоятельствах потом ты явишься ко мне на завод и спросишь директора Грингеля.
Хорст улыбнулся. Он почувствовал, с каким удовольствием дядя произносит эти слова.
— Хорошо, — ответил он, вставая.
Часа через три, возбуждённый всем виденным в Дорнау, Хорст появился в кабинете Грингеля. На лице юноши можно было прочесть восхищение. Это действительно была совершенно другая страна. Здесь даже люди казались веселее и приветливее. А самое главное: повсюду — в газете, на заборах, на домах — он видел объявления о найме рабочей силы.
Хорсту пришлось немного подождать. Он сидел в сторонке и смотрел, как работает Бертольд Грингель. Да, он совершенно не знал своего дядю. Это настоящий директор, ничего не скажешь, только вот рабочие обращаются с ним как-то чересчур запросто, а многие даже называют его на «ты». Однако все приказы выполняют беспрекословно и быстро, видно, приятельские отношения делу не мешают.
— Пойдём-ка, я тебя определю, — наконец, сказал Грингель, когда в кабинете никого не осталось.
И они пошли в цех.
В тот же день Хорст стал к станку. А когда запела, побежала из-под резца стальная стружка, он понял, что именно здесь его настоящая родина.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ
Альфред Ренике пришёл на шахту ещё затемно. Было воскресенье, и в проходной не оказалось ни души. Ренике на это и рассчитывал. Как можно меньше посторонних глаз! Что, если он не справится, что, если из его замыслов ничего не выйдет? Тогда он окажется в положении синицы, обещавшей зажечь море. Нет, лучше поменьше народу.
Скоро стали сходиться остальные, те, кто должен был работать сегодня вместе с ним. Пришли Гутхоф и Шуберт, пришёл штейгер Бринкман, потом появились рабочие, человек двадцать, не больше. Лица у всех были сосредоточенные, почти суровые.
Ренике уже переоделся. На голове у него поблёскивала лампочка. Всё было готово к спуску.
Товарищи смотрели на него с одобрением и надеждой, ещё нетвёрдо веря в свои возможности. Но труд для них уже перестал быть проклятием, а теперь становился и делом чести. И от того, как пройдёт первая проба, зависело многое.
— Глюкауф! — простился Ренике, становясь в клеть.
— Глюкауф, Альфред! — откликнулись товарищи.
Бринкман стал рядом с Ренике.
— Глюкауф!
Клеть стала опускаться. Стены быстро побежали вверх. Горизонт, где работал Ренике, залегал на тысячу метров ниже земной поверхности. Воздух заметно теплел, постепенно становилось жарко. Они опускались на такую глубину, где температура достигает 35 градусов. Тут было настоящее пекло.
Клеть мягко остановилась. Ренике и Бринкман вышли. К ним приблизились рабочие компрессорных установок. Тут тоже надо было всё проверить.
Потом Ренике отправился к себе в забой. Здесь когда-то вырубили мощный пласт угля, и до рабочего места можно было дойти, не сгибаясь.
Путь до забоя показался сегодня Ренике необычно коротким. Он шёл, то и дело поглядывая под ноги и проверяя исправность шланга, подававшего воздух для отбойного молотка. Это, собственно говоря, не его забота, но уж лучше быть спокойным за всё.
Придя на своё место, он по привычке отломил кусочек угля, похожий на тусклое, тёмное стёклышко, понюхал его и отбросил в сторону.
Пора начинать. Бринкман отметил размер забоя. Потом он подсчитает, сколько сегодня выработал Ренике.
Альфред взял молоток и пустил воздух. Молоток дробно затрясся у него в руках. Забой наполнился грохотом.
— Начинаю! — крикнул Ренике Бринкману и принялся подрубывать пласт.
Бринкман одобрительно кивнул головой и ушёл.
Теперь Ренике почувствовал себя уверенно. До сих пор что-то его стесняло, а сейчас он отдался целиком своему привычному труду.
В том, что он делал, не было ничего особенного. В Советском Союзе тысячи стахановцев уже давно рубили уголь куда продуктивнее. Но забойщик Ренике первым среди немецких шахтёров пришёл к мысли о необходимости повысить добычу.
Раньше, например, Ренике, чтобы напиться, почти каждые полчаса бегал к бачку чуть ли не за триста метров от своего рабочего места. Теперь он позаботился, чтобы воду поставили рядом, и таким образом не тратил времени на ходьбу. Подобных мелочей набралось немало. И указать на них мог только сам забойщик.
Ренике работал умело и ловко. Он ещё никогда в жизни не добывал столько угля. Рабочий у конвейера еле поспевал за ним. Неожиданно выяснилось, что нехватает вагонеток. Пришлось приостановить работу, и Ренике встревожился. Он побежал было к штейгеру Бринкману, но тут же всё наладилось, и Альфред опять взялся за молоток.
Неорганизованность на шахте давала себя знать. На других участках не могли сразу приноровиться к темпу, который задал сегодня Ренике. Кое-что тормозило работу, и всё это он мысленно про себя отмечал, чтобы в будущем устранить помехи.
К полудню в шахту спустились Гутхоф и Шуберт. Они поглядели, как работает Ренике, но ни о чём не спрашивали. Шахтёр был им за это благодарен: сейчас не хотелось тратить время на разговоры. Он чувствовал, что его охватывает истинное упоение. Он смотрел на уголь, как на своего противника. Время было союзником угля. Его тоже надо было победить.
И Ренике воевал. Он прощупывал толстый пласт, находил нужную точку и направлял туда свои удары, чтобы потом одним, почти незаметным движением отвалить боль-тую глыбу. Уголь звенел, искрились мелкие осколки, не умолкая, пел свою песню отбойный молоток.
«Вот она, музыка труда!» — подумал Альфред.
Смена пролетела быстро. Ренике казалось, что он только что опустился в шахту, но вот уже пришёл Бринкман и стал замерять выработку.
Альфред больше не волновался: дневная норма намного перекрыта, видно на глаз. Он аккуратно очищал забой, чтобы сменщик мог приступить к работе, не теряя времени «а подготовку.