Замок братьев Сенарега
Шрифт:
Татары, взвыв, бросились на обоих в последнем, отчаянном натиске, но защитники крепостных ворот отбивали все наскоки налетчиков, уже уразумевших, что дело их проиграно на сей раз. Уже, со стороны двора, косил их рыцарь Конрад двуручным своим мечом. Уже замок озарился светом факелов, и люди с оружием выбежали на стены — отбивать оставшихся снаружи ворогов, если те полезут на приступ. И, видя, что выхода нет, оставшиеся в живых из пробравшихся в замок ногаи бросили оружие и повалились на колени, закрывая руками лица, готовые к смерти. Очнувшиеся ратники гарнизона, являя усердие, быстро связали пленников и встали над ними с саблями, ожидая приказа — рубить им головы или вести
Еще гремели на стенах пищальные выстрелы. Еще летели из — за них наудачу острые стрелы, пускаемые с досады отбитою ордой, а к браме, в рубашке и босиком, с распущенными волосами бежала прекрасная Мария, почуявшая, что с младшим, любимым братом — беда. Но Мазо, очнувшись, уже стоял на ногах, поддерживаемый Бердышем. Мария порывисто схватила русича за руку, Василь, однако, покачал головой и повернулся к Тудору.
— Ему спасибо, синьора, — сказал работник, — Кабы не он...
Мария метнулась к сотнику. И Тудор, еще не стряхнувший головокружение сечи, понял вдруг: не только ее, Марии, — его, Боура судьба решилась, возможно, в тот навеки незабываемый, осиянный радостью миг.
Бой окончательно утих, когда Бердыш первым вспомнил о собаках. Почему не залаяли, не подняли первыми тревогу? И тут заметили — собаки в замке лежат, откинув лапы, не подавая признаков жизни. Кто — то крикнул: «Опоили, отравили собак!» «Опоили, да не ядом, — усмехнулся наймит. — Глядите, дышат». Псы и вправду не были отравлены, вскоре начали просыпаться. Кто угостил первых чутких сторожей фортеццы сонной травой? Об этом теперь можно было только гадать.
4
Замок Леричи мал да крепок, с налета его не взять. Да и коварство замысла и хитрость вряд ли отныне помогут позарившемуся на него врагу. Дозоры на башнях и стенах после неудачного нападения ногайцев усилены, воины бдят день и ночь, а пуще над ними — комендант Конрад фон Вельхаген, оставивший, кажется, и помыслы о покое и сне. И вновь течет в этом каменном гнезде прежняя жизнь, вершатся дела в нем, уже начатые, упорно доводимые до желанного свершения. Ратники бдят, ясыри ждут выкупа, служанки да слуги хлопочут по хозяйству, псы яро роют землю, как им по весне положено от творца, петухи меж собою сражаются. Василь, забравшись к своим наковальням да горнам, учит любознательного фряжонка чинить стальные арбалеты. Стряпуха Аньола, не без ласки поглядывая в сторону двух главных героев дня, готовит обед. А в большом кабинете, принадлежащем братьям, начинается долгожданный совет. Только старшие Сенарега, до сих пор с нетерпением ждавшие этого часа, не очень — то, видно, сегодня рады, что он наконец настал. Старшие Сенарега чуть не проспали свой замок, себя и сестру, гостей, товары и полон. И если все не рухнуло в ордынские тартарары, заслуга — не их, старших сеньоров, не воинов даже, взятых ими на службу, а безвестного работника да еще пленника — молдаванина, такого же дикого, как этот скиф.
Добрый отец Руффино, впрочем, всем видом своим показывает, что не намерен вспоминать более их позор.
Мессер Пьетро приступил к докладу. Старший Сенарега обстоятельно рассказал о постройках, запасах, торгах, о сношениях с Ордой и Каффой, Литвою и Польшей. Потом заговорил о невольных гостях замка, первым — о рыцаре.
— Как ни странно, — сказал мессер Пьетро, — из Ордена — ни слова о выкупе.
Аббат безнадежно махнул рукой.
