Замыкание
Шрифт:
Оксана завела бабский разговор о своем бабском коллективе. Софью поразило, что Яков не морщился, а даже слушал с интересом и даже поддерживал разговор.
– Как там, Дина Сергеевна, все мучается запорами? Профессиональная болезнь библиотекарей.
– Намекаете, что мне надо менять профессию?
– кокетливо повела плечом и качнула ножкой Оксана.
– Куда вы денетесь от Достоевского.
– Я?
– она приложила ладони к груди, - Достоевский? Никогда не любила ни Чехова, ни Достоевского, в школе, а потом в институте достали так... Я люблю картинки в журналах смотреть, особенно "Бурду"
Он
– Вы такой стильный, ни на кого не похожи. Расскажите о себе. Ну, дядь Яш, - она погладила его руку.
– Да, расскажите, - подхватила Софья. Опьянение от кофе прошло, ей тоже было интересно, но почему-то раньше стеснялась его об этом спрашивать.
– Ну, дядь Яш, скажите, в кого вы такой большой, может, вашим предком был Петр Первый?
Он засмеялся:
– Вам, женщинам, только дай волю, воображение у вас богатое. Вы моего дядю Борю не видели, мы с ним одного роста. Когда он вернулся из лагеря, не путать с пионерским, стал сутулиться, и я казался выше, чем и гордился. Дураком был.
– От тюрьмы и от сумы не зарекайся, - Оксана дернула плечами как от испуга, - Его в тюрьме пытали?
– Отнюдь. Все очень забавно, там дядя чувствовал себя комфортно, тут же встрял в дискуссию, одну, другую, с ним сидели профессора - гуманитарии, литераторы. Так и протрындел о литературе, философии и истории. Выпустили после смерти Сталина, вернулся в Москву, мне шестнадцать, учусь в фазанке на электрика. Посмотрел на провисшую проводку в квартире, на меня, технаря не увидел, посоветовал в художники податься, чтобы не раздражать своим ростом: художникам позволено в нашей стране ни на кого не походить. Даже если все опять накроется, и все зашагают строем, художникам разрешено будет время от времени резвиться на лужайке. Что с них взять, юродивых. Отправил меня сюда к Маре.
Он поднялся, с трудом выпрямился, да, не молод, подошел к плите, склонился над кофеваркой, отстранился, пауза затянулась, тряхнул головой, отгоняя кого-то невидимого:
– Извините, задумался. Забавная история: у меня есть знакомый, марксист - борец за чистоту идеи, не так давно вышел. Получил трешку за то, что обозвал знатного коммуниста политической проституткой. Пришел сюда, выпили, закусили, вспомнили Сталина, он ярый сталинист, тост за вождя всех народов я не поддержал, он стал злиться, почему посадили его, а не меня. Так расстраивался, я боялся, Кондратий хватит, пришлось импровизировать, что меня тоже посадили в пятидесятом. Я тогда в школу не ходил, - Яков весело засмеялся и помолодел.
– А что? Могли, за колоски, - улыбнулась Оксана.
Софья подумала, что ее круглое лицо с румяными щечками и без улыбки выглядит веселым, если в ее глаза не всматриваться. И еще подумала, что девица не так глупа, как хочет казаться.
– В Москве я родился и даже дорос до великовозрастного балбеса в окружении женщин: мамы и незамужних теток. Здесь мне понравилось, особенно центр. Понравилось, что сохранились кварталы купеческих домов. Простор и старина, значит, народ незлобивый, не рушит чем ни попадя. Дядя так и не женился, тосковал очень, любовь у него была, китаянка.
Голос его дрогнул.
Софья уже была знакома с Марой и знала, что у нее с Борисом была долгая любовь. Вот значит как? Он морочил
– Да, ладно вам, дядь Яша, хоронить поэзию, с ней все будет нормально. Вот где нормального парня найти - проблема, - манерно растягивала гласные Оксана.
– Какая страна, такие мужчины, - он охотно подхватил тему, - но ведь вы, женщины, их такими воспитали.
Он отделил себя от остальных мужчин. Потому что не такой, как все?
Лицо сестры то возникало сквозь толщу воды, то двоилось: китайский лик, напоминавший маску, сменялся до боли родным славянским нежным личиком.
Шампанское не пошло впрок, весь следующий день мучила мигрень, анальгина дома не оказалось, денег тоже и прочее и прочее. Она переживала вчерашний вечер так, будто Яков предал ее.
Наверное, он что-то почувствовал, потому что сам ей позвонил: договорился с Оксаной, чтобы она приносила для нее нужные книги из читального зала для нее.
Оксана приносила заказанные книги в мастерскую, Яков при ней был рассеян, и Софья долго не задерживалась.
Запомнился тот холодный день накануне Восьмого марта, но не тем, что Николай загулял, ничего нового, детей забрали ее родители, а другим. Она поехала в театр к Якову, зная, что он один. Кивнул ей и стал готовить кофе, а ее прорвало: надоело, муж и свекровь, вечно недовольные, не хотят, чтобы она училась, надоело все, кому нужна учеба, если без образования больше зарабатывают. Дуся вообще считает, что бабе грамота не нужна. Хорошо знают ее обязанности матери и жены, но забывают о своих. Николай не зарабатывает, Дуся считает, что у нее лучший в мире сын.
Они пили кофе, Яков молчал, а Софья все жаловалась. Остановилась, только когда он взял ее руку в свои теплые ладони.
– Помните, много будет в жизни соблазнителей и посягателей на вашу свободу, но ваш выбор - главное.
Он отпустил ее руку и встал приготовить еще кофе.
Вдруг кто-то нервно постучал в дверь. "Открыто!
– крикнул Яков. Через высокий порог тяжело перешагнула худая высокая женщина, с некрасивым, посиневшим от холода лицом. На ней была легкая, не по погоде куртка, на голове вязаная шапка. Она порылась в глубоком кармане пальто, вытащила пачку фотографий и швырнула на стол. Софья от неожиданности отшатнулась, но успела заметить Оксану с обнаженной грудью.
– Вот чем ты здесь занимаешься, козел вонючий! С женой не спишь, на молоденьких потянуло! Сколько ты им платишь? Гроши домой приносишь! Это разве зарплата! Ты эту фотографировал голой?
– женщина взяла фотографию и стала сравнивать с Софьей.
– Сколько их у тебя?
Софья встала, но не решилась пройти мимо разъяренной женщины.
– Не уходите, - тихо попросил Яков.
Он легко поднял женское, костистое тело, перед лицом Софьи мелькнули ботинки мужского размера, - и вынес ее за порог. Некоторое время доносились женские вопли, громкие, тише, совсем тихие, как мяуканье кошки за стенкой.