Замыкание
Шрифт:
Дуся рассказывала:
– Василь был бабником, таким уродился, где бы мы ни были вдвоем, он смотрел на какую-нибудь бабу. Если баб не было, утыкался в телевизор. Он забывал, какая я была. Прикинь, не помнил свою жену. Смотрит на меня и не узнает.
На раскладушке лежать было неудобно, болела спина, сильно бился ребенок. Она не спала и думала, зачем вышла за него замуж? Повторить судьбу сестры? Зачем он женился, если еще не нагулялся?
Нестерпимо болел низ живота, ребенок бился так, что казалось, разорвет внутренности.
После рождения Миши Николай стал изображать заботливого мужа. Но случился срыв, когда он увлекся соседкой из их подъезда, потрепанной на вид непонятного возраста женщиной, да, увлекся, но не настолько, чтобы разводиться.
Она заболела бронхитом и постоянно кашляла с надрывом, горлом шла кровь. Ни лекарства, ни народные средства не помогали.
Николай был убежден, что она сознательно вызывает кашель. Да еще ненормальная боязнь за жизнь детей, хотя ничто им не угрожало, ей надо лечиться, ее место в психушке. Она считала, что участившиеся приступы удушья - реакция на его грубость.
Он вставал поздно, потому что некуда спешить, открывал глаза, бессмысленно оглядывал комнату, смотрел на нее: "опять ты", - читалось в его взгляде. Она уходила в закуток, где готовила. Немного погодя он резко отдергивал занавеску, отделяющую закуток от комнаты, вставал в позу Наполеона, пристально следя за ее движениями. Всегда находил, к чему придраться. Но предугадать - к чему, было невозможно: она боялась, что в какой-то момент начнет все вокруг крушить. Но он любил детей, и это его сдерживало.
Добрый уступчивый Николай в далеком прошлом, в таком далеком, что стерся из памяти.
Софья все болела, и с детьми гуляла Дуся. Приводила детей после долгой прогулки и рассказывала, что ее принимали за маму очаровательных детей, что она еще молодая и красивая и прочее. Софья уставала от ее разговоров, но обессиленная болезнью, радовалась, что свекровь с удовольствием возится с внуками, даже помолодела, и внуки, особенно Миша, ее любили. Но ей всегда не хватало чувства меры, женщина крайностей, мир для нее черно - белый. Наступила белая полоса, и она хотела, чтобы так длилось долго. Даже при очевидности фактов пыталась уверять Софью, что у сына никого не было, она, мать, клянется, никого, кроме жены. А Софья думала, что в Дусе пропал талант актрисы.
Психушка
Может, под влиянием матери, может, сам догадался, что жену надо время от времени прогуливать, Николай предложил вдвоем сходить в гости, не то день рождения, не то еще что-то, неважно, соберутся сокурсники с женами, будет весело. Она отказывалась, он настаивал.
И она насторожилась. О чем думает жена, если недавно он говорил: "Что тебе, замужней женщине, делать в пьяной компании. Да, там будут женщины, ты что, ревнуешь?" Он сам поддерживал в ней подозрительность, намеками, якобы случайно оброненными фразами, вызывал ревность.
Ложь, все ложь, Софья подозревала женщину. Но зачем тащит с
Николай позвонил ее родителям, они приехали и забрали внуков. "Ну как, уговорил?" - он обнял ее. Она стала собираться, долго, тщательно, чтобы показать себя во всей красе, уже почти собралась, он вдруг лег на диван и, глядя в потолок, заявил: "Если хочешь, иди, я передумал". Она растерялась, спросила, может, ему не нравится ее прическа или одежда? Он раздраженно ответил, что ее внешний вид его не интересует.
Будто какие-то природные силы повлияли на него. Никто не звонил, он ни с кем он не общался, просто передумал.
Она переоделась в халат, распустила волосы, смыла косметику, и вдруг он встал, быстро оделся и ушел. Ее стало трясти, как под током, - ощущение - будто плавились нервы. Иглы пробегали по ослабевшим пальцам рук, и она не могла удержать чашку, чтобы отпить хотя бы глоток воды.
Тогда поняла, что жестокое обращение это не только избиение или оскорбление, есть методы куда изощреннее.
Дети оставались у ее родителей, и когда он поздно вернулся, она сказала, что разводится, и это решение окончательное. Он пожал плечами, как хочешь, и ушел к матери.
Дуся прибежала рано утром, видимо, поняла, что все серьезно. Родители привезли детей, Дуся стала их обнимать, что-то ласковое говорить, осталась на ночь.
Утром после завтрака, который готовила Дуся, Софья почувствовала невыносимую боль в желудке, какую-то дрянь свекровь подсунула, и вызвала не скорую, а психиатрическую бригаду. Семен поспособствовал, - призналась Дуся, когда его уже не было в живых.
К машине Софья дошла самостоятельно, там ее положили на носилки. Районная больница, растянувшаяся на квартал, находилась недалеко от дома, к ней вела ровная дорога, но почему-то машину подбрасывало на кочках, да и приехать давно пора. Софья заволновалась и спросила угрюмую, плотного телосложения женщину в белом халате поверх теплого пальто, куда ее везут. Та ответила, не разжимая губ: "Скоро приедем".
Резкий поворот, машина сбросила скорость, наконец, остановилась, и Софья, сойдя по ступенькам на слабых ногах, увидела ворота, за ними деревья и крыши, а вокруг заснеженное поле. Угрюмая женщина крепко взяла ее под локоть и повела к зданию карамельного цвета с вывеской, подтвердившей догадку, что ее привезли в психбольницу.
Женщина довела ее до двери с табличкой "Приемный покой" и оставила одну на скамейке в длинном коридоре. Откуда-то донесся вой, не похожий на человеческий, врачи в белых халатах выскочили из приемного покоя и бегом устремились по длинному коридору. К ней подошла старушка в белом халате и со шваброй в руках: "Тебе, милая, придется подождать. Привезли буйного, все туда побежали".
Четкая и надежная система, но случались и сбои. Дуся, наверное, потом жалела, что не сопровождала ее. Она, наверное, была уверена, что ее сумасшедшая невестка никуда не сбежит от детей. Куда она денется, ну, побродит в одиночестве, и вернется. Родителям не доверяла, ведь они считали, что ей не мешало полечить нервы, но она знала, куда деваться, к кому бежать.