Замочная скважина: Наследие
Шрифт:
Это была вынужденная мера.
Тогда я, наконец-то, и узнала, что случилось с моим домом и трупами, которые мы там оставили.
Обрывки воспоминаний хранились в моей памяти, но в том своем состоянии я не могла их соединить воедино. К тому же, для цельной картины произошедшего – я многого не знала. Но папа рассказал мне, что на самом деле стало с телами когда-то любимых мною людей, зачем это было сделано и как теперь необходимо в связи с этим поступить нам самим.
Думаю, наш спешный отъезд из Штатов без планов на возвращение – стал
…В тот день, день Трагедии, я не помнила, что было после того, как папа зашел в мою комнату. Где я, скорчившись, сидела на полу и опиралась на спинку кровати. Он присел, обнял меня, а потом я помню уже только комнату в его пентхаусе.
Точнее, свою комнату.
Свою комнату в его пентхаусе.
Долгое (относительно моего времяисчисления, где каждая минута за год) время я даже не задавалась вопросом, что там произошло и что там теперь. Конечно, стоило задуматься, что что-то в тот день было, хотя бы потому, что я не могла сидеть в своей комнате там, а потом резко оказаться в другом конце города с пробелом в памятью.
Но тогда пробел в памяти был не самой большой моей проблемой. Однако, стал.
Вначале папа не грузил меня этим.
Когда я больше походила на овощ, у него была лишь одна задача – хоть как-то вытащить меня из этого болота, пока я не ушла туда с макушкой.
Однако, едва я стала отплевываться от трясины, которой успела хлебануть – как он обрушил на меня новое заявление:
– Мы уезжаем.
– Что? Куда?
В новый город?
Зачем? У него здесь прекрасный дом.
– Не знаю – отмахивается, но, заметив мое растерянное выражение лица, садится напротив на корточки и берет мою ладонь в свои – но нам надо срочно уезжать. В другую страну. Куда-нибудь подальше.
– Что?
В другую страну?
Зачем нам уезжать в другую страну?
– Когда?
– Не знаю – вновь поднимается – завтра.. может послезавтра. Как будут готовы документы.
– Какие документы?
– Поддельные.
Ничего не понимаю.
Я не успела разобраться с прошлым, как на меня уже падает не менее непонятное будущее.
–
– Ага.
– Папа! – вскакиваю – что значит послезавтра? Мы не можем так сорваться! Нам нужно похоронить маму и Нейта.
Он вздыхает. Какое-то время смотрит перед собой, играя языком по верхней губе. Видимо, над чем-то размышляет.
После чего заявляет:
– Не нужно.
– Почему? – я вновь, как парой дней назад, одергиваюсь, когда он пытается меня коснуться – я никуда не уеду, пока не похороню их!
– Да нечего уже хоронить – цедит он – они сгорели.
– Что? – мой рот вытягивается беспомощной буквой «о».
Неужели я еще и дом подожгла, да не помню об этом?
Я не только их убила, но еще и уничтожила последнее, что от них осталось?
Папа подхватывает меня, решив, что я падаю – хотя я всего лишь пошатнулась:
– Эй, солнышко, ты чего?
– Я их сожгла, да?
– Что? – изумляется – боже, нет.
– Почему я ничего не помню?
– Ты была в шоке. И ждала меня в машине.
– Что случилось?
Я боюсь, что он начнет молоть ерунды типо «пошли, присядем», или «не волнуйся, дыши» или еще что-то.
Но папа, как всегда, прямолинеен:
– Я поджог дом. Он сгорел почти дотла. От трупов остались одни кости. Пока их отправят на экспертизу в Вашингтон – мы успеем свалить. До того момента мы числимся погибшими. Сгоревшими там же. Пока это не опровергнут столичные ученые, у нас есть фора.
– Что?
Чувствую себя рыбкой Дори.
Вроде бы мне все объясняют, но я не перестаю пребывать в прострации.
Совершенно не понимаю, что вокруг происходит.
– Ты сжег дом? Зачем? Почему нас считают погибшими?
Если мы здесь.
Неужели не очевидно, что там на два тела меньше?
– Если бы «наших» тел не досчитались, то первым бы делом начались наши поиски.
– И что?
– Джи, милая, ты умная девочка, но сейчас невероятно тупишь – он натужно улыбается, хотя я вижу, насколько он напряжен.