Замыкание
Шрифт:
– Что теперь?
– Не знаю, не думала.
– Теперь ты, униженная и оскорбленная, будешь учить детей личным примером, какой не надо быть. Судиться не пробовала?
– Нет и не буду. Помоги, а? только не суд.
– Как ты себе это представляешь?
– Марго посмотрела на часы, - Как я понимаю, никак. Извини, дела.
Ясно, что Марго не поможет. Надо забыть о том, что была квартира, и искать жилье. Сейчас же заняться поисками.
Она шла вдоль дороги, от столба к столбу, от магазина к магазину, где висели объявления. Марш - броски через дорогу, во двор, через арку, пока не очутилась в незнакомом переулке. Когда-то
Счастливые лица. Брак по любви. Кто виноват, что они породили такое чудовище? Или она, потому что внесла раздор в отношения между отцом и дочерью. Прошлого не распутать, концов не найти.
Отошла от витрины, свернула за угол и засомневалась, Яков ли это был, но возвращаться не стала.
Выхода нет?
В последний раз прошлась по пустым комнатам, увидела желтое пятно на стене, равнодушно подумала, что не надо ломать голову, чем его закрыть, Понаблюдала из кухонного окна, как во двор въехал камаз, долго пятился задом к крыльцу, из кабины вылезла Фенька, путаясь в длинной юбке. Вытеснили, подумала она, сильные изгоняют слабых, спасибо, что не убили.
Она уже перенесла вещи в квартиру соседки. Их было немного, всего две дорожные сумки обуви и одежды и кейс с бумагами, еще посуда, которой пользовалась в последние дни: кружка, ложка, чашка, миска, ковшик вместо чайника, и паралоновый матрац, на котором спала. Больше ничего.
Не дожидаясь звонка, открыла дверь, ключ бросила на пороге и скорым шагом спустилась по лестнице, боком пройдя мимо Фени, будто боясь заразиться стыдной болезнью.
Шла, не разбирая дороги, и не заметила, как оказалась у школы. В вестибюле прохладно, непривычно тихо и так же чуждо, как бывает, когда навсегда покидаешь место, по своему ли желанию или по чьей-то воле. Без сил опустилась на стул у гардероба и расплакалась, навзрыд, не пытаясь успокоиться.
По лестнице спустилась уборщица Надя, еще нестарая женщина с теплой улыбкой на белом лице. Иногда, очень редко, собачилась со школьниками, но не злобно, а как-то обиженно. Когда она начинала ругаться крикливым голосом, дети замечали ее и всегда извинялись.
– Ах, надо же, да как это так, ну, что же вы, идемте ко мне, у меня комната пустует, нет, никаких денег не надо, у меня пенсия, да, слава богу, еще работаю, - причитала Надя и осторожно вела Софью, поддерживая под локоть.
Софья не сопротивлялась и не следила, куда ее ведут, пока не ощутила подъем в гору, -остановилась и огляделась.
– Я тут живу, на улице Энтузиастов, три жилых дома, остальные - развалюхи. За моим огородом строят девятиэтажку, пока только фундамент, я так уматываюсь за день, что шум спать не мешает, объясняла Надя.
Длинный домик на два хозяина, внутри просторная комната с низком потолком,
– Печь не топите?
– спросила она.
– Топлю, милая, а как же, топлю, и летом топлю, холода не люблю, кости болят от холода. Идем, покажу вам, где спать будете, - через комнату она провела Софью в каморку, прилегающую к печи. Из маленького оконца видно было, как суетились строители среди бетонных плит, очень близко, почти вплотную к забору. - Приносите вещи, устраивайтесь. Денег не надо, - повторила она, - Печь протопите, и на том спасибо. Я часто к дочери уезжаю и переживаю, стоит ли еще моя изба, или снесли ненароком. Вы будете за сторожа. Так что я должна приплачивать. Вещи несите и устраивайтесь.
Софья постояла на улице, поискала отличительные знаки, чтобы потом найти калитку к Наде, и заметила косо приклеенную рекламку: "Выхода нет? Выход есть!" красными буквами на желтом экране монитора.
Свернула к школе, закончить все дела сразу и начать с чистого листа. От себя не уйти, но пытаться надо, воспринять случившееся, как шанс к изменению, - внушала она себе, смутно представляя, как ей изменяться.
Рывком открыла дверь в учительскую, почти пустую, только за дальним столом у окна сидела преподавательница математики. Софья кивнула ей и попросила ручку и чистый лист бумаги, можно тетрадный. В клетку? сойдет, быстро написала заявление и понесла завучу. Та была на месте, покрутила заявление, пристально посмотрела на Софью:
– Я вас понимаю, но надо добиваться, подайте в суд, в конце концов, надо что-то делать. Уволиться всегда успеете.
– В суд подавать не буду, работать в школе не смогу.
Завуч вздохнула и поставила размашистую подпись.
На выходе из школы кто-то ее окликнул: "Софья Леонидовна, постойте!" К ней спешила Ирина, мама Вики Сидоркевич, ученицы теперь уже девятого класса, в котором Софья была классухой четыре года. Будущая красавица - блондинка в маму, кареглазая в папу, высокая, стройная, воспитанная.
Вика в восьмом классе писала незатейливые стихи с глагольными рифмами. Затейливо украшала их фотографиями, рисунками и прочим, была в курсе возможностей компьютерного дизайна.
Понятно, девочки предпочитали цветы и котят, мальчики - монстров и вампиров.
Яков ворчал: чудовищно, никакого вкуса. Никакого желания учиться живописи, только кнопки нажимать, а то еще легче: слегка касаться экрана, - это вам не кистью писать. До кровавых мозолей.
"Какие у художника мозоли? Ты путаешь живопись с малярными работами", - возмущалась Софья. "Эх, Софьюшка, я ведь до сих пор так и не понял, где заканчивается художник, и начинается малярщик".
Хотелось возразить, что нет слова "малярщик", но оно подходило по смыслу.
Дети с большим желанием читали рассказы, особенно короткие, но прозу не писал никто. Начала Вика. И не фэнтези, не сказку о Золушке, написала реалистический рассказ.
На нескольких страницах набранного на компьютере текста списанные с натуры диалоги мамы и бабушки, монологи дедушки. Потом присоединился папа с парой реплик, когда вечером вернулся с работы, он единственный ходил на работу. Когда вся семья объединилась, увлеченно рассуждая о воспитании главной героини Виолетты, восьмиклассницы - блондинки с карими глазами и летящей походкой, девочка незамеченной уходит из дома. Виолетта стоит глубокой ночью под окнами своего дома и понимает, что никогда туда не вернется, - на этом рассказ заканчивается.