Замогильные записки Пикквикского клуба
Шрифт:
— Сержантъ y себя въ кабинет, м-ръ Моллардъ? — спросилъ Перкеръ, предлагая свою табакерку къ услугамъ джентльменскаго носа.
— Да, въ кабинет, только онъ демонски занятъ, м-ръ Перкеръ, — отвчалъ конторщикъ. — Видите ли, какая тутъ пропасть бумагъ, a онъ еще не усплъ подписать ни одной, хотя за юридическія консультаціи мы уже давно получили деньги по всмъ этимъ пунктамъ.
Говоря это, м-ръ Моллардъ улыбнулся и запустилъ въ свой носъ огромную щепоть табака, какъ бы въ доказательство своихъ юридическихъ талантовъ.
— Вотъ это называется практикой! — сказалъ Перкеръ.
— Да, практика не совсмъ дурная, — сказалъ самодовольно конторщикъ, вынимая изъ своего кармана огромную серебряную табакерку, —
— И вы, разумется, излагаете на бумаг?
— Какъ же иначе? При этомъ, почтеннйшій, должно вамъ замтить, что м-ръ Сноббинъ пишетъ такимъ почеркомъ, котораго самъ чортъ не разберетъ, кром меня. Поэтому я долженъ всегда переписывать его мннія, a за переписку… вы понимаете? Ха, ха, ха!
— Какъ не понимать, почтеннйшій! — сказалъ м-ръ Перкеръ.
— Съ такимъ принципаломъ, смю сказать, вамъ не житье, a масляница. Ха, ха, ха!
При этомъ сержантскій конторщикъ засмялся опять, но засмялся втихомолку тмъ внутреннимъ, безмолвнымъ смхомъ, который весьма не нравился ученому мужу. Если сердце ваше надрывается отъ досады и тоски, вы вредите только самому себ; но какъ скоро вы сметесь про себя, втихомолку, такой смхъ не предвщаетъ ничего добраго вашимъ ближнимъ.
— Какъ наши дла съ вами, почтеннйшій? — спросилъ Перкеръ. — Вы за мной не считаете стариннаго должка?
— Нтъ, не считаю.
— Жаль, не то я, пожалуй, сію минуту изготовилъ бы для васъ векселекъ. Впрочемъ, и то сказать, при такой громад наличныхъ денегъ, какая вамъ нужда заботиться о старыхъ должникахъ? Вдь y васъ, почтеннйшій, денегъ-то куры не клюютъ. Ха, ха, ха!
Эта выходка, повидимому, пришлась какъ нельзя боле по вкусу длового человка, и онъ захохоталъ опять своимъ таинственно безмолвнымъ смхомъ.
— Однакожъ, знаете-ли что, почтеннйшій м-ръ Моллардъ, — сказалъ Перкеръ, вдругъ принимая степенный видъ и отводя въ сторону конторщика великаго юриста, — вы должны уговорить своего принципала, чтобъ онъ согласился теперь принять меня и моего кліента.
— Какъ! Неужели вы хотите видть его лично? — воскликнулъ Моллардъ.
— Почему же нтъ, сэръ? — подхватилъ м-ръ Пикквикъ, услышавшій начало этихъ совщаній.
— A потому, сэръ, что везд и во всемъ порядочный джентльменъ обязанъ сообразоваться съ заведеннымъ порядкомъ, — отвчалъ м-ръ Моллардъ. — Изложите свое дло на бумаг обстоятельно и подробно, и м-ръ Сноббинь въ свое время тоже дастъ вамъ на бумаг удовлетворительный отвтъ. Таковъ порядокъ юридической консультаціи. На личное свиданіе вы отнюдь не должны были разсчитывать, тмъ боле, что для м-ра Сноббина драгоцнна каждая минута.
М-ръ Перкеръ, между тмъ, бросилъ довольно строгій взглядъ на ученаго мужа и сказалъ многозначительнымъ тономъ:
— Я говорилъ вамъ, почтеннйшій, и теперь повторяю снова и разъ навсегда: всякій порядочный джентльменъ, ввряя свое дло адвокату, долженъ положиться на него во всемъ, или адвокатъ не отвчаетъ ни за что. Личное ваше вмшательство здсь неумстно и совершенно безполезно.
Не длая никакихъ возраженій, м-ръ Пикквикъ понурилъ голову и отправился въ противоположный уголъ.
Прерванное совщаніе вновь началось между дловыми людьми. Долго бесдовали они, нюхая табакъ и размахивая руками; м-ръ Пикквикъ уже не слышалъ больше ни одного слова, и сущность консультаціи осталось для него непроницаемою тайной. Моллардъ, повидимому, убжденный неотразимыми доказательствами опытнаго адвоката, согласился, наконецъ, испросить для него аудіенцію y своего принципала. Онъ пошелъ въ его кабинетъ и черезъ минуту, возвращаясь оттуда на ципочкахъ, возвстилъ Перкеру и м-ру Пикквику, что м-ръ Сноббинъ, принимая въ уваженіе обстоятельства дла, соглашается, въ вид исключенія, дать имъ аудіенцію на самое короткое время.
