Замогильные записки Пикквикского клуба
Шрифт:
Присяжные переглянулись съ видимымъ удовольствіемъ другъ на друга, и каждый изъ нихъ почувствовалъ въ эту минуту удивительную свтлость въ своемъ ум и необычайную проницательностъ въ своемъ мозгу.
"Вы уже слышали, милостивые государи, отъ моего ученаго друга, — продолжалъ сержантъ Бузфуцъ, зная очень хорошо, что присяжные физически не могли разслышать ни одного слова изъ устъ его ученаго друга:- вы уже слышали, милостивыя государи, отъ моего ученаго друга, что дло, въ настоящемъ случа, идетъ о нарушеніи общанія вступить въ законное супружество, при чемъ правая сторона требуетъ неустойки въ тысячу пятьсотъ фунтовъ стерлинговъ британской монеты. Но вы не могли слышать отъ моего ученаго друга, въ чемъ состоятъ факты и дальнйшія подробности этого дла. Эти то факты, милостивые государи, и эти-то дальнйшія подробности я и обязанъ, по долгу своего призванія, изложить передъ вами.
"Кліентка моя — вдова… да, милостивые государи, моя кліентка — вдова. Покойный м-ръ Бардль, служившій съ честью и славой своему отечеству при сбор таможенной пошлины и наслаждавшійся нсколько лтъ безмятежными удовольствіями
При этомъ патетическомъ описаніи кончины м-ра Бардля, которому незадолго до переселенія его въ лучшій міръ проломили голову мдной кружкой въ одной харчевн, голосъ ученаго сержанта задрожалъ, колебался, и онъ продолжалъ съ величайшимъ волненіемъ:
"Незадолго до своей смерти м-ръ Бардль напечатллъ свой образъ и совершеннйшее подобіе на этомъ невинномъ отрок, котораго вы видите, милостивые государи. Съ этимъ невиннымъ младенцемъ, единственнымъ залогомъ и наслдіемъ отъ покойнаго супруга, м-съ Бардль отступила отъ житейскихъ треволненій и удалилась въ тихую Гозуэлльскую улицу, чтобы безмятежно предаваться своей грусти. Здс-ьто милостивые государи, на одномъ изъ оконъ своею домика она прибила билетикъ съ простою надписью, начертанною ея собственной рукой: — "Отдаются комнаты внаймы съ мебелью и со всми удобствами для холостого джентльмена. О цн спросить хозяйку".
Здсь сержантъ Бузфуцъ пріостановился. Нкоторые изъ присяжныхъ сочли нужнымъ внести этотъ документъ въ свои книги.
— Отъ какого числа былъ этотъ билетикъ? — спросилъ одинъ изъ присяжныхъ.
— На этомъ билетик, милостивые государи, вовсе не было выставлено числа, — отвчалъ сержантъ Бузфуцъ, — но мн достоврно извстно, что онъ былъ прибитъ на одномъ изъ ея оконъ ровно за три года отъ настоящаго времени. Прошу господъ присяжныхъ вникнуть глубже въ истинный смыслъ этого документа. "Отдаются комнаты внаймы съ мебелью и со всми удобствами для холостого джентльмена!" Не видите-ли вы здсь, милостивые государи, явнаго предпочтенія, оказываемаго моею кліенткою мужскому полу передъ женскимъ? Неудивительно. Тогдашнее мнніе м-съ Бардль о мужчинахъ основывалось на продолжительномъ наблюденіи безцнныхъ качествъ ея покойнаго супруга. Страхъ, опасеніе, недоврчивость, тревожныя сомннія не имли ни малйшаго мста въ ея чистомъ и — увы! неопытномъ сердц. "М-ръ Бардль, говорила вдова, — м-ръ Бардль былъ честный человкъ; м-ръ Бардль никогда не нарушалъ честнаго слова, никогда не былъ обманщикомъ; м-ръ Бардль тоже въ свое время былъ холостымъ джентльменомъ, прежде чмъ женился на мн. Отъ холостого джентльмена только могу я ожидать покровительства, помощи, утшенія, душевной отрады. Одинъ только холостой джентльменъ можетъ мн напоминать, нкоторымъ образомъ, самого м-ра Бардля, когда онъ въ первый разъ плнилъ и очаровалъ мое юное и чистое сердце. И такъ — одному только холостому джентльмену я должна отдать внаймы свои меблированные покои." Дйствуя подъ вліяніемъ этого прекраснаго и трогательнаго побужденія, которое, безъ сомннія, служитъ наилучшимъ украшеніемъ нашей натуры, милостивые государи, печальная и одинокая вдова осушила свои слезы, омеблировала первый этажъ своего домика, прижала невинное дитя къ своему материнскому сердцу и прибила вышеозначенный билетикъ на одномъ изъ оконъ своей чистой и опрятной гостиной. Но долго-ли онъ тамъ оставался? Нтъ. Змй-соблазнитель стоялъ на страж, сти были разставлены, подкопы подведены, фитиль подожженъ — послдовалъ взрывъ, страшный, роковой взрывъ. Едва прошло три дня, — только три дня, милостивые государи, какъ гнусное двуногое существо со всми вншними признаками мужчины, а не чудовища, постучалось въ двери дома м-съ Бардль. Ему отворили: оно вошло, переговорило о цн, наняло квартиру, и на другой день вступило во владніе прекрасныхъ меблированныхъ комнатъ, снабженныхъ всми удобствами для холостого джентльмена. Это двуногое животное — Пикквикъ, милостивые государи, не кто другой, какъ Пикквикъ, жалкій отвтчикъ по длу моей кліентки".
