Замок Эйвери
Шрифт:
В конце концов, мне надоедает этот бесполезный разговор, я укрываюсь поплотнее потому, что меня знобит, и отворачиваюсь к стене. Бедный Блейз!У меня вся промежность горит огнём, а на ногах образовались заскорузлые, стягивающие кожу, подтёки. Больше всего мне хочется в душ, а затем в подземелья - в лабораторию, чтобы подлечить себя.
– Мне необходимо в душ, леди, спасибо за вмешательство, вот только жаль, что желанная помощь подоспела слишком поздно, - откровенно заявляю я, а что, ведь это правда, - займитесь пока укрощением зверя.
– Да застегни шоссы, дурень, - говорю Ремусу, - здесь же дамы.
Леди,
– Мы ни в коем случае не виним Вас, дорогой Северус, это - не бестактность, это - боль, которую Вы сейчас, уверена, чувствуете, - поспешно, чтобы загладить возникший конфуз, говорит леди Элиза Синистра, любящая меня, несмотря на большую разницу в возрасте и мои предпочтения, как мужчину, поэта и певца, интересующегося наукой всей её жизни - Астрономией.
– Что ж, Элиза, ты заслужила танец со мой на Хэллоуинском балу. И наш танец будет первым.
Ремус словно цепенеет при виде нескольких палочек, обращённых на него, и не шевелится.
– Прекрасные дамы, я быстро сполоснусь и оденусь, прошу вас - подождите меня в гостиной.
Я встаю, завёрнутый в плед, и прохожу в спальню мимо леди Спраут.
– О, Северус, у Вас губа прокушена, Ваше лицо в крови.
– Спасибо, что подсказали, леди Помона, а то я как-то позабыл об этом пустяке за нашими умными разговорами, - поворачиваясь к Минни, зло говорю я.
Она молчит, умолкает и Помона.
… Я забираюсь под тёплые струи, тщательно обмываю ноги, кричу:
– Линки!
Глава 9.
– Линки счастлив приветствовать доброго Хозяина! Второй Хозяин бьёт Линки, хотя Линки делает всё, как обычно, Линки обидно… - эльф уже хлюпает носом, когда я говорю:
– Стоп! Никакого плача я не потерплю, но я становлюсь снова твоим единственным Хозяином, второго Хозяина у тебя больше нет!
– Линки так благодарен единственному Хозяину, что у Линки нет слов, чтобы…
– Хватит, мерзкий обжора и бездельник, принеси мне бельё и одежду, да смотри, быстрее, негодная тварь!
Линки, осыпанный комплиментами и освобождённый от злого Хозяина, расплывается в оскале, означающем самую широкую улыбку и исчезает, а через миг: хлоп! Появляется с аккуратной стопкой одежды.
– Ну ты и гадёныш, совсем уже еле шевелишься, - делаю я ещё один комплимент Линки - доброму молодому недотёпе, не терпящему обычные похвалы и наказывающему себя за простое «спасибо», «другу» одинокого детства, а в отрочестве никогда не докладывавшему Хозяину - моему отцу - о нас с Альвуром, притворяясь дурачком, что, к слову сказать, у него хорошо получалось, пока… отец не стал свидетелем нашего с Альвуром менуэта, церемонного, но полного скрытой страсти, а в конце - жарких объятий и горячего поцелуя пересохшими от охватившего нас чувства единения, губами…
Эльф давно уже исчез, а я медленно - пуговка за пуговкой, застёгиваю свежую, пахнущую лавандой, одежду, с каждым слоем которой я закрываюсь, захлопываюсь от внешнего, яростного и полного своей и чужой боли, мира.
Я смотрю в зеркало, кровь с подборотка давно смыта, и простейшим заживляющим косметическим заклинанием заращиваю аккуратно, чтобы не осталось и следа на слизистой, губу.
Ещё раз, более пристально
Я наклоняюсь над ванной и мою голову, этот процесс тоже занимает немало времени - волосы слишком запущенные, а меня ведь ждут дамы.
Вдруг дверь выгибется от удара, ещё пара таких ударов, и она будет проломлена! О, нет, только не Ремус!
Слышу стройное, друг за другом, двойное:
– Stupefy! Stupefy!
Крошечная пауза и:
– Stupefy!
Тело мужа с грохотом валится на пол, его рука соскальзывает с дверной ручки, я быстро споласкиваю намыленную шевелюру и выскакиваю, тут же упираясь в тело оглушённого Ремуса.
– Он всё стоял столбом. А потом… словом, он снова возбудился, ну, Вы понимаете, Северус, о чём я… и кинулся к двери ванной, на которую госпожа Директриса наложила сильные Запирающие заклинания, но мистер Люпин прошиб их все одним ударом о дверь, без палочки, представляете? И рычал что-то малопристойное по отношению к Вам и мистеру Забини, который, как нам сообщили по каминной сети, уже пришёл в себя и находится под… впрочем, о чём это я… Вам же, наверное, это не интересно…
– О, смею Вам заметить, госпожа Спраут, мне интересно абсолютно всё, касающееся профессора Забини, - я улыбаюсь, как можно приветливее, стараясь подтвердить свои слова и побудить Помону рассказывать дальше.
– В общих словах, наш умничка находится под влиянием сильнодействующих обезболивающих зелий и мазей, ну, Вы понимаете… - она скромно умолкает.
Я же удивляюсь про себя сплочённости нашего маленького преподавательского коллектива, от Минервы до мадам Хутч, даже, да, вот они - мадам Пинс и мистер Филч со своей неизменной новой спутницей лазилем мисс Брэмс. Их не смущает работа бок о бок с гомосексуалистами, людьми, не таким, как они - либо одинокими старыми девами вроде Элизы и Помоны - странная дружба двух совершенно разных по уровню интеллекта женщин, либо вроде МакГонанал, имеющей пятерых внуков и внучек, двое из которых уже закончили Школу. Внук женился и дольствуется доходами с имения, а внучка поступила в Университет Высших магических искусств на факультет «Тёмные искуства», решив пойти по стопам любимого преподавателя, то есть меня. Ещё двоим подросткам как раз в этом году проходить Распределение, отчего Минни иногда бывает взбалмошной, не похожей на себя - строгую, благожелательную, очень умную и проницательную Директрису Хогвартса и слишком часто обретает анимагичекую форму, что тоже является признаком нервозности…
Да обо всех и не расскажешь, но главное то, что они активно, по мере сил, вмешиваются в странный для них - натуралов, конфликт профессоров-геев, в этот странный любовный треугольник, повадки и поведение участников которого им были совершенно не ясны, потому-то и идут всегда с опозданием на один-два шага, а не с опережением, дабы предотвратить море жутких проклятий, насилия и крови…
Я не виню их, напротив, ценю их поддержку и наконец-то вовремя произнесённые, Оглушающие заклинания - первой была Минерва, за ней - Элиза, но кем же была третья, с некоторым опозданием и неуверенностью произнесшая последнее, вконец оглушившее Люпина, волшебное слово?