Залог возможности существования
Шрифт:
Страх убить своих детей потряс. Не сходит ли она с ума. Дальше - страх острых предметов, веревок, оставаться одной и особенно наедине с каждым из сыновей...
В это время, как нарочно, узнала, услышала и вспомнила прежние истории о самоубийстве матери, убившей в психозе прежде своих детей. О смерти молодого сотрудника от инфаркта. Муж подруги два года медленно умирал от рака.
По поводу бессонницы, “сердечных приступов”, тоски, множества страхов, вытекавших из основных опасений сойти с ума, убить детей, умереть ("что будет с детьми!") она и обратилась в психдиспансер.
Никаких
Как и всегда в таких случаях, осознавались только сигнализируемые реакции: соматические вегетативные изменения функций ("сердце", "давление", "тошнота", нарушение сна, головокружение), эмоциональные проявления (страх, тоска, апатия), они уже ложно всячески объяснились. Ложные объяснения обусловливали неадекватное реагирование, способствующее развитию и фиксации симптоматики невроза.
Явления, вызывавшие эти реакции (сигналы) и сигнализируемые значения (сигнализируемые явления), которым соответствовали эти реакции, не осознавались. Потом выдумывались или создавались ложные сигнальные связи сигнализируемых состояний с объективно не относящимися к ним явлениями.
Это вторичное установление неадекватных действительности сигнальных связей означало расширение круга факторов, условно-рефлекторно провоцирующих симптоматику.
Действительные причины заболевания, теоретически легко выводимые из особенностей жизненного стиля женщины, практически выявлялись в процессе лечения.
Действительными причинами симптоматики невроза всегда является хроническая неудовлетворенность потребностей в сигналах возможности удовлетворения. Оставаясь нереализованными, они поддерживают нарастающую, все чаще возникающую, все дольше сохраняющуюся напряженность. Эта напряженность в конце концов осознается как непонятное состояние или как возникающее по случайному поводу ("грипп”) следствие этого повода ("гриппа”).
Действительной причиной невроза является неосознанная неудовлетворенность, вызывающая нереализуемую полезным поведенческим эффектом мотивационную активность, то есть создающая скрытую доминанту накапливающую энергию, прежде чем реализовать себя вегетативными проявлениями.
Действительной причиной невроза у этой женщины является и тот склад сознания, который не служит самореализации, а, подчиненный потребности в сохранении привычного стереотипа (высшая ценность), делает невозможным осознание новых тенденций и, значит, препятствует их осуществлению поведением.
Действительной причиной тогда оказывается и движущаяся, изменяющаяся, не укладывающаяся в схемы реальная жизнь, постоянно меняющая человека. Жизнь, требующая реализации себя нового, а для этого непрерывного специального познания своего изменения, включающего его в систему осознанных, реализуемых ценностей.
Лечиться этой женщине помогла ее же бескомпромиссная самоотверженная честность, действительная добрая озабоченность детьми, мужем, другими людьми. Помогло ее всегдашнее умение полностью подчинить себя задаче и безоговорочно выполнять принятые распоряжения.
Я вообще полагаю, что любое свойство человека может быть использовано, как достоинство.
Собственная честность проецируется и на других людей и оборачивается тогда доверчивостью.
Чрезвычайная доверчивость моей пациентки очень помогла нашему сотрудничеству.
В первый же день, после первого приема она записала в отчете, который я предложил ей вести:“Я не верю Вам, доктор!.. Ошибки бывают и в нашей работе, но расплата груды испорченного металла. Все-таки металла. А я же человек. За мной судьбы моих детей, мужа, многих близких. .
Всем им будет тяжело, если со мной что-нибудь случится... Но я сама пришла к Вам и буду делать все, что Вы скажете!"
Это “Я не верю Вам, доктор!” мог в таком контексте написать только по-детски честный человек. Я мог доверять ей и ставить перед ней самые серьезные задачи.
И она ни разу не отступила от своего слова. А ее “не верю” меня вполне устраивало, так как выражало страх, а не прятало его в типичную для всех пациентов, естественную, но при сокрытии мешающую настороженность. Ее “не верю” - создавало лучшие условия для деловой проверки и моих рекомендаций и ее возможностей.
Я и теперь глубоко благодарен этой женщине за то, как честно, последовательно и мужественно она лечилась.
Через несколько дней после начала лечения (отмены всех лекарств, поведения вопреки самочувствию, сосредоточения на пугающей проблематике и тоске) она начала просыпаться в четыре, потом три, потом два часа ночи, и с шестнадцатого дня лечения, уже не испытывая ни страхов, ни приступов, перестала спать совсем.
При этом она продолжала работать.
И вот тут-то ночами и утром начала настойчиво заявлять о себе тревога, смятение, прежде годами скрывающиеся за обсессивно- фобической и вегетативной симптоматикой.
В седьмую бессонную ночь она в три часа ночи вдруг в пятнадцать минут написала ей самой непонятные, тревожные стихи... Там были и принцы и Ассоль, и каждую весну нагоняющая грусть о чем-то несбывшемся черемуха... Написала и сразу уснула, как убитая, впервые без кошмаров и тревог.
Не спала она еще три ночи.
Все явственнее становилась тревога. Все понятнее страх перед “хаосом” жизни.
“Я чувствую себя, как на сквозняке... Словно вскочила на полном ходу в поезд, а он мчит. Все быстрее... И я не знаю куда лечу. Я какая-то новая, раздраженная, злая что-ли стала. Опять не известно почему плакала. Я знаю себя уравновешенным, спокойным человеком. А теперь будто действительно сошла с ума. Нет это - не прежний страх. Я просто не узнаю себя. В прежнем мире было куда проще.”