Сержантъ Бузфуцъ пріостановился, чтобъ перевести духъ посл всхъ этихъ патетическихъ мстъ, произнесенныхъ съ такимъ горячимъ одушевленіемъ, что лицо оратора даже побагровло отъ натуги. Внезапная тишина пробудила господина вице-президента Стерлейха, покоившагося сладкимъ сномъ во все это время: немедленно онъ схватилъ перо и, не обмакнувъ его въ чернила, принялся энергически скрипть по бумаг, при чемъ физіономія его приняла самый глубокомысленный видъ, и присяжные уврились душевно, что м-ръ Стерлейхъ привыкъ размышлять съ закрытыми глазами. Сержантъ Бузфуцъ продолжалъ:
"Объ этомъ Пикквик я не намренъ долго распространяться, и вотъ по какимъ причинамъ: во-первыхъ, предметъ этотъ самъ по себ не представляетъ никакихъ привлекательныхъ сторонъ, и, во-вторыхъ, языкъ мой невольно отказывается отъ изображенія характера грязнаго, въ высшей степени возмутительнаго для человка съ благороднымъ сердцемъ и душою. Я убжденъ, милостивые государи, что каждый изъ васъ съ презрніемъ отвратитъ свои взоры отъ этой личности, унижающей достоинство человческой природы.»
Здсь м-ръ Пикквикъ, уже давно сидвшій какъ будто на иголкахъ, судорожно подпрыгнулъ на своей скамейк, и въ душ его мгновенно родилась мысль заушить безсовстнаго сержанта Бузфуца въ полномъ присутствіи британскихъ законовдовъ и многочисленной публики, собравшейся смотрть на его позоръ. Къ счастью, Перкеръ благовременно удержалъ своего необузданнаго кліента, и м-ръ Пикквикъ, снова усаживаясь на скамь, продолжалъ слушать ученаго джентльмена, исподволь бросая на него страшные взоры негодованія, разительно противорчившіе умилительнымъ взглядамъ м-съ Клоппинсъ и м-съ Сандерсъ.
— Я сказалъ, милостивые государи, что характеръ Пикквика грязенъ и въ высшей степени унизителенъ для достоинства человческой природы, — продолжалъ ораторъ, вперивъ свои глаза прямо въ лицо м-ра Пикквика и стараясь говорить, какъ можно громче, — и когда я сказалъ, что характеръ Пикквика грязенъ и въ высшей степени унизителенъ для достоинства человческой природы, — продолжалъ ораторъ, вперивъ свои глаза прямо въ лицо м~ра Пикквика и стараясь говорить какъ можно громче: — и когда я сказалъ, что характеръ Пикквика грязенъ, отвратителенъ и низокъ, я желалъ бы въ то же время, для общей пользы человчества, обратить свою рчь къ самому Пикквику, если только онъ въ суд,- меня извстили, что онъ дйствительно въ суд,- желалъ бы убдить его во имя чести, совсти и закона отказаться на будущее время однажды навсегда отъ этой гнусной системы постояннаго разврата, обращеннаго на погибель его ближнихъ, Легко станется, что и теперь этотъ человкъ, закоснлый въ безстыдств, внимаетъ съ безумнымъ негодованіемъ словамъ закона; но да будетъ ему извстно, милостивые государи, что законъ не смотритъ на безсильное выраженіе злобы, и обличительная его сила всегда будетъ распространена на всякаго закоренлаго и отъявленнаго нечестивца, будь его имя Пикквикъ или Ноксъ, или Стоксь, или Стайльсъ, или Браунь, или Томпсонъ, или Пиккуиксъ".
Это маленькое и совершенно импровизированное отступленіе отъ главной матеріи сдлано, конечно, съ тою благою цлью, чтобъ обратить глаза всхъ зрителей на м-ра Пикквика. Достигнувъ этой цли съ блистательнымъ успхомъ, сержантъ Бузфуцъ продолжалъ.
