Залог возможности существования
Шрифт:
Не было известно останется ли молодая женщина похожей на саму себя. Останется ли, хотя бы, эмоционально прежним человеком, той женщиной, матерью и женой, которую мужчина полюбил и любил по-прежнему. Ухода требовал еще и двух с половиной годовалый сынишка.
Работал демобилизованный из армии бывший летчик инженером на крупном заводе. Он еще и думать не думал о том, как один справится со всеми предстоящими заботами, когда первые несколько суток, не отходя, дежурил в больнице возле прооперированной, и в забытьи гак похожей на себя прежнюю, жены ("будто никакой операции и не было”). Да и не такой он человек, чтобы о себе думать, когда другой в таком состоянии, когда другому плохо.
С
О предстоящих своих заботах молодой мужчина не думал. Да ему и стыдно было бы о них думать. Он был целиком поглощен состраданием к жене и уходом за ней. Не думал он, и ему “нельзя” было бы об этом думать, что в свои тридцать четыре года надолго, и ему не было ведомо, что не навсегда, остался он без женского отношения к нему жены, фактически без женщины, потому, что найти женщину в другой он не умел и не хотел уметь. Случайные или просто тайные отношения с женщиной были не по нему. Для него они были бы непозволительны и, значит, не нужны. И о том, что любовь для него теперь может выразиться только в терпеливой заботе о больной, он тоже не думал.
Для человека, росшего среди людей, забота (потребность в заботе о другом) - это та нужда, то чувство, которое может “вобрать в себя” почти все его чувства, подчинить себе все потребности и все деятельности, без всякого для него ущерба.
Но есть случаи, когда это может произойти только в результате морально труднейшего осознанного выбора, иногда могущего показаться циничным. В результате думанья. Есть случаи, когда без думанья и осознания заботы как своей главной внутренней эгоистической необходимости, без мучительного думанья, такого собирания себя в единую цельность, объединенную одной потребностью в заботе, в одном чувстве, становящемся тогда высшей ценностью, без думанья, такого собирания себя в цельность, у руководящегося разумом, а не сердцем, не происходит.
Не происходит подчинения всего своего существа потребности в заботе о другом и при автоматическом или умозрительном решении и волевом приказе себе действовать “как должно”, то есть заботиться принужденно.
Рационалистический, так называемый “трезвый”, “практический” подход к себе и к делу игнорирует эгоистические, неосознаваемые тенденции. Они под влиянием обстоятельств, рефлекторно возникают и, оставаясь не подчиненными сознательному контролю, затрудняют поведение, выбранное рационалистически, проявляются либо эмоциональными и вегетативными дисфункциями, либо навязчивостями.
В больнице, у постели тяжело больного ночи длинные.
Поглощенный состраданием молодой мужчина ни о чем, что предстояло ему, не думал. Он был человеком действия и готов был “выполнять свой долг, не задумываясь”.
Как и многие, этот бывший военный не понимал, не знал, что “не задумываясь”, то есть безответственно выполнять что-либо, даже “свой долг” чрезвычайно опасно. И не только для дела. Делу тогда часто и непреднамеренно наносится вред. Опасно и для себя.
Человек, при всем его совершенстве, не способен быть автоматом. В этой роли он либо вредит делу, либо ломается сам. Распорядиться собой, как вещью, с собой не считаясь, не возможно, что-то получается не так.
Дисциплинированный, волевой, привыкший, не задумываясь, следовать приказу и долгу, не имеющий “такой привычки” “все усложнять” и “мудрствовать”, любящий ясность инженер о своем будущем не думал... А новые обстоятельства, требовали новых решений. Решения ему подменили хорошо известные и не им придуманные нравственные принципы. Что ему делать, было ясно само собой. То, что должно. А вот, что при этом будет им переживаться - такого вопроса для него не стояло.
Как-то так получилось, что за свою душу мы часто принимаем собственные мысли. А про то, что у нас в действительности есть отражающая наши обстоятельства, волевому приказу не подвластная и нам неведомая душа - мы не знаем. Не знаем мы, что хотим мы того или нет, мы переживаем все, что нас касается. Все что, в соответствии с нашим интуитивным, неосознанным прогнозированием, нам еще только предстоит. Мы не знаем, что неосознанно прогнозируемое будущее определяет наше переживание больше, чем прошлый и настоящий реальный момент. Что грудь, к которой мы так часто прикладываем руку, ища в ней свою душу, теснит наше незнаемое, но ощущаемое уже будущее.
Новые трудности требовали нового решения, новых действий. Побуждали их устранить либо изменив ситуацию, либо приспособившись к ней.
Переживай муж больной женщины предстоящие трудности осознанно, думай он, с любым “цинизмом” (мысли - не дела!) о самых невозможных для него выходах из сложившегося положения, мне бы не пришлось о нем рассказывать.
Он бы просто, отбросив по очереди самые неприемлемые, потом ненужные и так далее варианты, пришел бы к тому же, что велел ему его долг, только ничего в себе не боясь. Переболев отказ от иных возможностей, дожил бы свободно до своего собственного решения, которое оказалось бы своей ношей, “которая не тянет”, а не жертвой, которая давит постоянным грузом.
Думай он с заботой о самом себе, он то же самое сделал бы для себя, по любви, а не по требованию внешнего для него регулятора поведения - долга.
Долг у личности становится внутренним регулятором.
Но этот мужчина не думал ни о какой предстоящей ломке всего его жизненного уклада. Поэтому, когда в нейрохирургическом отделении, где некоторые парализованные больные просят смерти, кто-то рассказал, потрясший город слух о том, как муж убил и прокрутил в мясорубке свою больную жену, мой обычно внешне спокойный пациент неожиданно для себя пришел в ярость, набросился на рассказчика и едва “не размазал того по стенке”.
“Когда очухался, сам себя испугался!” Рассказ неожиданно вызвал чрезвычайное потрясение.
Нет, у него не возник навязчивый страх убить свою жену. В голове только мелькнуло яркое представление, что она мертва и что это сделал он. Представление исчезло сразу.
Он так разнервничался от рассказа, что его бросило в пот, в жар, в холод, затрясло, сердце сжалось, стучало, гулом отдаваясь в голове и во всем теле, закружилась голова, к горлу подкатил кисловато-металлический ком тошноты. Когда его вырвало - приступ прошел. Но он с тех пор маялся различного содержания страхами за жизнь, страхом сойти с ума, безотчетным страхом веревок, головокружениями, тошнотой, особенно в первой половине дня, страхом упасть, потеряв сознание. На стуле в терапевтической группе он сидел держась за него, чтобы не свалиться.
Внешние события жизни этого человека объективно требовали переболивания несчастья, приспособления к новым условиям, сознательного перебора различных возможностей изменения своих обстоятельств.
Перебор начался бы с последовательного отбрасывания самых ненужных ему вариантов. С обсуждения с самим собой кажущихся нужными, но неприемлемых, и так далее. До нахождения своего самого необходимого, единственного, все ненужное отбросившего и все нужное вобравшего решения.
Тогда первыми бы обсуждались рационалистические, не учитывающие того, что человек имеет душу, что у человека есть “бесполезные”, “невыгодные”, “нерациональные” нужды, привязанности.