М-ръ сержантъ Сноббинъ былъ поистасканный джентльменъ лтъ сорока пяти или, можетъ быть, пятидесяти, съ желто-блднымъ лицомъ и впалыми щеками гемороидальнаго цвта. Его угрюмые и мутные глаза обличали въ немъ одного изъ тхъ неутомимыхъ тружениковъ, которые посвящаютъ свою жизнь головоломнымъ кабинетнымъ трудамъ, сухимъ, безжизненнымъ, убивающимъ душу. Лорнетъ, висвшій y него на черной широкой лент, служилъ для посторонняго наблюдателя несомнннымъ доказательствомъ, что м-ръ Сноббинъ былъ близорукъ. Волосы были y него чрезвычайно рдки и торчали клочками на его голов: это могло зависть, во-первыхъ, оттого, что почтенный юристъ не имлъ привычки заботиться о своей прическ, а, во-вторыхъ, оттого, что онъ цлую четверть вка носилъ судейскій парикъ, который теперь вислъ подл него на деревянномъ гвозд. Слды свжей пудры на воротник его фрака и дурно вымытый блый галстухъ, въ измятомъ и скомканномъ вид торчавшій на его ше, свидтельствовали, что м-ръ Сноббинъ, по возвращеніи изъ суда, еще не усплъ сдлать приличной перемны въ своемъ костюм. Остальныя статьи его туалета обличали также высшую степень небрежности и неряшества, свойственныхъ всмъ великимъ людямъ юридической профессіи. Дловыя книги съ ременными застежками, груды бумагъ разной величины и разныхъ цвтовъ, письма и куверты всевозможныхъ форматовъ были разбросаны по всему пространству огромнаго стола безъ всякаго покушенія на комфортъ и порядокъ. Кабинетная мебель страдала отъ чрезмрной ветхости англійской болзнью; дверцы книжныхъ шкафовъ подернулись плсенью и спокойно гнили на своихъ заржавлыхъ петляхъ; пыль на коврахъ подымалась облаками при каждомъ шаг; оконныя сторы покрылись желтизной отъ дряхлости и грязи, и вообще вс предметы въ кабинет длового человка свидтельствовали неоспоримымъ образомъ, что м-ръ сержантъ Сноббинъ, погруженный тломъ и душою въ свои головоломныя занятія, не обращалъ ни малйшаго вниманія на вншнія удобства жизни.
При вход кліентовъ онъ писалъ, и перо его скрипло немилосердно, быстро перебгая отъ одной строки къ другой. Когда Перкеръ поклонился и представилъ его вниманію своего кліента, м-ръ Сноббинъ осторожно воткнулъ въ чернильницу свое перо, пригласилъ гостей садиться и, погладивъ свою лвую ногу, сдлалъ знакъ, что они могутъ говорить.
— Имя моего кліента — Пикквикъ, — началъ Перкеръ, сдлавъ предварительно подобострастный поклонъ.
— Ну?
— Онъ отвтчикъ по длу вдовы Бардль.
— Ну?
— Вамъ, кажется, извстны отчасти подробности этого дла.
— Меня ангажировали защищать его на спеціальномъ суд присяжныхъ?
— Такъ точно.
— И деньги внесены въ мою контору?
— Вс сполна.
Сержантъ понюхалъ табаку и приготовился ожидать дальнйшихъ объясненій.
— Прежде, чмъ вы окончательно примете на себя оффиціальную обязанность нашего защитника, сэръ, — сказалъ Перкеръ, — м-ръ Пикквикъ желаетъ лично васъ удостоврить, что жалоба противъ него, съ нравственной точки зрнія, не иметъ ни малйшихъ основаній и онъ идетъ на судъ съ чистымъ сердцемъ и чистыми руками; въ противномъ случа, еслибъ на совсти его лежало какое-нибудь пятно, онъ бы прекратилъ этотъ процессъ въ самомъ начал, удовлетворивъ справедливымъ требованіямъ вдовы Бардль. Такъ-ли я излагаю ваши мысли, почтеннйшій? — заключилъ маленькій адвокатъ, обращаясь къ м-ру Пикквику.
— Совершенно такъ, — отвчалъ м-ръ Пикквикъ.
Вооружившись очками, сержантъ Сноббинъ осмотрлъ ученаго мужа съ ногъ до головы, при чемъ едва замтная улыбка проскользнула по его морщинистому лицу. Затмъ, обращаясь къ Перкеру, онъ проговорилъ:
— Запутанное дло?
Перкеръ пожалъ плечами.
— Вы намрены пригласить свидтелей?
— Нтъ.
Улыбка на лиц сержанта приняла боле опредленный смыслъ. Онъ энергически погладилъ свою ногу и потомъ, облокотившись на спинку креселъ, кашлянулъ два-три раза съ выраженіемъ очевиднаго сомннія.