"Два года, милостивые государи, Пикквикъ жилъ постоянно въ дом м-съ Бардль, и во все это время м-съ Бардль ухаживала за нимъ съ рдкимъ самоотверженіемъ женщины, проникнутой безкорыстной любовью къ ближнимъ. Собственными руками она приготовляла ему кушанье, убирала его комнаты; собственными руками отдавала въ стирку его грязное блье, принимала его отъ прачки, провтривала, просушивала и, словомъ, употребляла вс свои старанія, чтобъ окружить комфортомъ и довольствомъ жизнь этого человка, котораго, въ простот своего сердца, она считала благороднымъ и честнымъ. Случалось, милостивые государи, Пикквикъ дарилъ сыну своей хозяйки по шести пенсовъ, по шиллингу, даже боле, и я могу доказать неопровержимыми свидтельствами, что нсколько разъ онъ гладилъ малютку по голов, разспрашивая при этомъ во что и съ какими дтьми онъ играетъ. Такъ, однажды предложилъ онъ вопросъ, сколько малютка выигралъ мраморныхъ шариковъ въ извстной игр, употребительной между дтьми нашего города, и потомъ, еще разъ погладивъ по головк съ особенною нжностью, — прошу васъ обратить особенное вниманіе на этотъ пунктъ, — Пикквикъ — спросилъ: "желалъ-ли бы ты имть другого отца, мой милый?" Этотъ фактъ, милостивые государи, слишкомъ ясенъ самъ по себ и не требуетъ, конечно, особенныхъ толкованій… Но за годъ передъ этимъ Пикквикъ вдругъ началъ отлучаться изъ своей квартиры чаще и чаще, притомъ на весьма длинные промежутки, какъ будто обнаруживая злостное намреніе прервать исподволь тсную связь съ моей кліенткой. Само собою разумется, что такой переворотъ въ его грубой натур произошелъ не вдругъ: съ одной стороны, онъ, видимо, боролся съ угрызеніями своей совсти, если только была y него совсть, съ другой, физическія и нравственныя совершенства моей кліентки одерживали покамстъ очевидный перевсъ надъ его грязными и порочными наклонностями. Какъ бы то ни было, только въ одно достопримчательное утро Пикквикъ, по возвращеніи изъ деревни, прямо и безъ всякихъ обиняковъ предложилъ ей свою руку, принявъ предварительно вс необходимыя мры, чтобъ не было никого изъ постороннихъ свидтелей при заключеніи этого торжественнаго контракта. Злодй, какъ видите, думалъ этимъ способомъ увернуться отъ прозорливыхъ очей правосудія и закона; но судьба распорядилась иначе: собственные его друзья, милостивые государи, сдлались свидтелями, разумется, невольными свидтелями этого поразительнаго факта. Въ ту минуту, какъ они вошли въ его комнату, Пикквикъ держалъ въ объятіяхъ свою невсту, ласкалъ ее, утшалъ, уговаривалъ, лелялъ!.."
Эта часть ученой рчи произвела видимое впечатлніе на всхъ слушателей и слушательницъ многочисленнаго собранія судебной палаты. Вынувъ изъ портфеля два небольшіе лоскута бумаги, сержантъ Бузфуцъ продолжалъ:
"Еще одно только слово, милостивые государи. Вотъ два документа, писанные рукою самого отвтчика, — два краткіе документа, но которые, къ счастію, краснорчиве огромныхъ томовъ. Это собственноручныя письма Пикквика къ вдов Бардль, обличающія самыя грязныя стороны въ характер этого человка. Тутъ вы не найдете пламенныхъ, открытыхъ, благородныхъ, краснорчивыхъ изліяній нжной страсти — совсмъ нтъ! Это не иное что, какъ коротенькія и, повидимому, сухія записки, такія, однакожъ, которыя въ настоящемъ случа говорятъ сами за себя краснорчиве самыхъ яркихъ и роскошныхъ выраженій, придуманныхъ фантазіею какого-нибудь поэта. Но видно съ перваго взгляда, что ихъ писала злонамренная и хитрая рука: здсь, какъ и везд, Пикквикъ поступалъ такимъ образомъ, чтобъ отстранить отъ себя всякое подозрніе, еслибъ, сверхъ чаянія, посланія его попались въ постороннія руки. Прочтемъ первую записку:
"Гаррэуэ. Двнадцать часовъ. — Любезная м-съ Бардль. — Котлетки и соусъ подъ картофелемъ. — Вашъ Пикквикъ."
"Что-жъ это значитъ, милостивые государи? Котлетки и соусъ подъ картофелемъ. В_a_ш_ъ Пикквикъ. Котлетки! Великій Боже! Соусъ подъ картофелемъ! О, небо!.. Кто не видитъ здсь этой короткости отношеній, которая могла быть подготовлена не иначе, какъ продолжительной дружбой? Вашъ Пикквикъ! Не ясно ли, что онъ какъ бы заране считалъ себя супругомъ этой женщины, ожидавшей отъ него покровительства и защиты? На другой записк не выставлено ни дня, ни часа, что уже само по себ наводитъ на подозрнія извстнаго рода. Вотъ она: