Замыкание
Шрифт:
– Я думал об этом, часть можно отделить стеной из гипсокартона.
– Можешь сделать?
– Да.
– На деньги жены?
– Это моя забота, - он посмотрел на часы, - Люба ждет.
Закрылась дверь, сын спускался по лестнице в ритме стаккато, от форте до пиано, грохот железа, визг, хлопок, - полный ступор. Почему часть, а не половину?
– подумала запоздало, но спрашивать некого.
Услужливо всплыло предупреждение дочери: куда ты, мать собралась, ведь Мишка не сегодня - завтра женится. Окрутит какая-нибудь стервь, нормальная за него замуж не пойдет, и что ты будешь делать на совместной кухне? Закончится тем, что стервь подсыплет в твою кастрюлю крысиного яда, вот и сказке
Вот тебе и Елена, размечталась, а ведь друзья знали, что Миша женатый. И Лена тоже знала.
Миша привел жену вечером, когда Софья уже устала ждать. Маленькая, худенькая, с желтым, нездоровым, рано увядшим лицом, в серой майке и длинной юбке в мелкий цветочек, боязливо вошла в прихожую, прячась за спиной сына, чуть выглянула и тихо, заикаясь, заговорила:
– Меня зовут Люба, а вас, я знаю, Софья Леонидовна. Как вам у нас нравится? На море были?
Софья не сразу поняла, что задан вопрос.
– Да, да, была, сегодня. А ты? Что-то бледненькая.
– Нет, нет - она затрясла головой, - на море не хожу и не загораю.
– Местные жители редко загорают, этим их можно отличить от приезжих, - объяснил сын.
– По тебе не видно, - усмехнулась Софья.
Сын с опаской смотрел на мать, боялся, что устроит скандал. Люба тоже испугано смотрела и все пыталась растянуть в улыбке судорожно сжатый рот.
Миша скрылся в комнате, а Люба, лишенная опоры, прижалась к стене и стала сумбурно говорить о чем-то, не соответствующем моменту. Что-то вроде, ах, какие прекрасные носочки продаются в магазине. Перескочила на сумки, снова вернулась к носкам, нет, косметика, незаметно перескочила с ширпотреба к воспоминаниям о своем отце - профессоре. К ним в гости приезжал Григорий Григорьевич. Ах, как жаль, рано умер. Нет - нет, не Григорий... отец, он умер вовремя. Ой, что я говорю, - она зажала рот ладонью, - то есть ему было много лет, когда он умер. Она запуталась и замолчала.
Софья подумала, может, у нее психиатрический диагноз?
Сын, наконец, вышел из комнаты, переодевшись в майку и шорты, втроем сели за стол на кухне, Софья с вечера приготовила пирожки, Мишины любимые, с начинкой из сушеной груши. Тесто такое, что хоть месяц храни, не испортятся. "Муж объелся груш", - захихикала Люба, откусывая пирожок, и подавилась. Долго кашляла, слезы потекли по раскрасневшимся щекам, лицо разгладилось, помолодело, Софья отметила правильные черты. Портил впечатление взгляд серых глаз, временами затуманенных как у слабоумной.
Миша обещал завтра поставить стену, есть рабочие, стройматериалы, до вечера справятся, и они ушли.
Софья жалела, что сцена знакомства проходила в атмосфере неловкости, настороженности и недоброжелательности. В этом винила себя. Уж, лучше бы Люба надерзила, ну, поскандалили, потом бы помирились и успокоились.
Стена
Когда на следующий день вернулась с пляжа, часть комнаты была отделена тонкой стеной и не до потолка. Окно в ее закуток не вошло. Новая стена обрывалась в метре от двери, чтобы был проход. Миша объяснил, что доведут до конца, когда прорубят отдельную дверь, уже договорился с мастерами, а пока так.
Все убрано, Люба постаралась. Миша на стремянке, в своей части, под самым потолком по всему периметру вбивал гвозди для икон. Некоторые уже висели, и святые сурово смотрели вниз, будто на судилище.