— Мы отдали за него много золота, — с неудовольствием заметил Амброджо. — Годовое жалование этого немца, чересчур, кстати, высокое, — генуэзец покосился на брата, — не возмещает двадцатой доли того, что мы отдали за него дикарям.
Аббат досадливо поднял руку.
— Довольно, синьор, довольно! Разве замку не нужен комендант? Вы имеете его, и задешево: неподкупного, храброго, рачительного.
— Этого белого петуха, — простите, святой отец, что говорю так о монахе, — этого немца тянет на север, в его леса!
— Возможно, — ответил отец Руффино. — Но он служит здешней даме. К тому же, — улыбнулся он своей доброй улыбкой, — немецкие не бегут из плена, такого я не слыхивал еще.
Следующим был Мастер; монах с каменным лицом выслушал рассказ о том, как попал сюда мессер Антонио, как оказался полезен как зодчий, чем занят сейчас. Потом настал черед Тудора. Аббат подробно вызнал время и обстоятельства его появления. Затем ему поведали и о турке.
О челяди, конечно, говорить с высоким гостем и не стоило. В кабинете воцарилось недолгое молчание.
— Высокородные синьоры, — аббат вынул из складок сутаны похожий на жезл кожаный футляр. — Я привез вам драгоценный дар. — Короткие и толстые пальцы, поросшие рыжей шерстью, ловко извлекли скатанный в трубку пергамен с малой печатью на алом шнурке. — В этой грамоте верный сын церкви и ваш сюзерен, его величество и высочество, король польский и великий князь литовский Казимир подтверждает ваши права на здешние владения.
Мессер Пьетро, с благоговением приняв грамоту, приложился к аббатовой руке.
— Но грамоты, конечно, мало, — продолжал отец Руффино, — надо еще умело вести свое дело и стойко его защищать. Скажу прямо, дети мои, в этом я вами доволен. — Монах поднял руку в благословляющем движении. — Вы хорошо начали дело, свое и общее наше, для истинной веры очень важное. Именно начали, ибо дело наше — в самом истоке своем. Начнем же с малого, с ваших гостей и вынужденных — иногда — соратников. — Сенареги, не ожидавшие уже напоминания о ночных событиях, чуть приметно поежились. — О тевтоне не беспокойтесь. Тевтон через меня получил уже приказ церкви — служить, покуда нужен здесь, вашим милостям, высокородные синьоры.
Пьетро склонил голову, благодаря.
— Об этом молдаванине. Сей муж беспокоит меня более, — продолжал монах. — Вы изволили, как рыцари, оставить ему оружие. Сегодня, правда, оно послужило всем нам. Но пленник привезен вскоре после моего отъезда из Монте—Кастро. Он прибыл при обстоятельствах, очень похожих на истинные, но мысль о том, что это лазутчик, все — таки не оставляет меня.
— Можно бросить его в яму, — сказал мессер Пьетро, ткнув пальцем в пол.
— Успеете, — улыбнуся отец Руффино. — И от меня, если потребуется, будет знак. Теперь, синьоры, о турке. Агарянин, не скрою, среди добрых гостей ваших вызывает у меня наибольшую тревогу. И вовсе не потому, что лазутчики осман шныряют уже по Молдавии, по Крыму и иным, более далеким землям. Лазутчиков осман легко узнать: это греки старого Константинополя, старающиеся хорошо начать службу своему новому базилею в чалме. Но ведомо ли вашим милостям, что в этот город, накануне его падения, сбежал от брата царевич Орхан?
Братья кивнули
— В мире известно уже, — продолжал аббат, — что турки так и не нашли султанова брата в покоренном Константинополе. Орхан бежал далее, неведомо куда. Вам, синьоры, разумеется, не надобно объяснять, как драгоценна особа этого мусульманского принца, какую великую службу мог бы сослужить Орхан всему христианству, попав в руки, я хотел сказать — вступив в союз с истинной церковью нашей, став гостем святейшего отца папы.
— И вы полагаете, отец мой... — подался вперед Амброджо.