Залог возможности существования

Покрасс Михаил Львович

ПРИМЕР № 125. Я НЕ ВЕРЮ ВАМ, ДОКТОР... Женщина, воспитанная в семье военного вечно правой матерью и дисциплинированным, добросовестнейше и с любовью выполняющим свой служебный долг отцом, сложилась в энергичного, честного, выше всего ставящего свои обязанности человека.

Отец при том был человеком мягким и ранимым. С дочерью они очень дружили. Уволенный по выслуге лет в отставку он запил и... умер.

По словам женщины “не выдержав маминого характера, он сознательно шел к смерти”.

К матери женщина относится “как и положено относиться к матери -

с уважением за ее честность и принципиальность”.

Отец запил и умер, когда женщина была уже взрослой, и уважение к матери не мешает ее чувству к отцу. Не мешает ей оставаться добрым, отзывчивым к чужой боли человеком. Ни отца ни мать она, по ее словам, не осуждает: “Я им не судья”.

Сама она замуж вышла по “дружеской любви”. За человека, которому “полностью доверяет” и которого “глубоко уважает”. У них двое детей. Старшему сыну пятнадцать лет, младшему семь. Жила всегда в заботе о том, чтобы близким рядом с ней было хорошо.

С сотрудниками и в быту тоже всегда озабочена другими.

Свои трудности проживала внутри. Для себя оставила только стихи, которые писала втайне, и природу: лес, реку, наедине с которыми чувствовала себя особенно хорошо. “Сумела и детям привить любовь к природе”.

К старшим, учителям, руководителям на работе всегда относилась и относится с абсолютным уважением. Распоряжения и наставления выполняет беспрекословно.

В свои тридцать восемь лет она выглядит старушечьи успокоенной, размеренной, но послушной как ребенок.

Никогда, ни разу в жизни не усомнилась она в авторитете, в правиле. Не спросила себя: откуда взялись эти правила, чему они служат. Ни разу не догадалась, что авторитеты, чьи решения она, избавив себя от труда выбирать, слепо выполняет - обычные, живые люди. Только вынужденные и отважившиеся взять на себя ответственность, которую она и такие, как она, с себя на них переложили. Ответственность думать, решать, выбирать, рисковать, ошибаться и быть виноватыми. Ответственность жить творческую жизнь, осуществляя свою инициативу.

Со старшим пятнадцатилетним сыном она систематически ведет долгие “разговоры по душам”.

– Боремся я и улица. Побеждаем то она, то я. Я хочу, чтобы он сам понял, что правильно, а что нет. И все-таки мне чаще удается его убедить.

По ее словам, у нее везде все “очень хорошо”: семья “очень хорошая”, муж - “очень порядочный”, сотрудники и начальство “очень хорошие люди” и к ней относятся “очень хорошо”. Вот только у сына “трудный возраст”!

Это не истерическая поза. Она сама искренне заботлива и бескорыстно добра. И люди поворачиваются к ней доброй стороной. И другой их стороны она не видит. Тому, что ей бывает с ними трудно либо не придает значения, либо относит это на счет болезни.

Однобокое представление о мире и совершенное игнорирование своих эгоистических нужд, своей прихоти и своей инициативы делает ее незащищенной от множества ненужных неудовлетворяющих воздействий мира. Непритязательность не дает реализовать свою, хронически нарастающую (неосознаваемую) неудовлетворенность, которая не имеет явных трагических и легко понимаемых причин (у нее “все хорошо”, “все благополучно”), и складывается из непрерывных мелких неудовлетворенностей, трат, преобладающих над приобретениями.

Реальная ее жизнь все-таки не в стихах, не с природой, а с людьми, и правилами отгородиться от противоречивости этой жизни можно только до поры. Вот и оказывается, что у ее сына “трудный возраст”.

Ведь ей нечего ему ответить, кроме нерожденных ею заново, а значит неубедительных, возмущенных, оберегающих или ободряющих фраз. Нечего ответить, когда он вдруг спрашивает:

– А для чего все?! Для кого правила? Кому верить, если кругом ложь, взяточничество, бюрократизм, равнодушие, халтура?!. Чем твоя и отца “правильная” и честная трудовая жизнь ценнее самоубийства сжигающего себя наркомана?! На таких как вы едут и над вами же потешаются! И все идет прахом. Все мчится в бездну бездушия! Что мне остается, кроме как, украв мотоцикл, выехать против движения и мчаться пока не собьют!? Эту стенку все равно не пробить!

Нет у нее ответов на эти с подростковой бескомпромиссностью и истерической бессердечностью задаваемые вопросы. Подросток гордится их вызывающей смелостью, беспристрастностью и кажущейся ему объективностью. Он ведь еще ни во что не вложился. Пока он только получивший все даром критик. Нет у нее ответов на эти инфантильные, искренне надуманные, трафаретные вопросы, которые в определенном возрасте помогают нам убедить самих себя в своей непредвзятости и самоотверженной, самоотреченной честности. Не ставила она перед собой таких вопросов.

Мир для нее ясен, прост и решен до нее в усвоенных с детства правилах.

– Мал еще об этом думать! Не стыдно тебе так говорить о людях?!... На все ты сквозь черные очки смотришь! Откуда у тебя, в твоем возрасте этот пессимизм?!
– вот основное содержание ее всплесков в ответ сыну. “Этого нет потому, что не может быть!” - так ей проще, спокойнее. Не может она защитить сына от ловушки этих, требующих самоубийства вопросов.

И сын будет в одиночестве писать “логичные” самоотвергающие стихи о подвижничестве обрекшего себя на самосожжение наркомана.

Стихи эти она найдет уже выздоровев, тогда же и осознанно встревожится и впервые озадачится вопросом, на который отвечать ей самой, без шпаргалки.

А до этого, на протяжении пяти - шести лет она без видимых причин и, связывая это то ли с гриппом, то ли с частыми болезнями младшего, до этого она болела. Сначала колики, тяжесть, боль “в сердце”. Потом все учащающиеся приступы сердцебиений, нехватки воздуха с жутким страхом смерти от “инфаркта”. Множество диагнозов, больниц и всегда недолго помогающих и перестающих помогать пилюль. Изменения диагнозов, отмена их, разочарование в возможностях излечения. Ощущение бессилия врачей. Но она “очень верит в нашу медицину”. Предположение, что' заболевание “связано с нервами”. Придирчивое наблюдение за своими нервами, ощущениями в голове. “Гипертонический криз”. Нарушения сна. Тошнота, головокружение, тоска, равнодушие к работе, детям, мужу, чувство безнадежности. “Все поблекло. Все труднее себя заставлять выполнять свои обязанности”. Страх неизлечимого заболевания, рака, смерти. Мысли о бессмысленности ее существования, которые она сразу прогнала... о самоубийстве... О том, как дети без нее будут... О том, что тогда лучше б им и не мучиться... Отец у нее убил себя! Теперь она безнадежна. Потом дети... Поразил страх, как она могла о таком подумать!..