Замуж за светлого властелина
Шрифт:
А было бы здорово влюбиться в него, прижаться, согреться в объятиях и ощутить покой… или не покой, а восторг, и принять его рассказ как часть его жизни, а не историю завоевания моей родины.
— И что это за пристань? Если нельзя рассказывать, не говори, но просто интересно, что вы такое грандиозное строили и почему вас не замечали столько времени.
— Подземные части башен.
— Дело только в них? — чтобы смягчить проступившее в голосе волнение склоняюсь на плечо Октавиана. Моё сердце стучит, как безумное, тело охватывает жар: неужели можно избавиться от власти светлых,
— В нас тоже. — Октавиан медленно, осторожно обнимает меня за плечи. — Мы — основа их магии, и каждый нужен для поддержания связи с Метрополией.
— Поэтому вас так отчаянно и хотят убить, — понимаю я упорство самых старых ведьм. — Надеются разорвать связь, освободится.
— Нас отчаянно пытаются убить потому, что ненавидят. Из местных никто, кроме тебя, не знает, что без любого из нас связь станет нестабильна, и мы лишимся поддержки Метрополии и… не сможем завершить дело своей жизни, потому что без её помощи усовершенствовать мир не сможем.
По нервам пробегает оцепенение и почти мгновенно сходит. Я медленно выпрямляюсь и заглядываю в спокойное лицо Октавиана.
— Зачем… почему ты мне это рассказал? Что, если я кому-нибудь расскажу об этом? Ведь это… ключ к освобождению Агерума.
Октавиан проводит кончиками пальцев по моей щеке, убирает тяжёлую прядь за ухо.
— Нас и так мечтают убить. Но если кого-то уберут, и связь с Метрополией нарушится, останутся ещё семь проконсулов, которые всё равно попытаются завершить миссию.
— Но у них ничего не получится!
— Это будет значимо только для следующих поколений, сами… освободители останутся при правлении проконсулов, всё будет продолжаться, как и сейчас. Возможно, чуть строже. Для текущего поколения ничего не изменится. И те, кто хочет нас убить, не понимают этого, не представляют Метрополии, запланированного будущего. У них нет твёрдой цели, лишь жажда мести. С каждым годом они теряют всё больше сторонников, потому что не могут подкрепить свои позиции ничем, кроме стирающихся воспоминаний о прежней жизни, а мы осторожны. И часто справедливы. С нами люди начинают забывать, что такое война, большинство не знает голода.
Хотела возразить, что я знаю голод, но… лишь потому, что мэр нарушил закон проконсулов, если бы не это, я была бы сыта, хоть и ущемлена из-за своей тёмной магии.
— Теперь я знаю о Метрополии, — напоминаю глухо и прижимаюсь к мягким подушкам на стене.
— Тебе надо знать о Метрополии, потому что ты живёшь со мной. И когда-нибудь тебе придётся её посетить. Лучше, если ты будешь готова.
Оглядываюсь на Октавиана. Тень, слабый отголосок эмоций, кажется, промелькивает на его лице. Тёплые-тёплые мягкие пальцы скользят по моей щеке, губам нежно, как пёрышко, но в этом жесте столько чувственности, что трудно дышать. Глаза Октавиана сейчас — как две чёрные бездны, ноздри раздуваются, выдавая его возбуждение. Мои конечности наливаются тяжестью, я не могу пошевелиться, пока он наклоняется, осторожно касается губами моих губ…
«Почему мне так страшно?» — пытаюсь понять я. Дыхания не хватает, я приоткрываю губы вдохнуть, и Октавиан углубляет поцелуй. Судорожно притягивает меня к себе, прижимает. Я чувствую всё его тело, силу мышц так ярко, словно одежда нас не разделяет. Его мягкие пальцы теперь тверды, скользят по спине, бедру, будто прижигая, и к ледяному спокойствию его внешности дико контрастен голодный, упрямый, требовательный поцелуй.
Когда мы, наконец, разрываем его, я дышу тяжело, как после быстрого бега, а Октавиан смотрит на меня широко распахнутыми глазами, так же тяжело дыша, почти задыхаясь и будто боясь коснуться снова.
— Спокойной ночи, — сипло шепчу я и поднимаюсь. Ноги слегка дрожат, руки тоже. Невыносимо хочется убежать, но Октавиан будто выпил из меня все силы, волю, душу, и я просто медленно отступаю. Медленно прохожу сквозь открывшуюся в стене арку. Шатаясь, бреду к крыльцу, ощущая направленный в спину взгляд.
И только оказавшись в разноцветном холле, выдыхаю. Подхватываю подол и взбегаю наверх. Захлопываю за собой дверь комнаты и прижимаюсь к прохладной створке. До сих пор меня слегка потряхивает, и сердце стучит, как безумное.
После завтрака я остаюсь наедине с мучительными размышлениями о превратностях жизни. Жор с Букой не показываются, да и я, если честно, не горю желанием слушать их ворчание. И так на душе тяжело.
По лесу я вчера нагулялась, сегодня меня это развлечение не прельщает…
И ехать в город не хочется.
А мысли о ведьминской деревне сжимают всё внутри, холодом пробираются в сердце.
Но без дела сидеть целый день — это же с ума сойти!
Я обхожу дом в поисках какой-нибудь хозяйственной работы, но всё здесь, похоже, решается магией: нигде ни пылинки лишней.
Что же делать?
Идея приходит внезапно: подвал! Подвал, в котором хранятся вещи со времён до завоевания. Октавиан не запрещал в него ходить.
А ещё Октавиан открыл спуск туда в стене рядом с кладовкой.
Пройдя к тому месту, поднимаю руку в браслете. Сосредотачиваюсь. В стене неторопливо проступают очертания арочного входа, он постепенно раскрывается. Удивительно, что я пользуюсь светлой магией, а она мне подчиняется.
Белые ступени уходят глубоко вниз. Там пахнет старой бумагой, металлом и… древностью? Под потолком загораются тусклые лампы. Тускло блестит золото посуды и горки монет, старые зеркала в массивных рамах, богатые переплёты книг в ломящихся от их тяжести резных шкафах. Оглядывая зал, в этот раз я пытаюсь представить расположение и размер подвала относительно дома. Получается, что комната с вещами смещена в сторону от башни.
Похоже, внизу действительно что-то спрятано.
Таинственный инструмент, связывающий мой Агерум с родиной Октавиана.
Цепь, на которой мы все сидим в ожидании, пока нас перевоспитают.
В подвале довольно много резных красивых тронов, картин, есть статуи. Я прохожу по тропе между сложенными по непонятной системе вещами до самой стены, за которой должна находиться часть загадочной пристани.
Поднимаю руку в браслете, давлю на преграду мыслью, но эта стена не откликается на приказ, остаётся непроницаемым монолитом.