Замогильные записки Пикквикского клуба
Шрифт:
"Любезная м-съ Бардль, я не возвращусь домой до завтра. Медленный дилижансъ". И затмъ слдуетъ весьма замчательное выраженіе:
"Не безпокойтесь насчетъ жаровни съ углями".
" Э, Боже мой! Да кто же и когда безпокоится насчетъ жаровни съ углями? Вамъ, конечно, извстно, милостивые государи, что такою жаровнею заботливыя хозяйки нагрваютъ постели своихъ жильцовъ въ извстное время: кого же, спрашивается, можетъ обезпокоить нагртая постель? Не должно ли, напротивъ, вывести противоположное заключеніе, что нагрвальникъ есть самая комфортабельная мебель, придуманная для поддержанія здоровья и, слдовательно, для распространенія спокойствія въ домашнемъ быту? Вашей проницательности, милостивые государи, предоставляю угадать, о какомъ безпокойств идетъ здсь рчь. Если бы Пикквикъ не былъ увертливъ и лукавъ, онъ бы выразился, конечно, проще и ясне, потому что онъ дйствительно зналъ, какими страшными безпокойствіями
Сержантъ Бузфуцъ пріостановился на этомъ мст, чтобы видть впечатлніе, произведенное на присяжныхъ этими шуточками, которыя казались ему чрезвычайно остроумными. Никто, однакожъ, не улыбнулся, кром зеленщика, припомнившаго въ эту минуту, съ какою медленностью самъ онъ, на своей nелжк, развозилъ по домамъ различныя произведенія растительнаго царства.
— "Но довольно, милостивые государи, — продолжалъ м-ръ сержантъ Бузфуцъ. — Трудно смяться, когда сердце готово разорваться на части отъ напора болзненныхъ ощущеній, и невозможно шутить, какъ скоро наглость и безстыдство издваются надъ глубочайшими симпатіями нашей природы. Надежды моей кліентки разрушились однажды навсегда, и обычный ходъ ея занятій прерванъ безъ милосердія и пощады. Билетикъ прибитъ снова на окн перваго этажа, но нтъ боле жильца въ дом бдной вдовы. Холостые джентльмены снуютъ безпрестанно мимо оконъ и воротъ, но уже никто изъ нихъ не думалъ занять опустлую квартиру. Мракъ, пустота и молчаніе водворились въ гостепріимномъ домик на Гозуэлльской улиц, смолкъ и заглохъ веселый голосъ рзваго дитяти, и уже никто боле не принимаетъ радушнаго участія въ его играхъ. Бдный мальчикъ сидитъ, задумавшись, по цлымъ часамъ и уныло смотритъ на свою плачущую мать. Но Пикквикъ, милостивые государи, Пикквикъ, этотъ безжалостный разрушитель домашняго оазиса въ пустын Гозуэлльской улицы, Пикквикъ, возмутившій кладезь безмятежной тишины и спокойствія въ скромномъ семейномъ быту, Пикквикъ, выступившій сегодня передъ нами со своими безсовстными котлетами и нагрвальниками, — Пикквикъ, милостивые государи, еще дерзаетъ поднимать свою голову съ необузданною наглостью и безстыдно издвается надъ развалинами, произведенными его злодйской рукой. Взысканіе законныхъ проторей и убытковъ, милостивые государи, — вотъ единственное наказаніе, которому вы можете подвергнуть этого злодя, и вмст съ тмъ единственное вознагражденіе, ожидаемое моею кліенткой. Въ этомъ собственно и заключается покорнйшая просьба, съ которою м-съ Бардль обращается къ просвщеннымъ, великодушнымъ, благороднымъ, безпристрастнымъ и сострадательнымъ соотечественникамъ, способнымъ и готовымъ защищать силою закона страждущую невинность".
Заключивъ такимъ образомъ свою прекраснйшую рчь, м-ръ сержантъ Бузфуцъ слъ на скамью адвокатовъ, и въ ту же минуту вице-президентъ Стерлейхъ пробудился на свой кафедр.
— Позовите Елизавету Клоппинсъ, — сказалъ сержантъ Бузфуцъ, приподнимаясь на своемъ мст.
Первый ближайшій докладчикъ (usher) закричалъ: — Елизавету Топпинсъ; другой, стоявшій подальше, потребовалъ Елизавету Джокинсъ; третій бросился со всхъ нотъ искать Елизавету Моффинсъ.
Между тмъ, при общемъ содйствіи м-съ Бардль, м-съ Сандерсъ и господъ Додсона и Фогга, м-съ Клоппинсъ была возведена на верхнюю ступень свидтельской ложи, и въ ту же минуту сама м-съ Бардль утвердилась на нижней ступени, держа въ одной рук блый платочекъ, a въ другой — скляночку со спиртомъ, приготовленную для нея на всякій случай. М-съ Сандерсъ стояла съ зонтикомъ въ рукахъ, изъявляя совершеннйшую готовность развернуть его надъ головою неутшной вдовы.
— М-съ Клоппинсъ, — сказалъ сержантъ Бузфуцъ, — успокойтесь, сударыня.
И лишь только онъ произнесъ эти слова, м-съ Клоппинсъ залилась горючими слезами, обнаруживая притомъ разные возмутительные признаки истерическаго припадка.
— Помните-ли вы, милостивая государыня, — началъ сержантъ Бузфуцъ посл другихъ незначительныхъ вопросовъ, — помните-ли вы, что вы были въ коридор y м-съ Бардль въ іюл прошлаго года, въ одно замчательное утро, когда м-съ Бардль убирала комнаты своего жильца?
— Помню, милордъ и господа присяжные, очень помню.
