Замок Эйвери
Шрифт:
– Скажите той женщине, чтобы она перестала плакать - я жив, и это главное.
Слышу голос, кажется, Минервы:
– Перестаньте плакать, Элиза - Северус пришёл в себя, сейчас его подлечит Поппи, а потом мы переведём Северуса в клинику Святого Мунго. Ну же, успокойтесь, дорогая. Время страхов миновало - все трое остались в живых, хотя больше всего пострадал Блейз, и физически, и морально.
Вот, что значит сила чувства. Блейз да мы все перебробовали различные зелья, каждая из нас неоднократно, но день за днём, приходили к Северусу, чтобы наложить на него Enervate, и ни у одной из нас
Почему же Вы не приходили раньше?
– Я б-боялся встретить здесь… cупруга профессора Снейпа.
У меня… с некоторого времени появилась ликантропофобия, как мне сказали на первой консультации в Святого Мунго у целителя душ мистера Уоррингтона, лучшего специалиста клиники в этой области.
Я чуть не дёрнулся (просто не было сил) от имени целителя, моего бывшего научного оппонента и, главное, целителя Гарри. Он ведь очень проницательный, этот Уоррингтон, и я осмеливаюсь задать своему спасителю вопрос:
– Профессор Забини, в разговоре с мистером Уоррингтоном Вы называли имена действующих лиц трагедии, случившейся с Вами?
– Отчего же нет? Мистер Уоррингтон сам попросил меня об этом, сказав, что эта информация станет профессиональной целительской тайной, профессор Снейп, - также официально, как и я, говорит Блейз.
– Вы путаете колдомедиков с маггловскими врачами - это у последних существует понятие врачебной тайны, врачи дают клятву имени великого волшебника - целителя Иппократиуса, который исцелял дарованной небесами и милостивыми богами Олимпа и магов, и магглов, не делая меж ними никакой разницы, когда они оказывались его пациентами. Разве вы профессор, а, к Мордреду, разве ты, Блейз, не знал об этом?
– Конечно, знал, Сев…
Глаза наших дам, очевидно, округляются так, что они на насколько мгновений даже перестают дышать - двое профессоров зовут друг друга на «ты» в присутствии, наверное, половины, а то и всего преподавательского состава, а один из них ещё и неимоверно сокращает имя второго - любящего колкости и соблюдение стуса-кво в любой ситуации, даже лёжа под больничным одеялом в одной пижаме и не могущего посмотреть на собеседника одним из своих «фирменных» взглядов.
– Я знал, но положился на слово колдомедика, да и что с того? Это же не Аврорат, куда вызывают на допрос.
– С пристрастием, - говорю я зло, - а с допроса уже не возвращаются, и хоронят в закрытом гробу, от щедрот своих «подаренном» Министерством.
– Северус, откуда столько язвительности и, да, попросту чёрной злобы?!
– восклицает Минерва.
– Вспомните историю с попыткой первого отравления Гарольда Поттера, ведь виновницей оказалась миссис Сьюзен Поттер, а что Авроры сделали с подозреваемой и только, миссис Гермионой Нотт-Грейнджер, Вашей любимицей, кстати? Вам всем напомнить?!
– Не надо, Северус, пожалуйста, - это Элиза Синистра.
За ней:
– О, нет!
– Помона Спраут.
– Профессор Снейп!
– предостерегающе, Минерва.
– Да уж, Северус, не к месту, - ворчит мадам Помфри…
… Кажется, все эти немолодые, в большинстве своём, некрасивые женщины играют в какую-то неведомую мне игру,
– А, ну-ка, дамы, дайте посмотреть, с чего бы это мой супруг вас так всполошил…
Мне становится жутко, но я уже не ощущаю присутствия Блейза поблизости.
– Почему бы тебе, Север, не посмотреть мне в глаза и не извиниться за те слова?
– Я не могу открыть глаз, Рем, а за «те» слова я хоть сражаться с тобой буду - мне не в чем себя винить. Ты хотел поступить, как последний маггл, а не как сильный духом волшебник.
– Откуда… ты… знаешь, что с моей душой?! Думаешь, мне легко сидеть за одним столом с этим потаскуном Забини: «О, бедный мальчик, как с Вами жестко обошлись, но ничего, время лечит, да и Поппи превзошла саму себя - никогда ещё она не зарубцовывала раны от Тёмных Искусств так чисто, а Ваше личико снова расцветает, когда вы улыбаетесь, улыбайтесь почаще, профессор Забини, и мы Вам поможем, чем умеем», - и прочая хренотень.
А на меня смотрят, как на изверга рода людского, недочеловека, животное, с которым насильно приходится сидеть рядом и принимать пищу, обязательно сделав вид, как я им отвратителен. Со мной даже здороваться перестали! А всё из-за твоей поганой книжки, Север, которая попалась мне на глаза, когда я был, как этот… бер-серк, яростен и безжалостен.
– О какой книге ты говоришь? Впрочем, позволь, я угадаю - старинный свод, написанный готическими буквами…
– Да, это, к Мордредовой матери за пятку, «Потаённости тёмных проклятий и како накладывати их». И буквы ещё эти долбаные, еле прочитал.
– Постой, но это же очень сложно - там написано на английском диалекте норманнского, то есть, старо-французского… о, горе! Я же сам практически выучил тебя старо-французскому, когда десять лет пел тебе баллады и рондо! Это я виноват, что ты понял написанное и наложил эти ужасные проклятья на ни в чём не повинного Блейза!
Как же ты не понял, человек-волк, что Блейз буквально дотащил меня на себе до Школы из поместья Эйвери, где мне стало плохо…
– Ещё бы, ведь ты и там ухитрился, побывав всего лишь раз, убить волшебника - моего хорошего знакомого Ареса Нобилуса Горта. За что?! Он ведь не из тех, кто оскорбляет словом или действием, он был очень умным, сильным, храбрым, и, хоть он не присоединился ни к одной из сторон в первой и второй Войнах, но в третьей, вспомни, у тебя же отличная зрительная память - он сражался на нашей стороне, он был моим братом по оружию…
– А ещё он был грязным насильником, растлившим, растоптавшим и морально, и физически, и, к тому же, державшим на положении, хуже домового эльфа, Блейза Забини, девятнадцатилетнего мужчину, доверившего твоему боевому товарищу свою честь и тело, душу и сердце.
– Тебе рассказал это Забини, и ты поверил?!
– Да! Он показал это мне глазами, и я вторгся в его разум, разве поверил бы я на слово?!
– при этом глаза мои раскрываются сами, без усилий, словно и не было никакой «ватной» прослойки на них, а всё, вся эта ватная подушка тотчас исчезает, и я смотрю прямо в глаза Рему.