Замок Эйвери
Шрифт:
– Как прибудешь в лондонский дом, для начала сделай себе нeсколько инъекций - побольше Кроветвора и поменьше Укрепляющего.
– Это ещё почему?
– Да потому, что капельницу-то ты так и не купил, а шприц не резиновый.
– Что-то у меня худо с головой.
– Тебе вообще худо - вторые сутки кровью истекаешь.
– Всё, спасибо, что подсказал, дальше я знаю, что делать - накачаться зельями, сделать межъягодичную «прокладку», как Блейз, аппарировать в супермаркет и, плевав на глазеющую шваль,
– Но ты ведь ступил на «ак-кяфир ан-натх», так не поворачивай же.
– Мне Рем главнее всех открытий.
– Ой ли? Не лги себе.
– Я не лгу.
– Лжёшь - как можно любить двоих, заметь, мужчин, одновременно?
– Но я же…
– Вот именно.
– А пошёл ты…
– Я промолчу.
– А я, я обойдусь!
– Сев! Се-э-э-в!
– мой внутренний, оказавшийся длинным, диалог, заканчивается, и только теперь я слышу голос Блейза, - интересно, как давно он зовёт меня?
– Что кричишь?
– я выхожу из ванной.
– А я уж думал - ты в бачке утопился, - смеётся Блейз, показывая белые, ровные зубы.
В общем, добился я у этих скотов досрочной выписки, да про тебя и словом не обмолвился, говорю - прилетал ко мне черноволосый и черноглазый бледный ангел, прекрасный, как сама Любовь, вот он и вылечил меня.
– А они потешаются, целители-то - ишь, говорят, и во сне к нему прекрасные мужчины прилетают.
– А откуда они знают, кто такие ангелы?
– Да я смотрю - ты всё веселье пропустил, я сам и объяснил.
Потом спрашивает растерянно, потеряв улыбку:
– Больно?
– Нет. Течёт только, но я и не чувствую, правда.
– Что ж так вышло, что я, как новенький, а ты - болен? Сам истекаешь кровью, а меня прилетел лечить.
– Кто знает.
– Кстати, я видел твою анимагическую форму - это громадный ворон, правда?
Я киваю.
– А то я думал сначала, что мне во сне привиделось.
– Ну, а теперь, - я смотрю на Блейза сверху вниз, - выкладывай, зачем в Сен-Мари-де-Обижье ловушек на магию стихов понаставил?!
– О, это очень просто, и можешь, так уж и быть, отшлёпать меня по попке, только не смотри так грозно. Это был эксперимент, давно мной запланированный. Вот только ещё прошлое лето мы провели там с Клодиусом Анри, а этим летом ловушки уже работали вовсю, и только в середине августа попался… ты. Поэтому я и не был испуган появлением развоплощённого мага, я ждал этого всё время, что находился в поместье, но вот то, что этим неведомым волшебником, с которым просто хотелось поговорить и узнать немного о природе стихийной магии, оказался ты, явилось для меня, поистине, счастьем, которого, уж не знаю, у кого из богов
– Так почему же ты рассказал мне о магрибинце Фаджре, тем самым вторично толкнув на измену супругу?
– Да потому, что ты сам пожаловался мне о себе, как рабе, хорошо, пусть, марионетке Судьбы.
Потому, что твой супруг либо сошёл с ума от ревности, либо окончательно стал зверем. Ты ведь знаешь - у оборотней случается так, что большую часть жизни они совершенно безобидны, но потом в них что-то ломается, и они становятся безжалостными и бесстрашными бестиями. Ты не знал, с кем скрепил судьбу? А чтобы мои слова не показались бы поклёпом на монстра, разворотившего и тебя, и меня изнутри заради звериной ненависти на почве ревности, почитай того же Йозуса Гауптманна - «Жизнь и Посмертие нелюдя» или «Новый бестиарий», действительно новый, прошлого года выпуска Оллемануса Стурлафссона.
– А чем это теперь мне поможет?
– Как это чем? Будешь знать, с кем связал судьбу. Ой, прости, мои слова так жестоки… Но ведь и мне не за что его любить!
– Ты вот ещё скажи - каким заклинанием в Ремуса запустить успел, а, может, даже черномагическим проклятьем, да ещё и на крови? Может, он только после этого стал… таким?!
– Да, это было заклинание магов Огня, длинная фраза, перевод которой с магрибинского наречия, на котором, да ещё на фарси, произносятся все специфические заклинания магов Огня, звучит, как: «Пришедший зверь, да не заберёшь ни капли крови моей отныне и до века!» Ты ведь не знаешь этот язык? Нет? Я так и думал. Просто маги Огня имеют дело со всеми огнепоклонническими религиями и верованиями, отсюда и заклинание. Ты мне веришь? Ведь лучшим доказательством стоит считать то, что зверь не укусил меня.
– Верю.
И я действительно верю Блейзу.
– Ладно, давай оправимся к тебе - покажешь родовое гнездо. Да, шучу, я же знаю, в какой глуши замок Снейпов.
Но я имел в виду другое - лондонский дом, если ты не против.
– Я - нет, но тебе придётся самому походить по нему - у меня куча дел и несколько аппараций.
– А вечером споёшь что-нибудь? А завтра - всё, в Хог.
– Хорошо.
– Только уж ты как-нибудь постарайся кровь остановить.
– Да припоминаю я один способ, мучительный правда, но раньше так магглам во время беспрестанных войн кровь останавливали, например, на отпиленной конечности.
– Отпиленной?! Жуть какая.
– А что, ты думал, им руки-ноги покалеченные или заражённые топором отрубали?
– Я, если честно, об этом вообще не думал. Так что за способ, небось, такой же примитивный, как применение пилы?
– Во-первых, пила была специальная, хирургическая, а, во-вторых, отвечая непосредственно на твой вопрос - что-то вроде того - прижигание раскалённым прутом.
– О-о, нет, это же безумно больно! Твой Люпин прижёг мне проклятием грудь наискось, и эта обгорелая полоса плоти доставляла мне больше всего боли. Спасибо, что ты с неё начал.
А без этого прижигания обойтись никак нельзя?
– Ну, тут уж на выбор - либо черномагическое прижигание, либо - ходить под себя после этой чёртовой диссольвации.
Я, разумеется, выбираю первое. Обезболивающего зелья у меня здесь, в Лондоне, да и в Школе, в лаборатории, множество.
– Но ведь и мне мадам Помфри давала много Обезболевающего - меньше, чем здесь, конечно, зато я не чувствовал себя в Хоге тряпичной куклой.А на меня до сих пор волнами накатывает это ощущение здесь.