Замуж за светлого властелина
Шрифт:
Дом выравнивается, расширяется, поднимается выше, и крыльцо тянется за ним, обзаводится тремя новыми ступенями, резными подпорками для козырька, а невзрачная дверь перед глазами высветляется до свежеструганных досок. Магия вырывается из меня вместе со стоном отчаяния, и вокруг окон завиваются резные наличники, ручка выгибается, обретая форму вздыбившейся кошки, дерево обращается в медь, на крыше скрипит и пощёлкивает нарастающая вместо деревянного покрытия черепица.
Поток магии прерывается так же внезапно. Я прижимаюсь лбом к тёплому дереву, перевожу сбившееся дыхание и,
Бесшумно затворив за собой дверь, я неровной походкой добираюсь до стола и почти валюсь на лавку. Облокачиваюсь на столешницу и утыкаюсь лицом в ладони.
Этот всплеск силы такой бессмысленный, глупый, а душу и сердце разрывает желание сделать что-то серьёзное, нужное, правильное, что-нибудь, что навсегда избавит меня от жуткой белой Метрополии, снова захватывающей память, давящей на меня даже здесь, в моём доме, пропахшем травами и дымом, пропитанном тёмной магией, таким далёким от неё…
Напротив меня кто-то садится. Кто-то вошедший бесшумно. Не знаю, сколько времени прошло в полубредовых мыслях и воспоминаниях, от которых бросает в дрожь. Я не хочу отрывать руки от лица.
— Что случилось, Марьяна? — Арна, наша вторая по старшинству ведьма, касается моей руки. — Расскажи.
Вот она здесь, рядом, и меня тянет поделиться с ней. Я рассказываю всё от начала до конца. Срываясь на крик, выдавливая из себя шёпот, содрогаясь от ужаса, ненавидя своё бессилие. Отвечаю на вопросы, хотя не всегда понимаю их суть, скорее просто говоря, говоря — выговариваясь.
И, наконец, умолкаю. Арна тоже молчит. Странно, что она пришла без Верны.
Слёзы текут по моим рукам, капают на стол.
— Значит, достаточно… — у Арны срывается голос. — Получается, каждый из властелинов неотъемлемая часть связи с их миром?
— Я не смогу его убить, — всхлипываю я и, уронив руки на стол, склоняю на них голову. — Не просите, я не смогу. Не смогу…
— Тихо-тихо…
Тёплая ладно опускается на мою макушку, гладит так знакомо — так меня утешали все мои добрые ведьмы.
— Тебе и не надо, ты девочка добрая, это не для тебя.
— Не просите, — лихорадочно повторяю я, чтобы она точно запомнила, чтобы не попыталась уговорить позже, никто не пытался.
— Если он и впрямь привязался к тебе, можно обойтись без этого. Если ты для него важнее его мира, он сам поможет разрушить связь, сам уничтожит основу башни или убьёт одного из своих.
Слова эти укладываются в сознании, и на смену растерянности приходит удивление:
— Ради меня?
— Конечно. Ради любви чего только ни делают. Пригласи его в круг ведьм, он ведь этого хочет.
— Но зачем? — Я поднимаю голову, сквозь слёзы пытаюсь рассмотреть её морщинистое лицо. — Я же не люблю его, круг нас не пропустит.
— Возле круга мы сможем переговорить, не опасаясь за свою безопасность, мы сможем уйти оттуда, если светлый властелин не пожелает с нами договориться.
Утирая остатки слёз, я всё пытаюсь прочитать выражение её глаз, но в них лишь добродушная безмятежность. И снова узловатая рука гладит меня по голове.
— Марьяна, не думай, мы не жестоки, и не стремимся убивать, если можно решить дело миром. Хотя, признаю, у нас немалые счёты к нашему светлому властелину. Но мы готовы договориться. Попытаться договориться. В лесу ведьм сделать это надёжнее всего — там он ослабевает, а мы, наоборот, сильнее защищены собственной магией. Тебе просто нужно уговорить его явиться туда в назначенное время, и проще всего сделать это, если пообещать ему желанный брак по ведьминским законам.
— Но почему бы просто не пригласить для разговора?
— Потому что если он будет знать заранее, он может привести других властелинов, и тогда нас убьют. От одного мы сбежим, от восьми — нет. Ты же не хочешь, чтобы нас убили, Марьяна?
— Нет, нет… но… я бы могла сама предложить ему… попросить его, ведь если он откажется, я скажу, что это моя и только моя идея.
— Если он откажется, мы не сможем застать его врасплох.
— Врасплох? — я отодвигаюсь.
— Если он откажется, нам придётся принудить его к сотрудничеству.
— Убить его? — Внутри холодеет, я растерянно смотрю на Арну: и спина у неё сейчас ровнее обычного, и в голосе, взгляде непривычная сила.
Оборотень заходил ко мне после свадьбы и ушёл тайной тропой, словно ему помогали маги или ведьмы. Не от одной себя сейчас Арна говорит — от лица тех, кто борется за свободу Агерума.
— Мы помним доброту к нашим, а к тебе светлый властелин был добр, — Арна наклоняется над столом и касается моего плеча. Улыбнувшись, поглаживает по разметавшимся по нему волосам. — Если он откажется помочь, ты войдёшь к нам в круг, и мы будем угрожать ему твоей смертью, если он не уничтожит основу башни или не вызовет к себе другого светлого властелина. Ты же сама говорила, его мир ужасен, и мы должны спасти Агерум.
Опускаю взгляд. Она права, мы должны помешать им сотворить подобие Метрополии с нашим миром, помешать уничтожению нас, тёмных, превращению людей в кукол, но… но…
— Марьяна, ты понимаешь, чем обернётся твоё бездействие? Ты будешь помогать светлым?
Понимаю и помогать светлым не хочу. Дыхания не хватает. Мне страшно. И Октавиана жаль. Зажмуриваюсь. Снова накрывает видение Метрополии, белых одинаковых домов, белых, будто неживых существ. Октавиан ведь один из них, неотличим от них, он ломает наш Агерум, он выполняет задание Метрополии, он…
— Марьяна, мы должны это остановить, разве нет?
— Должны, но…
— Ты можешь это сделать, весь Агерум, жизни всех тёмных сейчас зависят от тебя.
Арна закрывает за собой дверь своей избушки, отрезая затухающий перестук копыт. Останавливается, в зеленоватом сиянии болотных огоньков разглядывая морщинистую ладонь.
— Что у неё случилось? — Верна ссыпает из ступки в миску порошок и закладывает новую порцию сухих корешков для перетирания.
— Она была в мире светлых.