Замыкание
Шрифт:
Из соседних классов выглядывали учительницы и сочувственно кивали Софье. Наконец, Маркина иссякла, упрекнув на прощание: "Я думала, вы мне поможете воспитывать дочь, а вы", - семенящей походкой удалилась.
Тупиковая ситуация: Софья чувствовала бессилие, помочь невозможно, и понимала, что у Маркиных надо отбирать детей. Отбирать и впредь запрещать им рожать. Да, отбирать. Но что потом? В интернат? В другую семью? Разве позволительно так круто менять жизнь ребенка, и, как это бывает, не в лучшую сторону.
И еще понимала - гарантии нет, что Катя родит дочь и не будет к ней относиться безжалостно, как
Высоким, напряженным голосом продолжила урок и вдруг захрипела, закашляла и смогла говорить только шепотом, изъясняться знаками и много писать на доске.
Катя позвонила ей домой. Софья пыталась объяснить задание по русскому языку, но плохо получалось, голос хрипел и срывался. Привычные полоскания не облегчили страдания. Хотела попросить Якова, чтобы купил домашних сырых яиц, их продавали возле магазина две старушки. Сырые яйца помогали, когда она теряла голос, но не попросила.
А ведь раньше и просить не надо было: ее голос его забота. Особенно к концу третьей четверти, в сырую погоду. Он лечил ее от простуды и попутно объяснял: " Есть гортань, трубка такая, есть занавески при входе в нее, как на сцене занавес: его сдвигают или раздвигают, остальное время он неподвижен. Занавески в гортани трудятся постоянно: смыкаются, размыкаются и при этом еще вибрируют. Так появляются разные звуки: гласные, шипящие...
– Кому ты рассказываешь, я знаю, - перебивала она.
Но он продолжал объяснять:
– Занавески в горле могут истрепаться, с возрастом все стареет и они тоже, но ты пока еще не старая, а твои нервы уже устали. Устаешь, потому что пытаешься перекричать своих громогласных учеников. Ты по натуре тихая, ласковая, зачем-то срываешься, истеришь, тебе это не свойственно, мучаешься угрызениями совести, что опять сорвалась, от этого сбой в программе, и все - голос теряется.
– И что мне делать, уважаемый Зигмунд Фрейдович? Как справиться с классом? Как заставить их учить?
– раздраженно спрашивала она.
– Не знаю, - он проводил ладонью по лысине.
– Попробуй быть спокойной.
– Пробовала спокойно, они отвлекаются на свои дела.
– Можно весело, радостно, наконец.
– Детишки, радостная новость: у существительных три склонения.
Она злилась, ловила его на противоречиях: да, согласна, стихи запоминаются не только механическим повторением, но еще их надо прочувствовать. Но тогда как быть с формированием условных рефлексов: тренировка, тренировка и еще раз тренировка до одури. Дрессировка, дрессировка, до отупения. Может, ну его, условный рефлекс? Кто его придумал? Ах, да, философ всех времен и народов Рене Декарт.
Яков разводил руками и исчезал из дома. Имя великого не дОлжно произноситься всуе. Возвращался обычно с бутылкой красного сухого. Она не отказывалась. Немного выпив, расслаблялась и уже слушала, не раздражаясь.
– Ты права, Соня, в том, что уловила противоречие. Это противоречие существует в каждом из нас: телесное и духовное - два параллельных мира. Мы одновременно живем в двух непересекающихся мирах, а ты хочешь, чтобы мы еще и понимали друг друга.
– И как жить вместе?
– Относиться по-доброму, с сочувствием, ничего больше не требуется.
–
– Если нечасто, то ничего, полезно даже, ведь раздражение помогает все увидеть в более ярком свете, а значит, приблизить к истине. Горячий человек заполняет собой все пространство. Учителю необходимо быть таким. Да, горячий человек бывает пристрастен, но не со зла.
– Учитель не грелка, - возражала она, - он должен быть терпеливым.
Зачем-то хотелось возражать, поймать его на какой-нибудь нелепости, подумаешь, умный такой. Она иногда ловила его, как в случае со статьей о памяти, Яков прочитал вслух из научного журнала на английском, брал в библиотеке, что наша память далека до совершенства, она так устроена, что каждые три года мы заново переписываем личную биографию. Так же как в истории: с появлением нового диктатора переписываются летописи. Она засмеялась: кто-то из ученых пошутил, наверное, научный журнал на английском вышел первого апреля.
Не поверила, посчитала чушью. Когда они в следующий раз сидели с бутылкой красного сухого, и Яков что-то рассказывал, из прошлого, она не удержалась и спросила ехидно: "Когда это было? Три, семь лет назад? А, может пятьдесят?"
Поле общения сужалось.
***
Вечером, когда она, пыталась справиться со своим хриплым голосом, объясняя по телефону Кате Маркиной знаки препинания в бессоюзных сложных предложениях, из своей комнаты вышел Яков в теплом свитере и брюках для улицы. "Не теряй меня, я к Митяю, отвезу рисунки".
Он ушел, а она, закончив разговор с Катей, решила вынести мусор - редкое событие. На улице потемнело и резко похолодало, давно не было так холодно.
Ноябрь и начало декабря были на редкость теплыми. Снег падал хлопьями и тут же таял, к утру превращался в лед. Она носила устойчивые ботинки с рифленой подошвой, для подстраховки передвигалась неспешными короткими шагами, поэтому выходила из дома рано, чтобы не опоздать на урок. Ледяные дороги были присыпаны снегом, дворники только начинали работу. Яков выбирался на улицу, когда уже таяло. Если подмораживало, дворники к этому времени успевали тротуары густо посыпать песком. Он шел привычным путем: в интернет - клуб, через квартал от дома, ксерокопировал свои рисунки, затем в магазин за хлебом, молоком и прочей едой на каждый день. В воскресенье добавлялись пирожные, он был сладкоежкой, и сухое вино. Сладкие вина называл компотом. К другу выбирался раз в месяц, после обеда, домой возвращался не поздним вечером. Все, больше никаких маршрутов до лета.
Неожиданный уход в темное время суток смутил, расстроил, на душе было тревожно. Но когда она увидела человека, так и не поняла, мужчину или женщину, копавшегося в мусорном баке в окружении свирепых на вид собак. Собаки ее не тронули, даже не залаяли, человек не обратил внимания, продолжая копаться в мусоре., и она успокоилась, как бывает, когда встречаешь того, кому еще хуже. Она повернула к подъезду, немного отошла и краем глаза заметила, что он перешел к тому баку, в который только что вытряхнула мусор. Знала бы, еды какой-нибудь принесла, - сожалела она.