Замыкание
Шрифт:
Якову ничего не снилось.
– Сон?
– недоумевал он, - Я закрываю глаза, занавес опускается и все.
– Но ведь ты художник, у тебя богатое воображение и тебе никогда не снились сны?
– удивлялась она.
Он пожимал плечами.
– Не знаю, не обращал внимания, я же не "венский колдун".
Он много читал, в том числе и "венского колдуна", но любимой книгой была "Игра в бисер", читал ее в подлиннике на немецком языке. В переводе на русский случайно купил у какого-то страдающего похмельем чудика на улице. Чудик на прощание выразил удивление: "Вы, в самом деле, будете такое читать?"
Книгу Яков предложил почитать ей, конечно, согласилась,
Эрос витал в воздухе.
Дома сразу открыла книгу и стала читать, не отрываясь до следующего вечера, благо, было воскресенье.
Казалось, что все поняла, все-все. Она долго восторгалась и благодарила его за книгу.
– Очень рад, что понравилось, - не восторг, не восхищение, он был неспособен на проявление сильных чувств, но дал понять, что ее интеллектуальным способностям добавилось немало очков.
* * *
От одиночества чуть ли не каждый вечер звонила сыну, он не всегда отвечал, часто отключал телефон, она все названивала. Диалога не получалось, что бы она ни говорила, слышала на прощание неизменное: "Я буду молиться". Не выдерживала, кричала, что нуждается в его сочувствии, она, а не мифический бог, ей нужна помощь, а он даже не может найти слов утешения. Что ей его молитва, если она так одинока. Сын напоминал, что у нее есть работа. Но работа не избавляет от одиночества.
На вопрос, чем он занимается, отвечал: духовными практиками. Она зачем-то стала спорить:
– Если есть бог - создатель, творец человека, скажи, зачем ему было создавать вселенную? Для чего все эти звезды над головой?
– Не человек - главное. Замысел бога для нас непостижим.
– Зачем тогда все эти науки: физика, астрономия?
– Постигать бога. Другого пути у нас нет.
Разговор глухих. Не подался ли он в монахи? Ведь когда-то мечтал об этом.
Чтобы успокоиться, включала записи Мары и подолгу слушала ее глуховатый голос.
" Порой я устаю так, перебирая прошлое, что начинает ныть все тело, ломить кости, а сердце бьется как птица в тесной клетке. Потом долго восстанавливаюсь. В моем возрасте надо двигаться. И голову держать в порядке, а не попадать в джунгли прошлого, в тиски переплетенных и скрученных прочными узлами лиан, вот-вот тебя придушат. Все эти ветви и ответвления необходимо на корню уничтожать. Но тогда ничего не останется. Вообще ничего. Ведь моя теперешняя жизнь состоит из снов воспоминаний.
Да еще делюсь, старая, с теми, кто меня слушает. Или будет слушать, когда меня не станет.
Они пришли ко мне на старый Новый года, у Сони были каникулы, наговорила я им вместо "Голубого огонька", навспоминала, болтливая старуха, хоть бы Яша меня остановил. Сам виноват, знал ведь, что после шампанского из меня так и льется словесный понос. Не придут больше ни на какой праздник и будут правы.
Я им даже свой странный сон рассказала, приснился на первое января. Перед сном заставляла себя запомнить куриными мозгами, что завтра наступит четвертый год нового столетия, - дожила. Приснилось нечто вроде зоопарка, мужчина в клетке обратился к публике: "Отдам все диски и кассеты с записями фильмов и музыки, только вытащите меня отсюда". В соседней клетке сидел медведь и с интересом за нами наблюдал. Я знала, почему мужчину посадили туда. Он ехал в поезде, не доел пирожок, сунул в чемодан, и
Мать советовала: "Марочка, учись или на врача, или на художника. Полезные профессии на случай посадки, ведь надзиральня болеет тоже и еще любит картинки смотреть. Знающие люди врать не станут".
Для врача у меня слишком буйное воображение, поэтому выбрала второе и окончила художественное училище - по заветам матери".
Артефакты
Зачем-то полезла в буфет и на верхней полке рядом с аккуратной стопкой полотенец и льняных салфеток обнаружила чашки, чистые, сверкающие белизной, с тремя красными кругами - знаком триединства. Кто их туда поставил? Не она, значит, Яков.
Эти чашки всегда были на кухне, он споласкивал их, внутри оставался коричневый налет от кофе. И теперь отмытые до блеска, стояли они на верхней полке, куда она не заглядывала, и пугали сверкающей белизной.
Им место на столе, на холодильнике, на полке рядом с телефонным аппаратом. Когда исчезли из кухни, не заметила. А что она замечала? Даже не помнит, когда они в последний раз вдвоем пили кофе. Утром, на ходу, но только если он успевал приготовить. Вечером предпочитала чай в синей кружке с золотистыми колокольчиками.
Эти чашки с красными кругами предназначались для кофейной церемонии. Более десяти тысяч раз наблюдала ее, но так и не научилась варить кофе как он. Завораживающее колдовское действо, шаман, настоящий шаман, - говорила Дуся, и было непонятно, ругает или восхищается.
Обязательно за беседой, то есть, говорил он и доставал с полки банку с зернами, их присылали тетки из Москвы. Кофемолка всегда на столе, он включал ее, и под завывание о чем-то говорил, а она старалась улавливать слова. Периодически выключал, открывал крышку, густой кофейный аромат пьянил, а он привычно ворчал: "Старая молотилка, ни черта не мелет, пора ее выбрасывать". Ворчание входило в ритуал. Сколько ложек кофе сыпал, не считала, хотя и наблюдала, как он, держа в крепких пальцах отмытую с содой до блеска чайную ложку, выверенными движениями пересыпал порошок в алюминиевую кофеварку с вмятинами, ставил ее на плиту и наливал кипяченую воду из алюминиевого чайника. Она могла говорить о чем угодно, какие-то мелкие неприятности: не так посмотрела завуч в школе, нахамили в магазине, толкнули в почти пустом троллейбусе, а он надолго замирал, вглядываясь с высоты своего двухметрового роста в приворотное зелье. Она замолкала, постепенно впадая в гипнотическое состояние, грезы наяву,
Кофе готов, он поворачивался к ней, взмахивал рукой, будто отгонял мух, сигнал к перемене темы: "Глупости все это, не стоят вашего внимания, - делал паузу и продолжал, - я на днях забавную книжонку прочитал...", говорил и одновременно доставал с полки чашки с тремя вишенками, разливал густую темную жидкость, понемногу, как принято на востоке, и она осторожно делала первый горько-обжигающий глоток.
Садился напротив, и, обхватив чашку сильными пальцами, пробовал напиток, отставлял, чтобы набить трубку табаком, и говорил - говорил. Его усталое лицо преображалось: появлялся блеск в глазах, легкий румянец на щеках, тихий глухой голос становился все звучней. Он говорил, а она заворожено наблюдала, как оживал узор на чашке: подмигивал, если пальцы закрывали две вишенки, если только одну - пристально наблюдал за ней в оба глаза. Когда узор смеялся, она понимала, что кофе перепила.