– Что-то они не улыбаются, - пошутила она и увидела такой же, как на иконах осуждающий взгляд сына.
– Не все входят, может тебе повесить?
– Не надо, - поспешно сказала она, - Мне бы лучше натюрморт.
– В зеленых тонах, - усмехнулся
В закутке вместо окна поместился стеллаж с книгами. Софья порылась в коробках сына и выбрала классику: пусть хоть такое окно в мир. Диван у стены на лестничную площадку, рядом круглый стол, оставшийся от прежних хозяев, два стула. Еще досталась кладовка для вещей.
И они зажили втроем. Миша рано уходил и поздно возвращался, ночевал всегда дома. Люба пугалась, сталкиваясь с ней в темном коридоре. Лампочки быстро сгорали, купить новую забывали, - бытом никто не хотел заниматься. Люба днем никуда не выходила, часто принимала душ, не готовила и, страдая головными болями, лежала с мокрым полотенцем на лбу, - не переносила солнца, жары, ветра, холода и прочей погоды. Софья гуляла по городу и старалась не думать о плохом. Благо, невестка не докучала, мышкой пробегала мимо и пряталась у себя, но иногда после посещения магазинов впадала в возбуждение. Какая-то истеричность, неуместная восторженность, маечки, платочки, еще что-то, ах, ах, загляденье. Софья уставала от восторгов и вытаскивала деньги из кошелька, чтобы та купила распрекрасные тапочки.
– Нет, нет, что вы, - Люба трясла головой, Софья опасалась за ее шейные позвонки, - и бормотала: - Нельзя, как можно, мало ли что я захотела.
– Если нет возможности купить, зачем посещать магазины? Только продавцов раздражать, - злилась Софья, - Неужели больше некуда сходить?
Люба убегала в комнату и долго не выходила.
Ночные голоса супругов мешали спать, бывало, до утра говорили. Наступала тишина, и она боялась вставать, чтобы их не разбудить, и это было неудобно. Она настаивала на завершении работ.
Пришли мастера, Софья ушла на весь день в парк. Когда вернулась вечером, увидела узкую дверь как в кладовку, пол чисто вымыт. Стену довели до конца, и сын повесил на ее стороне в качестве звукоизоляции ковер.
Ковер не помог, он повесил еще один, огромный, на всю стену, пришлось снять: тонкий гипсокартон накренился. Тогда решил облицевать стену со своей стороны ячейками для яиц, но их надо накопить, процесс затягивался.
Все или почти все, о чем они говорили, Софья слышала. Может, обострился слух от того, что жила тихо, телевизора не было, Миша категорически запретил ящик для идиотов. Не хотела, но прислушивалась невольно. Запрещала себе, но не получалось: тонкая стена только приглушала звуки. Люба говорила с Мишей быстро, взахлеб, но не о носочках с сумочками, - о снах, о вере, о том, что шла-шла, и вдруг свернула в сторону, и в том месте, откуда она свернула, что-то случилось: камень с неба упал, машина промчалась на огромной скорости, кого-то убили, - фантазии хватало. Ее спасли в этот раз, но напомнили таким образом, что она недостаточно молится. Мистическая чушь привязывалась, и Софья начинала следить за каждым своим шагом, находя причинно-следственные связи, где их не было. Ругала себя, но продолжала прислушиваться. Когда наступала тишина, и начинал поскрипывать диван, Миша не забывал исполнять супружеские обязанности, Софья клала на ухо подушку, чтобы не слышать.
Иногда поздними вечерами доносились напряженные голоса, - супруги ссорились. До головной боли прислушивалась, но во время ссор они уходили в дальний угол: при открытой форточке уличные звуки заглушали злые голоса.
Понять, что было причиной ссор, Софья не могла. Знать важно, она хотела внуков.
Не ночью, подслушала днем их громкий разговор, видимо, думали, что ее нет дома.
– Миша, пойми, я не обманывала в этом тебя.
– В этом нет, я умею отличать заблуждение от обмана, а в другом?