— Гостиная м-ра Пикквика находилась въ первомъ этаж, если не ошибаюсь?
— Такъ точно, сэръ, въ первомъ этаж.
— Что-жъ вы длали въ коридор, сударыня? — спросилъ судья.
— Милордъ и господа присяжные, — сказала м-съ Клоппинсъ съ возрастающимъ волненіемъ, — я не стану обманывать васъ.
— И не должны, сударыня, — сказалъ вице-президентъ.
— М-съ Бардль не знала, что я y нея въ коридор,- продолжала м-съ Клоппинсъ, — Вотъ какъ это случилось, господа. Пошла я на рынокъ покупать для своихь ребятишекъ почекъ и баранины, которую они очень любятъ. Прохожу я мимо домика м-съ Бардль и вижу совсмъ неожиданно, что калитка y нея отворена. Отчего бы, думаю себ, такъ рано отворена калитка y м-съ Бардль? Подумала да и вошла во дворъ, а со двора въ коридоръ. Вошла, сэръ, и слышу, что въ передней комнат, гд квартировалъ м-ръ Пикквикъ, раздаются громкіе голоса. Я остановилась…
— Для того, конечно, чтобы подслушать, — перебилъ сержантъ Бузфуцъ.
— Прошу извинить, сэръ, — перебила м-съ Клоппинсъ величественнымъ тономъ, — я ненавижу подобныя продлки. Голоса были такъ громки, что, можно сказать, насильно пробивались въ мои уши.
— Стало быть, вы не подслушивали, но просто слышали?
— Слышала, сэръ, слышала.
— Очень хорошо. Различили-ли вы голосъ м-ра Пикквика?
— Различила, сэръ, различила.
— О чемъ же говорилъ м-ръ Пикквикъ?
Отвчая на этотъ вопросъ, м-съ Клоппинсъ разсказала съ мельчайшими подробностями уже извстную нашимъ читателямъ бесду м-ра Пикквика съ хозяйкой.
Присяжные задумались, и лица ихъ выразили самыя мрачныя подозрнія. Сержантъ Бузфуцъ улыбнулся и слъ. Мрачныя подозрнія увеличились еще больше, когда сержантъ Сноббинъ объявилъ, что онъ не намренъ подвергать эту свидтельницу вторичному допросу, потому что показаніе ея, по признанію самого м-ра Пикквика, въ сущности было справедливо.
Видя къ себ милостивое вниманіе вице-президента и присяжныхъ, м-съ Клоппинсъ ршилась воспользоваться благопріятнымъ случаемъ, что бы войти въ нкоторыя разсужденія о своихъ собственныхъ домашнихъ длахъ, и судьи немедленно услышали, что она, м-съ Клоппинсъ, иметъ честь быть матерью восьми прекрасныхъ дтей и что на этихъ дняхъ она, съ помощью Божіею, надется подарить своего супруга девятымъ младенцемъ. При этихъ интересныхъ подробностяхъ вице-президентъ вспылилъ и сдлалъ грозный жестъ, на основаніи котораго об интересныя дамы, м-съ Клоппинсъ и м-съ Сандерсъ, были учтиво выведены изъ присутствія безъ дальнйшихъ объясненій. М-ръ Джаксонъ проводилъ ихъ домой.
— Натаніель Винкель! — провозгласилъ м-ръ Скимпинъ.
— Здсь! — отозвался слабый и дрожащій голосъ.
И вслдъ затмъ м-ръ Винкель, отвсивъ вице-президенту учтивый поклонъ, поднялся на верхнюю ступень свидтельской ложи. Глаза его неподвижно устремились на м-ра Стерлейха.
— Не смотрите на меня, сэръ, — сказалъ вице-президентъ строгимъ тономъ, — вниманіе ваше должно быть обращено на господъ присяжныхъ.
М-ръ Винкель машинально повиновался, обративъ наудачу свои глаза въ ту сторону, гд должны были засдать присяжные. Онъ былъ такъ взволнованъ и разстроенъ, что не видлъ почти ничего передъ собою.
М-ръ Скимпинъ, весьма интересный юноша лтъ сорока двухъ или трехъ, приступилъ къ допросу съ самымъ искреннимъ желаніемъ сбить съ толку свидтеля, подозрваемаго въ пристрастіи къ противной сторон.
— Ну, сэръ, — сказалъ м-ръ Скимпинъ, — потрудитесь теперь объяснить милорду и присяжнымъ, какъ ваше имя и фамилія.
Предложивъ этотъ вопросъ, м-ръ Скимпинъ склонилъ свою голову на одинъ бокъ и насторожилъ ухо такимъ образомъ, чтобъ не проронить ни одного звука изъ ожидаемаго отвта, при чемъ глаза его, обращенные на присяжныхъ, говорили весьма выразительно и ясно, что онъ считаетъ этого свидтеля способнымъ ко всякому обману и что, по всей вроятности, онъ объявитъ теперь подложное имя.
— Винкель, — отвчалъ свидтель.
— Какъ ваше имя, сэръ? — гнвно спросилъ вице-президентъ.
— Натаніэль, сэръ.
— Даніэль, сэръ; Натаніэль, милордъ.
— Какъ же это? Натаніэль Даніэль, или Даніэль Натаніэль?
— Нтъ, милордъ, Натаніэль только.
— Зачмъ же вы сказали, сэръ, что ваше имя Даніэль? — спросилъ гнвный судья.
— Я не говорилъ, милордъ, — отвчалъ бдный Винкель.
— Вы сказали, — возразилъ судья, грозно нахмуривъ брови. — Откуда же Даніэль очутился въ моей книг, если вы не произнесли этого имени?